— Мне тоже не стыдно, Пенлод. Я готов сказать всему миру, всем, кто когда-либо знал меня, что ты — мой супруг и что я тебя люблю.
Пенлод мучительно покраснел; в этот миг он любил Тургона так страстно, как никогда раньше, но не смел его прервать ни словом, ни жестом.
— Мне даже за детей от Маэглина не стыдно, — продолжил Тургон, — это мои дети, и, если понадобится, я буду стараться их защитить, если это будет в моих силах. Я боюсь совсем другого. Я всё очень тщательно обдумал, Пенлод: и то, что тебе известно, и то, о чём ты должен был бы догадываться, и то, чего ты по всей видимости, не знаешь. То, чего я действительно не хотел бы, это чтобы мои соплеменники — нет, чтобы все эльфы — считали меня предателем. А на мой взгляд, мы находимся в абсолютно безвыходном положении, и я думаю, что единственное, что можно предпринять — это каким-то образом договариваться с Майроном. Ты понимаешь, как это будет выглядеть.
— Но он ведь отпустил нас, и он до сих пор…
— Я не о нас лично говорю, — мрачно прервал его Тургон.
Вечером, когда они остались наедине, Пенлод снова вспомнил его слова — «ты мой супруг и я тебя люблю» и ему невыносимо захотелось близости. Как-то он разоткровенничался с Элой, и, желая получить ответ на сравнительно невинный вопрос, получил несколько очень откровенных советов о том, как доставить удовольствие женщине. Он обнаружил, что его возлюбленному нравятся и ласки, предназначенные для женщин, и сейчас, глядя на задумчивое лицо Тургона, ему так хотелось обнять его, утешить, порадовать.
— Мне так хочется провести самую сказочную ночь с тобой, Туринкэ, — сказал Пенлод, прижимаясь к нему. Он с удивлением увидел, что на глазах Тургона выступили слёзы.
— О чём ты, какая сказочная ночь, меня до сих пор ноги не держат, я так за тебя боялся! — Тургон бросился ему на шею и отчаянно, тихо заплакал, стараясь не разбудить ребёнка. Пенлод прижал его к себе, и сознание того, что он так любим, радовало больше, чем физическое соединение.
Им не пришлось долго ждать.
Пенлод думал, что должен встать, должен найти в себе силы увести Гилфанона; невольно прорывалась самая страшная мысль — ребёнок не должен видеть то, что Гортаур может сделать с Тургоном. Но он только продолжал судорожно прижимать к себе мальчика и просил его молчать, пока Тургон в своём скромном, тёмно-синем зимнем кафтане, подбитым кроличьим мехом, шёл навстречу Гортауру, чьи искрившиеся самоцветами алые одежды бросали на снег розовые отблески. Было слишком далеко, чтобы Пенлод мог услышать их разговор.
— Тургон, в могиле твоего отца замка от ларца с Сильмариллами нет, — начал Саурон. — Конечно, есть две возможности: или ты забрал замок сам, или это сделал кто-то другой, например, тот же Маэдрос. Но мне кажется маловероятным, чтобы кто-то, кроме тебя и Фингона, мог что-то положить в саркофаг Финголфина или достать это; кроме того, я убедился, что по крайней мере Маэдрос и Амрод о том, что замок не у нас, не знали вообще. Так где замок?
— Спасибо тебе, Майрон, что не заставил меня смотреть на руины Гондолина и на саркофаг моего отца, — ответил Тургон.
— Так зачем ты меня обманул?
— Я тебя не обманывал, Майрон, — спокойно сказал Тургон. — В том разговоре, что ты соизволил подслушать, я сказал, что я лично видел, что замок хранился в сумке моего брата, а Пенлод мог видеть, как Финдекано положил сумку, где хранился замок, в гроб моего отца. Я отнюдь не утверждал, что в этот момент замок был в сумке, или что замок до сих пор находится там, куда Финдекано его положил.
Гортаур зло стукнул по дереву своей обитой серебром тростью.
— Хорошо, давай по порядку и начистоту, — сказал он. — Я пересмотрел всё содержимое сумки: единственное, что должно было обязательно оказаться именно в гробу Финголфина — это письмо Финвэ. Да, Тургон, там было письмо, написанное лично Финвэ (я думаю, что ты прекрасно знаешь, что остальные письма писал за него под диктовку Маэдрос) — вот оно, можешь ознакомиться. Письмо можно было положить туда без сумки, в конверте или в пакете. Я не понимаю, зачем Фингон положил туда эту сумку, если в ней не было замка. Далее — забрать что-то из гроба вряд ли мог кто-то, кроме тебя. До того, как плиту уложили на место, гробницу можно было открыть ключом; конечно, кто-то кроме тебя, знал, как она открывается, но… Тургон, где замок?
- Да, замок забрал я, — Тургон вернул Саурону письмо Финвэ; его глаза слегка покраснели, но голос не изменился.
— А можно узнать, зачем? — поинтересовался Саурон. — Ты же якобы не знал, что это такое.
— Да, не знал; но было совершенно очевидно, что это нечто, сделанное Феанором и моему отцу никогда не принадлежавшее. Финдекано мог считать, что это должно было быть похоронено вместе с нашим отцом. Я — нет, — ответил Тургон.
— Я должен спросить тебя третий раз, Тургон? Мне нужно напомнить тебе, что я — или другие по моему приказу и с моего разрешения — могут сделать с тобой и твоим ребёнком?
Тургон улыбнулся — вежливо, дружелюбно, как будто говорил с Туором или Эктелионом.
— Я считал, что эта вещь должна быть у Нельяфинвэ, и поэтому попросил передать её ему, — ответил он. — Одно из двух: либо Нельяфинвэ не сказал тебе, что замок уже у него (а это вряд ли, — я думаю, сказав, что Нельяфинвэ в первый раз слышит о замке, ты был прав), или замок до него не дошёл. Второе, увы, весьма вероятно, ибо через несколько часов после начала штурма Гондолина я отдал этот замок одному из нолдор, чтобы он вынес его из города и передал впоследствии Нельяфинвэ. Сейчас я не знаю, что случилось с этим эльда: он мог погибнуть, попасть в плен (и тогда замок у кого-то из твоих подручных или давно разбит и разобран), или же он оказался в Сирионе с другими гондолинтрим, и не посчитал нужным пробираться через весь Белерианд, чтобы отдать непонятную и ненужную вещь Нельяфинвэ.
— Тургон, ты мог бы хотя бы перестать говорить на квенья, это меня бесит ещё больше? — саркастически спросил Гортаур. — Ну хотя бы называй Маэдроса Маэдросом, что ли.
— Нет, не мог бы, это мой родной язык, — ответил Тургон.
— Ну и кто этот… замконосец? — поинтересовался Гортаур.
— Знаешь, что, Майрон? Я согласен, давай начистоту, — сказал Тургон неожиданно жестко. — Если ты хочешь знать правду об убийстве Финвэ — ты хочешь знать правду о твоём Господине, не так ли? Как ты думаешь, вскрытие могилы моего отца и твои попытки получить ключ от ларца могли остаться незамеченными? Ведь слухи пойдут в любом случае, хотя я почти уверен, что из вскрывавших гробницу в живых остался только Натрон.
— Нет, Натрон и ещё двое людей, если не ошибаюсь, — мрачно поправил Саурон.
— Как бы ни было тебе всё это любопытно, подумай, как будет выглядеть, если ты сейчас перевернёшь всё Средиземье в поисках замка? Если ты попытаешься проникнуть в Сирион и выкрасть замок или того, у кого он оказался?
— Для этого у нас есть сыновья Феанора, — усмехулся Гортаур. — Они как раз с удовольствием перевернут всё в Сирионе, раз там сейчас один из Сильмариллов, а заодно и найдут замок.
— Это верно, — согласился Тургон. — Но насколько тебе нужны вообще сейчас разговоры о расследовании гибели Финвэ? Я понимаю, что мои слова могут звучать пристрастно, но представь себе: у Финдекано есть какая-то вещь, связанная с убийством Финвэ, он прячет её в могиле Нолофинвэ, я её достаю и перепрятываю. Это всё выглядит так, как будто или мы с Финдекано убийцы, или убийцей был наш отец. Если об этом начнут говорить, то не исключено, что во всяком случае, нолдор не захотят, чтобы Артанаро Гил-Галад, сын Финдекано, был их королём. Если, например, они сделают своим королём Нельяфинвэ, твоему хозяину это понравится?
Саурон задумался.
— Что ты предлагаешь? — спросил он.
— Сделай перерыв, — сказал Тургон. — Какие-то слухи должны были пойти в любом случае. Не исключено, что если тот, кому я отдал замок, услышит разговоры о том, что тебе или твоему хозяину нужен ключ, он сам придёт к Нельяфинвэ. Пусть они сами получат замок и испытают его. Даже при том, что ларец разбит, если ключ вставит и повернёт кто-то, кроме сыновей Феанора, замок может оказаться непоправимо повреждён, и ты никогда не узнаешь правды. Подожди год или два. Если замок не всплывёт, я расскажу тебе, у кого он может быть.
— Почему я должен, Турондо, — теперь Майрон тоже заговорил на квенья, — соглашаться на твоё наглое предложение?
— Потому что ты, Майрон, достаточно разумен, чтобы согласиться на разумное предложение, даже если его неподобающим тоном высказывает тот, кто тебе не слишком приятен, — ответил Тургон. — Я знаю, что ты не хотел штурма Гондолина, и что ты предпочёл бы, чтобы я «случайно» упал с башни или со стены, а городом бы правил Маэглин. И я знаю от Гватрена, что ты послал своих подручных в Дориат, чтобы отобрать Сильмарилл у сыновей Феанора и отдать Эльвинг, и что при этом ты приказал щадить сыновей Феанора.
— Мне кажется, — сказал Саурон, — Гватрен рассказал тебе много лишнего.
— Он рассказывал лишь то, о чём мог рассказать без вреда для себя, — заметил Тургон, — об остальном я сам догадался. Например, Майрон, я прекрасно понимаю, почему ты так себя повёл. Ты ведь не заинтересован в полном уничтожении эльфийских королевств, так? Ведь ты прекрасно понимаешь, что если никого из нас не останется, то следующим шагом твоего господина должно быть нападение на Аман. И ты, повторяю, достаточно разумен, чтобы понимать — скорее всего, это конец для твоего хозяина и для тебя. Ты прекрасно понимаешь и другое: ничто не достаётся даром. Ты не можешь не знать, что Сильмариллы разрушают плоть и дух твоего владыки; обожжённые руки — это мелочь, лишь внешний знак того, что происходит у него внутри. Всё имеет свою оборотную сторону. Да, Нельяфинвэ ободрился подвигом Лютиэн и Берена, чтобы выступить против вас, и объединил эльфов и людей в «союз Маэдроса». Но и твой господин не смог бы бросить такие силы в Битву Бессчётных слёз, если бы Сильмарилл не был отнят у него: от того, что камней стало два, а не три, его могущество возросло на треть. Возможно, сейчас тебе кажется разумным ходом каким-то образом отдать все камни сыновьям Феанора, которым всё равно нельзя возвращаться в Аман; тогда он может обрести значительную часть прежней мощи и вы сможете рассчитывать на победу. Но какое воздействие оказали камни на того, кто их носил, за эти пятьсот лет? Что осталось…
— Ладно, я понял, — остановил его Майрон. — Хорошо, допустим, я согласен последовать твоему совету и подождать год. Но не больше. Но тебе-то разве не интересно, кто убил твоего деда, Турондо? Если это, конечно, не ты.
— Я тут много думал, Майрон. И о себе, и о своих родственниках, и о тебе. Убийство Финвэ — очень страшное и неприятное происшествие. Но оно в прошлом. Прежде всего сейчас надо думать о его последствиях. А тебе, Майрон, — сказал Тургон, — лучше всего подумать о двух вещах.
— Интересно, каких же?
— Во-первых, из чего сделаны Сильмариллы.
— Это не загадка для меня, — сказал Майрон. — Я знаю ответ на этот вопрос: они сотворены из стекла — как сказал один из нолдор, Феанор сотворил «тело, в котором мог бы обитать весь этот магический свет, из столь совершенного стекла, которое мог сделать один лишь Феанор, и даже Аулэ представить себе не мог»*.
— Майрон, а ты знаешь, что никто из нолдор не работает по стеклу лучше меня? — спросил Тургон.
— Нет, — Саурон слегка удивился. — Я слышал, что в твоих покоях в Гондолине в окна были вставлены какие-то необыкновенные стёкла и даже озаботился получить образцы; то, что до меня дошло, действительно невероятно, но я не знал, что их делал ты сам.
— Я имею дело со стеклом с пятнадцати лет, — сказал Тургон. — Я знаю о нём всё. То, из чего сделаны Сильмариллы — это не стекло. Может быть, в это верят младшие сыновья Феанора; может быть, это тебе сказали Артафиндэ или мой брат Финдекано. Но я, честно говоря, почти уверен, что двое старших, Нельо и Кано, знают правду, даже если утверждают обратное. Лично я не знаю, что это такое, но тебе бы следовало выяснить, что именно ты держишь в своей лаборатории и что именно Мелькор готов охранять любой ценой. И второе, Майрон. Я бы выяснил, почему Кирдан Корабел назвал «несчастным случаем» то, что несчастным случаем явно не являлось.
— Что он... что вы решили? — спросил Пенлод.
— Пока ничего, — ответил Тургон холодно. — Но по крайней мере он о чём-то задумался. В обществе Моргота от этого можно отвыкнуть.
Комментарий к Глава 16. Вырваться из сети *История Средиземья, том I, «Книга утраченных сказаний»: «О приходе эльфов и создании Кора»
====== Глава 17. Стеклянные цветы ======
Так с нити порванной в волненьи иногда,
Средь месячных лучей, и нежны и огнисты,
В росистую траву катятся аметисты
И гибнут без следа.
Иннокентий Анненский
Уже совсем по-весеннему светило солнце; Маглор и его герольд Нариэндил раскрыли большие двери на летнюю веранду и вынесли туда Келегорма, уложив на лёгкую раскладную кровать; Маглор поверх одеяла укрыл его своим плащом. Он крепко обнял младшего, осторожно присев рядом с ним на шаткую кровать; Келегорм положил голову ему на грудь и заснул, слабый, как уставший ребёнок.
При ярком солнечном свете Майтимо стало страшно, когда он взглянул на Келегорма. Старший сын Феанора вспомнил то, что сказал Пенлод: прошло столько времени и Келегорм должен был уже пойти на поправку.
Маэдрос и Амрод стояли у крыльца и болтали; они первыми заметили, что во дворе появился гость. Это был эльф. Он был одет в длинную серую куртку, прочную, но старую и плохо залатанную; из-под неё торчала лиловая шёлковая туника, обшитая серебром, замызганная, с выдернутыми местами нитками. У него были длинные, очень густые тёмно-каштановые волосы, скреплённые на затылке ремешком в толстый хвост. На вид он показался Маэдросу совсем юным, но кто знает — может быть, детским был только наивный взгляд, а на самом деле ему могло быть и больше ста лет.
Гость осмотрел их всех почтительно, робко и удивлённо: так ребёнок смотрит в первый день школьных занятий на учителей. В одной руке он держал ручки небольшого сундука, в другой — два или три узла. Один узел, такой же лиловый, как его туника, упал; юноша рванулся за ним, выронил сундук и растянулся посреди двора на прозрачном льду, сев в лужу подтаявшей воды.
— Здравствуйте, — сказал он. Он встал, опираясь на сундук, снова подхватил его и подтащил свои вещи к крыльцу, посмотрел снизу вверх на Маэдроса и Амрода, потом огляделся и увидел Маглора и Келегорма; Келегорм проснулся. Из окна на втором этаже с любопытством выглянула Финдуилас.
— Ты кто? — Маэдрос нахмурился. — Что тебе нужно?
— Это вы же Нельяфинвэ? И Питьяфинвэ, — сказал юноша. — Сыновья Феанора.
Маэдрос взялся за рукоятку короткого меча у себя на поясе.
— Кто тебя прислал? Ты как нас нашёл?
— Я тут… по вашим следам… лошади… потом спросил… я, наверно, не вовремя… — Молодой эльф снова уронил сундук.
— И как же тебя зовут?
— К-к-клбрмбр…
— Что-что?
— Извините, — юноша бросил затравленный взгляд на Келегорма. — Я думал, вы умерли. Можно я пойду?
— Так как тебя зовут, можно по буквам? — строго спросил Маэдрос.
— Ке-ле-брим-бор, — выговорил юноша.
— Какое нелепое имя, — тихо фыркнул Амрод.
Маэдрос оглянулся на Келегорма и с недоумением увидел, что у того по щекам текут слёзы.
— Дорогой мой, — наконец, выговорил Келегорм, — подойди, я тебя обниму. Ну подойди же, пожалуйста, я не могу встать.
Юноша, наконец, бросил свои вещи, подошёл к кровати Келегорма, встал на колени, и как-то робко подлез ему под локоть.
— Если на квенья, то Тельперинквар, — проговорил он, выглядывая из объятий Келегорма, как мышка из норы. — Но на синдарине проще как-то.
Келегорм неловко погладил его по голове и поцеловал.
— Это… это сын Атаринкэ, — сказал он.
— Что? — Маглор быстрее всех пришёл в себя. - Что? Какой сын?
— Тельперинквар — его сын, — повторил Келегорм. — Я-то знаю. Я уже не ждал тебя увидеть, сынок, — обратился он к Келебримбору. Тот встал; Келегорм продолжал держать его за руку.
— Где ты… где он всё это время был? — спросил Маглор.
— Атаринкэ его никому не показывал, — ответил Келегорм.