Санже встал и подлил мне бренди.
— Генриетта нашла друга?
— Совершенно верно. Старушку, которая заходила в бар за сигаретами. Они разговорились. Владелец отеля сказал Генриетте, что старушка — вдова промышленного магната и у нее куча денег. Она живет в большом шале примерно в километре от деревни, одна, если не считать прислуги — пожилой супружеской четы. Она немного странная, конечно. Хозяин не сообщил, насколько странная, и Генриетта не насторожилась. Когда старушка сказала, что у нее в доме гораздо теплее, чем в отеле, и предложила Люсии и Генриетте перебраться к ней на все оставшееся время отпуска, Генриетта страшно обрадовалась. Люсия не возражала, готовая на все, лишь бы Генриетта перестала ныть. Кроме того, она прониклась к старушке симпатией и сочувствием. Да и экономия на отеле тоже имела значение. В общем, они переехали.
Санже замолчал.
— Полагаю, старушка действительно оказалась очень странной.
Он кивнул.
— Она была эфироманкой.
— Кем, простите?
— Пила эфир. Уже много лет. Могла выпить до пятисот грамм. Неделю или дней десять она держалась, а потом уезжала в Ниццу и возвращалась с большой синей бутылью. Запой длился два или три дня. Тем, кто хочет надраться до бесчувствия, все равно, что пить. И эфир не самое худшее. Он действует быстрее, чем алкоголь, и менее токсичен, а похмелья почти не бывает. Конечно, все относительно; некоторые даже и думать об этом не могут. Когда Генриетта узнала, во что влипла, она не выдержала и вернулась в Антиб. А Люсия осталась.
— Почему? — Теперь вопросы задавала мадам. Я не возражал. Мне самому было интересно.
Санже на минуту задумался.
— Думаю, с одной стороны, она была рада избавиться от Генриетты. Не удивлюсь, если это случилось как раз в тот момент, когда их бизнес стал разваливаться. Кроме того, ей хотелось еще покататься. И потом… вряд ли Люсия обращала на старушку много внимания. Она не боялась людей и не стала бы убегать.
— Она ведь сбежала с виллы в Цюрихе, — напомнил я.
— Значит, у нее на то были серьезные причины.
— Вы сказали, вместе со старушкой живет супружеская пара. Если Люсия там, они ее выдадут.
— Что за ерунда! — воскликнул Санже. — Конечно, нет. Люсия говорила мне, что эти двое ни словом не обмолвились о делах своей хозяйки. В деревне знали, конечно, потому что время от времени она появлялась там, накачавшись до бровей, и от нее разило, как в операционной. Но прислуга никогда не сплетничала. Они вообще-то не местные.
Санже пожал плечами.
— Так или иначе, попробовать стоит.
— Я знаю, как найти Генриетту Колен, — сказал я. — У нее можно узнать адрес.
Он сжал губы.
— Немного рискованно, вам не кажется? Вы зароните ей в голову эту мысль. Допустим, она скажет кому-то еще. Возможно, даже полиции. Нет, по-моему, лучше всего вам съездить туда самому и расспросить на месте. Сезон уже кончается, приезжих почти не осталось. Это будет нетрудно. Можете завтра с утра и отправиться.
И вернуться только вечером, понапрасну потратив весь день, подумал я. Поводов для подозрений у меня не было. Я попросил его о помощи и вроде бы получил ее. Но было в его «лучше съездить туда самому» и «можете завтра отправиться» нечто такое, что мне не нравилось. Я представил, как еду вдоль всего южного побережья Франции в какую-то глухую деревню, а Санже в это время сидит перед камином, обдумывая, куда пошлет меня на следующий день охотиться за призраками.
— Вы говорили, у вас несколько идей, — сказал я. — Как насчет остальных?
— Она может остановиться в каком-нибудь частном санатории.
— Об этом должно быть известно сразу нескольким людям. С какой стати они пойдут на укрывательство?
— Считается, что полиции известно место ее нахождения, но оно не разглашается.
— Да, несколько газет высказывалось в подобном духе. У вас есть какие-нибудь факты, подтверждающие эту точку зрения?
— Если вас интересует, есть ли у меня связи в здешней полиции, то ответ «нет». Но я по-прежнему считаю, что Пьера-Кава — ваш шанс.
Я поставил бренди на столик.
— Наш шанс, мистер Санже, — уточнил я. — Крайний срок, когда я должен передать материал в редакцию, — пятница, до полудня. Я получил от вас достаточно информации для материала о пропавшей девушке в бикини. И если я не найду ничего получше, то я его опубликую. Сегодня вторник. Предлагаю вам поехать в Пьера-Кава вместе со мной. Если мы вдруг найдем там Люсию Бернарди, вы объясните ей, что я не собираюсь натравливать на нее полицейских. Мне только нужно узнать, что случилось в Цюрихе и почему. Потом она может снова исчезнуть, если ей так хочется.
Мадам Санже чуть подалась вперед:
— Вы это серьезно, месье Маас?
— Разумеется. Насколько мне известно, она не совершила никакого преступления — по крайней мере во Франции или Швейцарии. Но вряд ли она захочет со мной разговаривать. Ваш муж скорее может рассчитывать на ее доверие.
— А если вы не найдете ее в Пьера-Кава?
— Я больше не могу понапрасну терять время. Придется вернуться в Париж.
Санже хмыкнул:
— Писать статью, которая испортит нам жизнь.
Я промолчал.
Он вздохнул:
— Хорошо, я поеду с вами. В десять утра?
— Я за вами заеду.
Я поднялся, чтобы идти, и заметил, что мадам Санже снова улыбается. Она, судя по всему, была довольна, когда я сказал, что останусь на обед. Теперь она была рада, что я ухожу. И я не мог ее за это винить.
IV
Вернувшись в гостиницу, я позвонил Саю домой. Говорили, что они с женой устраивают отличные вечеринки, и, судя по доносившемуся до меня смеху и обрывкам разговора, я попал как раз в такой момент.
— Да, Пит, слушаю. Как твои дела?
Судя по тону, он уже выпил.
— Кажется, я напал на след.
— Серьезно? Вот видишь?
Он сдержанно обрадовался.
— Я сказал «кажется». Завтра к вечеру узнаю наверняка.
— Ты больше ничего не хочешь мне рассказать?
— Только одно. Вполне возможно, что у меня будет история. Может, даже потрясающая.
— Просто история его не устроит.
— Не исключено, что не получится вообще ничего… Да, и еще. Ты не возражаешь, если я куплю фотоаппарат?
— Фотографировать девушку?
— Скорее, мужчину. Не хочу нанимать местного фотографа.
— Нет, ради Бога, не надо! — Он помолчал. — Ты умеешь фотографировать, Пит? Чтобы годилось для журнала?
— Да что там уметь? Наводишь и жмешь на кнопку. Думаю, в магазине покажут, как вставить пленку.
Внезапно он повысил голос:
— Прекрати сейчас же! Я задал вопрос!
— Умею, разумеется, и я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. Так я покупаю?
— Ладно, покупай. Однако я должен знать, что там у тебя происходит. Это не телефонный разговор, я понимаю, но ты хоть как-то намекни. Ты нашел, кого искал?
— Завтра станет понятно.
— А откуда тогда ты знаешь, что из этого может получиться история?
— Завтра все расскажу.
— О Господи, Пит! У тебя что-то наклевывается, а ты все испортишь, потому что не хочешь даже обсудить…
Я оборвал его, не дав закончить:
— Мне удалось немного продвинуться. Завтра станет понятно, есть что обсуждать или нет. Яснее выразиться я не могу. Доброй ночи.
Я повесил трубку и подождал, не перезвонит ли Сай. Не перезвонил. Пока есть опасность, пусть даже незначительная, позора и провала, он постарается держаться в стороне. Меня это вполне устраивало.
Перед отъездом из Парижа я купил снотворного и теперь, приняв сразу три таблетки, проспал пять часов.
Было еще темно, и какое-то время я лежал, раздумывая о семействе Санже и о Люсии Бернарди, которая без памяти влюбилась в Арбиля. Потом встал и принялся рассматривать фотокопии документов, которые взял с собой.
В биографии полковника Арбиля по-прежнему оставалось множество темных мест.
Он родился в 1917 году в Киркуке, в южном Курдистане, который тогда был частью Оттоманской империи, в семье торговца шерстью. После Первой мировой Киркук стал частью Ирака. В 1932 году, когда британский мандат закончился и Ирак получил независимость, Арбиль поступил в армию кадетом. В 1936-м он получил офицерское звание и был отправлен в Англию, где из него готовили разведчика и специалиста в области средств связи. В 1946 году, уже в чине капитана, его снова отправили на учебу в Англию, в Стафф-колледж, готовящий кадровых офицеров для британской армии. В Англии он женился на англичанке, но позднее она развелась с ним на том основании, что он покинул семью. В 1958-м Арбиль принял участие в военном перевороте бригадира Касема, свергнувшего короля Фейсала и провозгласившего Ирак республикой. Вскоре после этого он был назначен главой службы безопасности — ему подчинялись как полиция, так и внутренние войска. Он все еще занимал эту должность, когда на конференции в Женеве принял решение не возвращаться на родину.
Составитель досье вложил кое-какие материалы, касающиеся курдского националистического движения, которому Арбиль сочувствовал.
Курды, как я оттуда узнал, — древний народ, обитающий в горах между советской Арменией и Сирией с севера на юг и от Керманшаха в Иране до Эрзрума в Турции с востока на запад. Таким образом, они образуют этническое меньшинство в пяти различных государствах. Их общая численность — примерно четыре миллиона человек, большинство из которых составляют мусульмане-сунниты. В курдских провинциях Ирака расположены богатые нефтяные месторождения Киркука и Мосула.
В 1920 году между странами Антанты и Османской империей было подписано соглашение, получившее название Севрского договора, согласно которому курды получали самостоятельное государство, но соглашение так и не было ратифицировано, и на смену ему пришел Лозаннский договор, разделивший Курдистан.
В 1927 году возникло курдское движение за независимость. В одном только Ираке произошло пять крупных курдских восстаний. В 1946 году при поддержке СССР в Мехабаде была провозглашена курдская Мехабадская республика, просуществовавшая одиннадцать месяцев. Затем иранской армии удалось снова взять эту область под контроль.
Согласно досье, все, кто имел дело с курдами: Александр Великий, Ксенофонт, Марко Поло и комиссия, писавшая текст мирного договора 1919 года, — пришли к одинаковым заключениям на их счет. Согласно формулировке комиссии, курды — «свирепый и коварный народ, с которым лучше не иметь никаких дел». Современный специалист по Ближнему Востоку отметил, что «свойственный им обычай стрелять во всякий движущийся объект свел вмешательство в их внутренние дела до минимума». С другой стороны, они всегда с готовностью ввязывались в дела своих соседей. Периодически случавшаяся в тех краях резня армян почти всегда была делом рук курдов.
Полковник Арбиль был курдом, да еще и начальником государственной службы безопасности в придачу. Не самое приятное сочетание. Интересно, знала ли Люсия Бернарди о его прошлом.
Сразу после девяти я отправился в город и приобрел в магазине фототехники подержанный аппарат «Роллейфлекс». Я вставил в него пленку в магазине и дополнительно положил еще пару кассет в карман. Затем вернулся в гостиницу, взял машину и поехал на виллу «Суризетт».
Остановившись на подъезде, я пощелкал дом. Отснял целую пленку. Затем вставил новую и подъехал к дверям.
Оставив фотоаппарат в машине, я подошел к парадной двери. Эрдель залаял, и горничная снова открыла дверь, держа собаку рукой за ошейник. Она узнала меня и предложила войти. Я попросил передать месье Санже, что буду ждать его в машине.
Он появился почти сразу — в твидовом пиджаке, придающем ему вид «сельского джентльмена». Я сфотографировал его пару раз прежде, чем он заметил, а потом, уже не скрываясь, снял с близкого расстояния: он стоял прямо против солнца, и сразу за ним, в дверном проеме, видна была мадам Санже. Мне оставалось только надеяться, что глубины резкости хватит, чтобы они оба получились отчетливо, но Санже точно вышел хорошо.
— Это еще что такое? — возмутился он.
— Для страховки, — ответил я.
Мадам быстро удалилась в дом. Я видел, что Санже раздумывает, не отнять ли у меня аппарат, потом, по-видимому, решил не связываться. Я бы не смог ему помешать, просто он решил, что не стоит обострять отношения.
Санже критически осмотрел мою прокатную машину:
— Мы поедем на этой колымаге?
— Почему бы и нет?
— У меня в гараже стоит «лянча». В ней удобней.
— Нам недалеко.
— Как хотите.
Он покровительственно улыбнулся, увидев, что я кладу аппарат в бардачок и запираю его на замок.
— Я внушаю вам подозрение?
— Конечно, — ответил я.
Санже предложил объехать Канны и двигаться по дороге на Антиб. Потом мы ехали в молчании, пока не добрались до Ниццы. Здесь он командовал, куда свернуть в лабиринте узких улочек, чтобы попасть на шоссе, ведущее в Соспель.
Машин было мало. За Л’Эскареном на дороге появился слой мокрого снега, который становился все плотнее по мере того, как мы поднимались в горы. Пришлось включить обогрев. В Пьера-Кава дорогу расчистили бульдозером, но по обе стороны от нее громоздились сугробы, а деревья стояли все в снегу. Здесь по-прежнему была зима.
— Если снег не сойдет, лыжники задержатся тут до Пасхи, — заметил Санже.
Пьера-Кава представляет собой множество разбросанных по склонам отелей и пансионов. Когда мы приехали, время подходило к обеду. Санже предложил зайти в какую-нибудь гостиницу, при которой есть бар-ресторан.
В баре было тепло, но пусто. В ресторане официант в переднике накрывал стол на шестерых, вероятно, для сотрудников, и мы вернулись в бар.
— Вы сами будете задавать вопросы или предоставите это дело мне? — поинтересовался Санже.
— Вы тут лучше ориентируетесь. Так что давайте вы.
— Как хотите.
Он справился с этой задачей довольно необычным способом. Если бы я задавал вопросы, я бы для начала сочинил какую-нибудь историю, объясняющую мое любопытство. Мол, я останавливался в Пьера-Кава в прошлом году, познакомился здесь с очаровательной пожилой дамой, которая жила в большом шале с двумя слугами, а теперь я собираюсь приехать сюда в пасхальные каникулы, но совершенно забыл, как ее звали, и тому подобное.
У Санже был свой подход — не менее лицемерный, но гораздо более эффективный. Едва заслышав шаги официанта, он чуть повысил голос и забарабанил пальцами по столу.
— Вы, невежда, говорите мне, что это вызовет отравление, а я, доктор, отвечаю вам, что очень скоро у человека вырабатывается иммунитет. Эфир менее токсичен, чем алкоголь. Я согласен, привычка пить эфир не самая распространенная, но если она выпивает по четыреста грамм эфира за раз, это вовсе не значит, что она сумасшедшая. Можно выпить и пятьсот грамм без всяких последствий.
Официант стоял рядом с нами, держа поднос с напитками, и зачарованно ловил каждое слово. Санже бросил на него взгляд:
— Благодарю вас, мой друг.
Официант принялся расставлять бокалы. Санже снова обратился ко мне:
— И это может продолжаться долгие годы. Вы мне не верите?
Казалось, его внезапно осенило. Он взглянул на официанта.
— Хорошо, я докажу вам. Официант, скажите, вы когда-нибудь слышали, чтобы человек пил эфир?
Официант ухмыльнулся:
— Да, доктор.
Санже ухмыльнулся в ответ:
— Ну конечно! Как же ее зовут, вдову, мадам?..
Он щелкнул пальцами, как будто имя вертелось у него на кончике языка.
— Мадам Леман, доктор.
— Да, точно, мадам Леман. По пятьсот грамм каждый день! Вот, скажите моему другу, пусть убедится.
Официант посмотрел на нас немного растерянно.
— Да, так оно и было.
— Было? — переспросил Санже.
— Мадам Леман умерла полгода назад, месье. От сердечного приступа.
Последовала неловкая пауза, а потом Санже снова заговорил как врач.
— Очень печально, — негромко сказал он. — Я говорил ей, что сердце у нее нездорово, когда она была у меня в прошлом году. Но я не ожидал, что конец наступит так скоро. А что с домом, со слугами?
— Слуги вернулись на родину, на север. Она завещала им кое-какие средства. Дом унаследовал ее племянник и сразу же продал его каким-то бельгийцам.
Ради официанта Санже доиграл свою роль до конца. Он значительно посмотрел на меня и снова забарабанил по столу.
— Заметьте, мой друг, она умерла от сердца, а вовсе не от эфира.
Официант улыбнулся и отошел.
Я отхлебнул из своего стакана.
— Думаю, нам лучше пообедать в Ницце, — сказал я. — Если вы не сильно проголодались.
Санже покачал головой.
V
Мы пошли в ресторан на Рю-де-Франс, где его знали. Всю дорогу назад Санже был мрачен и неразговорчив, однако теплый прием, оказанный метрдотелем, немного его ободрил. Когда мы сделали заказ, он откинулся на спинку стула и с легкой укоризненной улыбкой спросил: