— Может, обсудим идею частного санатория?
— Если это просто идея, то обсуждать ее нет смысла.
— Неужели вы серьезно настроены втянуть в это дело меня и Адель?
— Совершенно серьезно.
— Не слишком благородно с вашей стороны. Ну и что вам это даст? Вас похлопают по спине? Премируют? Подумайте, чем это грозит нам!
— Небольшим вторжением в вашу частную жизнь и ущербом для репутации, которой у вас и так нет.
— Всего лишь! Да как вы не понимаете…
Он понизил голос:
— Послушайте, Маас, думаю, вам самому это не по душе. Так стоит ли продолжать?
— Вы когда-нибудь жалели простаков, мистер Санже?
Он медленно покачал головой.
— Да ладно вам, Маас, не стройте из себя крутого парня.
— Вы так хорошо меня знаете?
Он, похоже, удивился.
— Конечно, знаю. А вы что думали? Я полночи сидел на телефоне, разговаривал с Парижем, наводил о вас справки.
— Понятно. Копались в моей личной жизни?
Он снова покачал головой.
— У вас нет никакой личной жизни. У вас есть друзья, есть люди, которые вам сочувствуют, однако личной жизни, как я ее понимаю, у вас нет. Четыре исходящих звонка, четыре входящих — и я узнал о вас все, что мне было нужно.
Мне это совсем не понравилось, но я ничего не мог сказать.
— Естественно, — уточнил он, — я узнал не все, для этого мне не хватило времени.
— Ну, извините.
Санже не обратил внимания на мой сарказм.
— Конечно, — продолжил он, — у вас было трудное детство: родители погибли при бомбардировке Роттердама, эвакуация в Англию, военный сирота и все такое… Но вы были уже не маленький, вам еще повезло. Партнер вашего отца по бизнесу взял вас под свою опеку, послал учиться в хорошую школу. И после войны вам удалось получить родительское наследство. Не бог весть какие деньги, конечно, но вполне достаточно для молодого человека, только-только закончившего школу. Так почему же все пошло наперекосяк?
— Риторический вопрос.
— Не совсем. Я знаю, куда ушли деньги. Меня удивляет попытка самоубийства.
Я промолчал. Он отхлебнул кампари с содовой и снова заговорил:
— Понимаю, вы были подавлены: ваш журнал разорился. Но ведь это был не позор, как мне сказали, а «успех у избранных». Даже в ООН его цитировали. Вы потерпели неудачу, потому что не захотели снижать планку, которую сами для себя установили. А денег на такую стратегию у вас не хватило. Конечно, вы владели только долей, однако вам следовало бы знать, что экспериментальные журналы — очень рискованное предприятие. Плюс ко всему вы молоды и талантливы, у вас много друзей. И даже после банкротства вас по-прежнему любят и уважают. Зачем же кончать с собой?
Что я мог ответить? «Все просто, месье Санже. Дело не только в журнале. В тот день я вернулся домой раньше обычного и застал женщину, с которой жил, с другим мужчиной в моей собственной постели. Я попытался его убить, и у меня не получилось. Он сбил меня с ног. Три поражения в один день?.. Поэтому я позволил себе четвертое». Это вполне может сойти за честный ответ, но он неизбежно влечет за собой следующий вопрос: «Многие сталкивались с подобными унижениями и не пытались свести счеты с жизнью. Почему же вы не выдержали?» Существует два вежливых ответа: один можно сформулировать в стерильных психиатрических терминах, другой — скучным языком морали. Лично я бы ответил: «Катитесь к черту!»
Я сказал:
— Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать.
Санже понимающе кивнул.
— Один мой знакомый как-то раз пробовал застрелиться. Он был немного пьян и совсем не разбирался в тяжелых револьверах, не знал, насколько сильная у них отдача. В результате он так и не смог в себя попасть. Получилось очень глупо. Тем не менее, наверное, он пережил катарсис, поскольку больше никогда не повторял попыток. Он прожил еще десять лет и погиб в авиакатастрофе.
Появление официанта заставило Санже замолчать, но через некоторое время он возобновил атаку.
— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы возродить журнал?
— Много раз.
— Нужны деньги…
— И все равно затея будет весьма рискованной.
— Ну, во второй раз, конечно же, в меньшей степени. Вы ведь вынесли кое-какие уроки из прошлого провала и не повторите прежних ошибок.
Разговор начинал меня утомлять.
— На вашем месте, месье Санже, я бы занимался недвижимостью. Это гораздо надежнее, чем издательский бизнес.
Мой собеседник не хотел сдаваться.
— Думаете? — Он хмыкнул. — Возможно, вы правы. Кирпич, бетон и земля мне больше по душе. Их можно пощупать руками. Впрочем, иногда стоит рискнуть.
Он посмотрел мне прямо в глаза.
— И возможность избежать нежелательной огласки добавляет привлекательности этому предприятию.
Мне стало любопытно.
— Вы представляете, о каких суммах идет речь?
— Я знаю, каков был ваш первоначальный капитал. С тех пор цены, конечно, поднялись. Вероятно, вам понадобится больше. Около тридцати тысяч долларов, я бы сказал.
Я не сразу нашелся с ответом. Если мой собеседник не шутил — а судя по виду, он говорил серьезно, — то либо он гораздо богаче, чем я думал, либо куда сильнее напуган. В таком случае на карту поставлено нечто значительно большее, чем неприкосновенность его личной жизни и безупречная репутация. Похоже, если выяснится, что Филип Санже и Патрик Чейз — одно и то же лицо, ему грозит уголовное преследование.
Санже смотрел на меня, не отрываясь. Я почти физически чувствовал напряжение. Да, он мошенник и жулик, и нечего таких жалеть, и все равно я ему сочувствовал. Мне всегда грустно, когда успех, пусть даже неправедный, оборачивается крахом. Уж слишком это знакомо.
Я вздохнул.
— Заманчивое предложение, месье Санже, вы даже не представляете, насколько заманчивое. Но давайте я обрисую вам ситуацию. От меня тут почти ничего не зависит. Я уже пообещал своему начальству в Париже, что если не раздобуду историю Люсии Бернарди, то напишу другую, о ее прошлом. Они знают, что история существует. Поэтому…
Он быстро спросил:
— А им известно о моей роли в этой истории?
— Пока нет.
— Ну, тогда…
— Месье Санже, если я не напишу репортаж, они догадаются, в чем дело, и сразу же пришлют кого-нибудь другого. Они наймут частный самолет, будут землю носом рыть, чтобы получить историю. Даже если бы я хотел, я не мог бы прикрыть эту тему сам.
— Даже если…
— Не тратьте деньги понапрасну, месье Санже. Если вас это утешит, могу сказать, что история не обязательно попадет в печать. Начальство может решить, что публика утратила интерес к делу Арбиля, а в новом материале недостаточно фактов, чтобы этот интерес оживить. Что им в голову взбредет, я не знаю.
Санже ухватился за соломинку.
— А кто будет решать? Ваше начальство в Париже?
Я представил, как он предлагает Саю тридцать тысяч долларов, и понял, что не знаю, какая будет реакция.
— Нет, — ответил я. — Мое начальство в Нью-Йорке.
Санже задумался, его губы упрямо сжались.
— Они должны быть готовы, что их привлекут к суду за клевету, — пробормотал он.
— К этому они всегда готовы, особенно когда речь идет о европейском издании.
— Французский гражданин во Франции может устроить американскому журналу серьезные неприятности.
— Из-за утверждения, что Филип Санже и Патрик Чейз — одно лицо? Не смешите. Это данные Интерпола. Объяснение причин, заставивших вас прибегнуть к маскировке, действительно можно расценить как клевету. Однако в статье их можно и не приводить.
Санже помолчал, а потом отодвинул тарелку.
— Давайте вернемся, если вы не против. Адель будет нервничать. Я мог бы позвонить ей, но телефон прослушивается. — Он помолчал. — И у меня нет для нее хороших новостей. Она ожидает худшего.
Он снова посмотрел мне в глаза.
— Если бы речь шла только обо мне, я бы не беспокоился. Все дело в ней.
У меня не было оснований сомневаться в его словах.
На обратной дороге в Мужен мы молчали, как и бо́льшую часть нашей поездки. Однажды я заметил, что Санже смотрит на бардачок, где лежал фотоаппарат. Думаю, он раздумывал, стоит ли ему силой заставить меня уничтожить фотографии, и, очевидно, решил, что не стоит. Когда я остановился у подъезда к вилле «Суризетт», он вылез и, не сказав ни слова, пошел в дом.
Я смотрел ему в спину и какое-то время, после того, как он уже скрылся за дверью, сидел неподвижно. Мне бы очень пригодились его тридцать тысяч долларов. Жалко, что у меня не было никакой возможности их взять.
Я поехал обратно в гостиницу.
Санже был прав относительно волнения жены, но ошибался касательно его природы.
Она ждала меня за столиком в гостиничном саду. На столике перед ней стоял полупустой бокал. Сегодня на ней было платье, а не брюки, и поэтому она казалась моложе.
Когда я подошел, мадам Санже поднялась. Я пробормотал какое-то вежливое приветствие, но она сразу перешла к делу.
— Я должна поговорить с вами, месье.
— К вашим услугам, мадам. Боюсь, у меня в номере тесно, может быть, пройдем в бар?
Она окинула взглядом сад. Консьерж видел нас из окна, однако за соседними столиками не было никого, кто мог бы подслушать наш разговор.
— Лучше здесь.
Мы сели за столик. Я решил, что правильнее будет сразу все рассказать.
— Мне очень жаль, мадам, но наша поездка сегодня окончилась полной неудачей, — произнес я.
— Я предвидела, что так оно и будет. — Она попыталась улыбнуться. — Но мой муж действительно думал, что Люсия там. И я не могла сказать ему, что это не так.
— Вы знали, что старушка умерла?
С моей стороны это было очень глупо. Еще вчера она даже не подозревала о существовании пожилой дамы, пока муж ей не сказал.
— Нет, я знала, что Люсия не в Пьера-Кава.
— Потому что вам известно, где она на самом деле?
— Да.
— А вашему мужу — нет?
Острый как бритва ум репортера наконец-то справился с тривиальной задачей.
Она кивнула.
— Вчера, когда я вас спросила, вы ответили, что не намерены выдавать Люсию полиции и всем остальным, что вам нужно только интервью с ней; и дальше она сможет располагать собой, как ей вздумается. Вы по-прежнему так думаете?
— Разумеется. Вы знаете, где сейчас Люсия, мадам?
Она помолчала, потом кивнула:
— Да, знаю. Она обратилась ко мне за помощью. Думаю, она прониклась ко мне доверием, хотя мы едва знакомы — встречались всего два раза, и то ненадолго.
— И где же она, мадам?
Адель покачала головой, но в этом движении была скорее нерешительность, чем отказ. Я ждал. Она отхлебнула из стакана, не сводя взгляда с вазы с гиацинтами за соседним столом.
Я сказал:
— Ваш муж говорил, что не видел ее с тех пор, как вы расстались в Санкт-Морице. Это правда?
Она снова посмотрела мне в лицо.
— Не совсем. Мой муж иногда излишне осторожничает. Но даже если бы он и сказал вам, это бы ничего не изменило. Мы виделись с ней в Цюрихе месяца три тому назад. Случайно встретились в фойе нашей гостиницы. Она ходила за покупками. Полковника Арбиля с ней не было. Мы вместе пообедали. Было заметно, что она чем-то обеспокоена.
— В связи с полковником Арбилем?
— В каком-то смысле, хотя это не значит, что он ее разлюбил. Я поняла, что она чего-то боится. Как раз тогда на вилле устанавливали сигнализацию. Люсия с нами об этом не говорила, но, когда мой муж вышел на минутку, чтобы поговорить по телефону, она спросила у меня, трудно ли будет полковнику Арбилю получить во Франции вид на жительство. Я сказала, что для начала он должен обратиться к французскому консулу в Берне. Она спросила, можно ли написать мне во Францию, и я дала свой здешний адрес.
— На ваше настоящее имя?
— Нет, на девичью фамилию. Все равно мой муж был бы недоволен, поэтому я ему не сказала.
И снова на лице ее появилась полуулыбка.
— Тогда я не придала этому значения, а теперь это, возможно, спасет нас.
— Спасет вас?
— Если бы я не дала Люсии свой адрес, у меня бы не было возможности устроить вам интервью с ней.
Она прижала руки к груди.
— Ведь это спасет нас, месье Маас? Вы никому не скажете про нас, ни редактору, ни полиции?
— Если я смогу увидеться с Люсией и поговорить с ней — моя задача выполнена. Насколько я понимаю, про вас и вашего мужа никто не вспомнит.
— Даже если это лишит вас возможности показать, какой вы умный? Ведь вы добились успеха там, где остальные потерпели неудачу.
— Я не умный, мадам. Мне просто повезло. А вот если я ничего не скажу, все решат, что я умный. Я так понимаю, вы не хотите, чтобы ваш муж об этом узнал?
— Теперь мне придется ему сказать, но сначала я хочу убедиться, что могу вам доверять.
Я ответил как можно мягче:
— Думаю, у вас нет выбора. Я полагаю, она живет в одном из небольших домов, которыми владеете вы и ваш муж. В Рокебрюне или в Кань-сюр-Мере?
Адель потрясенно посмотрела на меня:
— Этого я не могу вам сказать.
Давить на нее не имело смысла. В случае необходимости я мог бы покопаться в архивах Ниццы и узнать, какой недвижимостью владеет Санже, а потом методом исключения найти нужный мне дом.
— В сущности, это не важно, — сказал я. — Я так понимаю, арендой занимаетесь вы. Поэтому вам не трудно было ее спрятать — вы просто сдали ей дом?
Она кивнула.
— В это время года многие из них пустуют.
— И она согласна на интервью?
— Она понимает, что мне нужна ваша помощь.
— И когда состоится наша встреча?
— Сегодня вечером.
— Где?
— Люсия позвонит вам, как только я дам ей знать. Она представится как Адель, то есть я, на случай, если линия прослушивается.
— Надеюсь, она понимает, что я должен буду ее увидеть и узнать? Мы не можем просто поговорить по телефону.
— Я это предвидела. Если вы будете в точности исполнять ее указания, она согласна с вами встретиться.
Адель встала.
— Подождите здесь, я позвоню по телефону из гостиницы.
Ее не было минут пять. Потом она вернулась, взяла кофту, которую оставила висеть на спинке стула, однако садиться не стала.
— «Адель» позвонит вам через пару минут. А мне надо ехать домой, чтобы поговорить с мужем.
Она замялась.
— С интересом прочитаю вашу статью, месье.
— Вашего имени там не будет, мадам. Можете мне поверить.
Она покачала головой.
— Мне приятно это слышать, но я имела в виду другое. Я надеюсь, Люсия скажет вам больше, чем мне.
— А что она сказала вам?
— Что если она не спрячется, ее убьют. Больше ничего.
Адель улыбнулась и протянула мне руку.
— Вам трудно поверить, что я больше ничего не знаю, но Люсия сказала, что так безопаснее. Безопаснее для меня, она имела в виду. И я ей верю.
Едва она ушла, консьерж позвал меня к телефону.
Глава III
I
Акцент выдавал в ней уроженку Ниццы. Ее тон не допускал возражений.
— Это Адель. Мне сказали, что у вас есть сведения о моем брате.
— Да, я хочу вам помочь. Где мы можем встретиться?
— У вас есть машина?
— Да.
— Какая?
— Голубая «симка».
— Вы знаете «Реле-Флёри» на Муайен-Корниш?[3]
— Могу найти. Это ведь ресторан?
— Да, будьте там сегодня, в десять часов вечера. Когда приедете, позвоните по телефону восемьдесят два пятьдесят один шестьдесят девять.
— Кого попросить?
— Адель.
— Это все?
— Да, надеюсь, вы будете один. Никакой съемки. И привезите фотографии, которые сделали сегодня утром.
— Понятно. Куда…
Она уже повесила трубку.
Коротко и по-деловому. Ресторан, который выбрала Люсия, наверняка окажется на полпути между Рокебрюном и Кань-сюр-Мером. В телефонной книге я нашел, что телефон, который она мне дала, установлен где-то между Вильфраншем и Кап-Ферра. Мне это ничего не говорило.
В моем распоряжении оставалось пять часов. Я подумал, не позвонить ли Саю, но решил подождать. Сейчас у меня не было желания с ним разговаривать. Я ничем не обязан ни ему, ни мистеру Касту. Если у меня получится, Каст припишет успех собственной прозорливости. В случае провала он с удовольствием прикажет Саю меня уволить. Поскольку ничего хорошего мне не светит, я вправе поступать по-своему. Меня заинтересовала тайна Люсии Бернарди. Я хотел знать, что за этим стоит, и хотел узнать правду от нее самой.