— Жалоб нет. Все понимают с полуслова.
— Вот через них помаленьку будем связываться. Не возражаешь?
— Абсолютно. Счастливо оставаться!
Найденов ушел. Иванцов поглядел на часы, прикидывая, разминется ли машина Найденова с машиной Рындина. Чекист не дурак. Ему не придется долго выяснять, что Найденов делал на площади Ленина. Не так давно в прокуратуре обнаружили «клопиков» иностранного производства, которые сообщали кому-то о том, что говорил народ по кабинетам. Рындин, правда, клялся и божился, будто у него таких нет и быть не может, потому что больно дорогие и хитрые. Вроде бы даже московская Лубянка таких не имеет. Прислал людей, все осмотрели под контролем самого Иванцова, сняли, составили акт, начали расследование… Но кто ж ему, сукиному сыну, на сто процентов доверится? Конечно, на 171-ю за превышение власти или служебных полномочий ему нарываться не хотелось. Но и доказать, что «клопики» ставились его конторой, — невозможно.
Рындин явился минута в минуту, ровно через четверть часа после того, как закончил разговор по телефону. Гладко выбритый, в отличном штатском костюме, благоухающий одеколоном — ни дать ни взять крупный фирмач областного масштаба.
— Приветствую еще раз, Виктор Семенович, и прошу извинения, что отнимаю время. Но дело действительно спешное.
— Присаживайтесь, присаживайтесь, Андрей Ильич. Слушаю вас.
— Вопрос в следующем. Года три назад прокуратура вела дело об убийстве гражданина Коваленко Сергея Юрьевича, которого обнаружили в реке с признаками насильственной смерти. Помните?
«Хорошее начало, — внутренне собираясь, подумал Иванцов, — теперь надо слушать…»
— Так сразу не вспомнить, наверно, — наморщил лоб прокурор, — раньше, когда убийств поменьше было, сразу бы сказал. А теперь их столько, что боюсь сбиться. Надо архив поднять, непосредственно с работником поговорить. Так что там у вас по этому делу?
— Дело в том, что позавчера на железнодорожном вокзале нашей службой был задержан гражданин Республики Молдова Домициану Харитон Ильич. Он три дня назад приехал сюда из Москвы и прошелся по нескольким адресам, в том числе заходил на улицу Пустырную, дом 12, квартира 67, где был прописан покойный Коваленко. При досмотре у Домициану изъято несколько каталогов и справочников по древнерусской иконописи, а также автоматический пистолет «глок-17» австрийского производства и кое-что из набора взломщика. Особо хочу отметить вот эту картинку, которая лежала между страницами в одном из каталогов…
Рындин положил на стол фотокопию с фотокопии, то есть довольно мутное изображение, на котором тем не менее вполне отчетливо определялись детали той самой иконы Пресвятой Богородицы с необычным окладом. Той самой, из-за которой господин Иванцов уже немало пережил и переживал по-прежнему.
Надо было постараться, чтобы нервишки вели себя прилично и как-нибудь невзначай не сказали верному дзержинцу чего-нибудь лишнего.
— Что вы ему предъявляете? — спокойным голосом выговорил Иванцов. — Незаконное хранение оружия? По всему остальному, как я понял, события преступления пока не наблюдается. Верно?
— Пока так. Но вот с этой иконкой очень интересная получается картина. Это XIV век, между прочим, современник Рублева писал, чернец Иоакинф.
Таких икон по всему миру единицы. А эта — вообще уникальная. С большой историей. При набеге ордынца Арапши на Нижний Новгород она каким-то образом не сгорела. Долго находилась во владении князей Стародубских, потом вместе с одной из княжон, вышедшей замуж за кого-то из бояр Шереметевых, оказалась в этом роду. Потом еще раз пять меняла хозяев. В общем, все пересказывать не буду — долго. Скажу только, что в XVIII веке для иконы, находившейся уже У какого-то фаворита Екатерины, Васильчикова кажется, был изготовлен совершенно уникальный оклад из чистого золота со ста тридцатью двумя бриллиантами. В 1917 году икона находилась в нашей губернии, в Ново-Никольском мужском монастыре, куда ее за пять лет до этого пожертвовал отставной генерал-майор Воронцов. Потом генерала расстреляли за участие в заговоре против Советской власти…
— Чего ему, чудаку, на пенсии не отдыхалось? — посочувствовал прокурор.
— Так пенсию большевики отменили… — усмехнулся Рындин. — Вот он и решил ее вернуть. Но суть не в этом. При закрытии монастыря икона была изъята и отправлена в Москву, в Гохран. А дальше начинается темный лес…
— В смысле?
— Состав, где был вагон с реквизированными ценностями, атаковала банда какого-то Графа. Личность так и не установили, потому что через месяц этот Граф был убит и банда уничтожена. Но в описи изъятого у бандитов этой иконы нет. То ли ее действительно не было, то ли ее кто-то прикарманил. В общем, она отыскалась только в 1945 году в Германии. Но тогда нашли только саму икону, без оклада. Где этот оклад находился — и сейчас непонятно.
— Любопытно…
— Икона была помещена в Музей древнерусской живописи, отреставрирована, но практически не выставлялась — хранилась в запаснике. А в 1988 году, по случаю 1000-летия крещения Руси, ее вернули православной церкви. Еще через три года, в 1991-м, когда был вновь открыт Ново-Никольский монастырь, ее вернули на прежнее место. И именно оттуда она была похищена в 1992 году. Похитил ее, предположительно, один из послушников монастыря, некий Репкин, который через два дня после исчезновения иконы был найден в лесу мертвым с тремя ножевыми ранами. По-видимому, организаторы преступления отделались от него, либо не желая расплачиваться, либо просто как от лишнего свидетеля. Сразу скажу, что через несколько дней после этого произошло убийство Коваленко.
— А какая между ними связь? — задумчиво произнес Иванцов, постаравшись придать своему лицу самое рассеянное и незаинтересованное выражение.
— Связь эта выяснилась только сейчас. Оказывается, в последние дни в области произошло серьезное перераспределение сфер влияния между преступными группировками. Ядро группировки, возглавлявшейся неким Черновым по кличке Черный, фактически уничтожено командой Курбаши, личность которого пока не установлена. Это хорошо законспирированная организация. Известно, что они одно время контролировали весь рэкет и другие незаконные операции в соседней области, но сейчас перенесли центр тяжести своей деятельности к нам. Мы знаем, что в последнее время милиция задержала около 15 человек, облпро-куратурой на них выданы постановления об аресте, но почему-то все они принадлежат к группировке Черного. Никто из других команд не попался. Не странно ли, Виктор Семенович?
— Это вопрос к Найденову, Андрей Ильич. А вот о связи между убийствами, о которых вы упоминали до этого, я еще ничего не услышал.
— Задержанный нами иностранный гражданин, — тут Рындин хмыкнул, явно иронизируя по поводу того, что молдаванина надо считать иностранцем, — сообщил, что главной целью его поездки была встреча с представителями группировки Черного. Квартира на Пустырной улице, где раньше был прописан Коваленко, теперь куплена неким Кузяковым Вячеславом Антоновичем по кличке Кузя. Кузяков, о котором известно как о фигуре, близкой к Черному, судя по агентурным данным, либо убит, либо исчез из города. Домициану признал, что был знаком и с Коваленко, и с Кузяковым.
— Значит, Коваленко был членом банды Черного?
— Да. И убит он был за то, что не довез до условленного места «дипломат» с той самой иконой в бриллиантовом окладе. Домициану должен был встретиться с ним в Москве, но тот туда не прибыл, потому что вынужден был вернуться к Черному.
— А как Домициану собирался вывезти икону? И кому?
— Кому — неясно. Он только посредник. А в 1992 году, как известно, у нас почти не было границы с Украиной, в Приднестровье шла война, и был общий бардак, так что для домнуле Домициану не было особых проблем. В Кишиневе он должен был позвонить по телефону — наши коллеги уточнили, что это какая-то фирмушка, торгующая румынской мебелью, — назвать условные слова, после чего ему назначат место встречи.
— Но ведь кто-то же нанимал его на эту операцию?
— Вот тут он помалкивает. А с кишиневскими товарищами у нас сейчас сложные и неоднозначные контакты. В Москве есть данные, что Домициану был дважды судим за контрабанду еще при Советской власти и, судя по всему, специализировался на иконах.
— Ну что ж… — сказал Иванцов. — По-моему, санкцию на арест дать можно. Вы ведь по этому вопросу такой доклад сделали?
— В принципе да, хотя тут, Виктор Семенович, есть одно маленькое сомнение. Дело в том, что, разрабатывая контакты Домициану, мы вышли на еще один адресок, где он побывал и сразу после этого решил уезжать из города. Там проживает некто Малыгин, тоже из окружения Черного. Малыгина мы взяли в аэропорту через час после задержания на вокзале Домициану. При нем ничего существенного не обнаружили, но он, как это ни странно, сам согласился дать показания, как только узнал, что задержан не милицией, а ФСБ. И по его показаниям, Виктор Семенович, выходит, что ваша осведомленность о причинах убийства Коваленко и вообще о деле, связанном с этой иконой, должна быть гораздо большей, чем вы демонстрируете…
Рындин посмотрел на Иванцова с хитринкой, даже чуть-чуть глаз прищурил. Дескать, что, гражданин прокурор, влип? Все твои хвостики я в руки взял. Не пора ли по душам побеседовать?
— Интересно, — усмехнулся Иванцов, — что же он там такое наговорил?
— Конечно, Виктор Семенович, — предупредительно заметил Рындин, — все это может быть и чистой воды клеветой…
— Но вы все-таки сомневаетесь? Что ж вы сразу не доложили наверх своему начальству? Они бы обратились к генпрокурору, назначили бы расследование. Идете ко мне напрямую… А у вас, случайно, нет намерений спровоцировать меня на дачу взятки? При том, что пока у вас на руках ничего существенного нет. Одни «слова, слова, слова», как говорил Гамлет, принц Датский.
— Вы меня неправильно поняли, Виктор Семенович. — Рындин благожелательно улыбнулся. — Мы ведь не просто выслушали и записали показания Малыгина, но и провели кое-какие дополнительные следственные действия. Я бы не стал приходить к вам, если бы у меня не имелось достаточных оснований.
Там вполне хватит информации минимум на то, чтобы отстранить вас от исполнения обязанностей, а при дальнейшей разработке этих тем, как мне представляется, — и для возбуждения уголовного дела по нескольким очень солидным и малоприятным статьям.
«Не блефует, — оценил поведение Рындина прокурор. — Похоже, что действительно пришел договариваться».
— И что же вас удерживает, Андрей Ильич, от исполнения служебного долга? — съехидничал Иванцов.
— Одно лишь желание наладить более тесные контакты и взаимопонимание. Вывести их на тот уровень, который у вас достигнут с товарищем Найденовым. Упростить, если можно, некоторые процедуры по вашему ведомству. В необходимых для нашего управления случаях, разумеется. Соответственно улучшить информационный обмен, материальное взаимодействие…
— Особенно последнее, вероятно? — спросил Виктор Семенович, и Рындин улыбнулся еще шире.
ИСЦЕЛЕНИЕ
Примерно в семь часов вечера «капитан Гладышев» почувствовал, что ему не просто полегчало, а сильно полегчало. Часа четыре он перед этим проспал, причем без особой мутоты, сопровождавшей беспамятство прошлой ночи, а вполне спокойно и нормально, можно сказать, сном праведника, если это применимо к особо опасному рецидивисту, приговоренному к высшей мере и юридически уже расстрелянному.
Разумеется, эти положительные перемены в самочувствии пришли не сами по себе, а благодаря стараниям Верочки Авдеевой. Точнее, благодаря предусмотрительности ее покойной бабушки, царствие ей небесное и вечная память!
Сейчас, полеживая в кровати и ощущая, что ни жара, ни озноба, ни головной боли больше нет, Клык вспоминал, как несколько часов назад с беспокойством принюхивался к запаху, исходившему с кухни, где Вера кипятила на плите какое-то снадобье, изготовленное на основе смеси сушеной травы из конверта № 5 и содержимого пузырька № 3. Прочесть весь лечебник, составленный бабушкой, она не смогла, потому что там примерно половина сведений была о том, какие травы растут в окрестностях Марфуток, когда их собирать и как. Еще четыре пятых оставшегося содержания посвящались приготовлению различных лечебных средств, и лишь на последних страницах описывалось применение тех готовых лекарств, которые находились в сундучке. Эта инструкция была составлена в форме постскриптума ко всему бабушкиному труду и адресовалась непосредственно Верочке:
«Ты, Верушка, молода и глупа была, вовремя-то у меня не переняла. Поди, если припрет, так и не поймешь, что и как. А читать каракуль мою эту долго, разбираться некогда. Упустишь время, так и не поможешь. Потому на случай, если надо быстро сделать, оставлю готовое. Трава лет десять не выдохнется, а что в пузырьках — пять лет держится. Готовлено все летом и осенью 1991 года. Сама считай, когда годно. На всем номера есть, чтоб не искала и не нюхала, а сразу брала и делала…»
А дальше были перечислены рецепты «От головы», «От сердца», «От живота», «От спины», «От женского», «От ожога», «От ран». Вот этот последний рецепт, где предлагалось «взять столовую ложку сушеной толченой травы из конверта № 5, смешать с двумя чайными ложками из пузырька № 3, залить кружкой воды и кипятить, пока вполовину не убудет», Верочка в тот момент и выполняла.
— Химичишь? — спросил Клык, когда Верочка появилась в маленькой комнате. Тогда ему было очень хреново, и казалось, что до полного абзаца осталось всего ничего.
— Лекарство делаю.
— Это хорошо, — выдавил из себя «капитан», — приму внутрь — и сразу с копыт.
— Оно не внутреннее, а наружное, — пояснила Верочка.
— Жалко, — вздохнул Клык, — значит, помучиться придется.
Правда, перед тем ему здорово захотелось по малой нужде, и Вера приволокла ему вместо параши одно из помойных ведер. Справить эту нужду Клык сумел самостоятельно, усевшись на край кровати, с центром тяжести на правое бедро. Сесть таким образом сам Клык едва смог и только с большим трудом, но попросить помощи у Верочки при всей своей хвори постеснялся.
Стеснялся он и тогда, когда Верочка, приготовив некое лечебное месиво, начала менять перевязку. В качестве подушечек для наложения лекарства она использовала гигиенические пакеты, что тоже вызвало у Клыка некую неловкость.
Тем не менее, когда состав был наложен на входное и выходное отверстия, Клык, не стесняясь, выложил весь богатый и разнообразный запас матюков, потому что в первый момент подумал, будто ему провернули бедро раскаленным сверлом. Правда, дергаться особо он не стал и даже удержался от того, чтоб врезать сгоряча «докторше». И повязки сдирать не стал — вытерпел. Как выяснилось, правильно сделал. Острая боль пожгла чуть-чуть и притупилась, а затем наступило успокоение и сон без кошмаров и видений.
И вот теперь почти все прошло, только, конечно, немного побаливала нога. Но так, не сильно. Зато захотелось есть, и очень здорово.
Правда, беспокойство, само собой, вернулось быстро. Клык не собирался забывать о том, что ранение — это не самая главная неприятность в его положении. Поэтому уже через пару минут после пробуждения нащупал под подушкой пистолет, вытащил его и посмотрел на всякий случай обойму. Нет, все на месте. Никто его пушку не разряжал.
Свесившись, заглянул под кровать, вытянул кошелку, в которой «дипломат» с Богородицей мирно соседствовал с автоматом, пистолетом, патронами и ножами. Там же лежали трофейные сигареты и зажигалки. Не удержался, чтоб не закурить. «LM» после многих часов некурения показалась крепче «Беломора». Балдея, Клык все же не мог расслабиться. Надо было кое-что прикинуть.
По идее, его должны были сцапать здесь еще вчера вечером, ну самое позднее — днем. Прокурор прекрасно знает, куда может побежать Клык с Черного болота. Конечно, участкового или других ментов он не пошлет, но вряд ли те, кто конвоировал Клыка на болото, были у него в хозяйстве последними надежными людьми. Чего он ждет, интересно? Сейчас уже вечер. Может, ночи ждет, чтоб особо не светиться? Ему тоже должно быть стремно от лишних глаз. Но он же не знает, что Клык ранен и сидит здесь, его, прокурора, дожидается. Кроме того, днем Клыку — даже совсем здоровому — отсюда не убежать. То есть убежать-то можно, но намного труднее, чем ночью. Очень странно. Неужели он дурак, этот Иванцов? Нет, не похоже. Должно быть, хитромудрый прокурор сам себя перемудрил. Подумал, что Клык не решится идти в родную деревню, а сразу же попрет к железной дороге или к автобусам. Мог учесть, что Клык разжился деньжатами у его покойных подручных.