– Бог ты мой, за кого вы нас принимаете? – возмутился похититель. – С вами что, здесь грубо обращаются? Мы просто хотим связаться с вашими близкими.
Теперь я многозначительно посмотрел на Лешку. «Выкуп они хотят, вот что». Он тоже меня знает, как я его. В сущности, нам говорить вовсе не обязательно, разве что ради стеба.
– Верните мне телефон, я сам позвоню жене, – протянул руку Кудинов. – Скажите, что я должен ей передать, и я позвоню.
Хитрый, он же сообщил номер своего сотового парням из резидентуры. Вдруг техника уже настолько шагнула вперед, что он наберет отсюда, и те смогут определить, где мы.
– Это не мне решать, – посерьезнел желтозубый. – Не хотите говорить, вам же будет хуже.
Он угрожающе покачал головой, но впечатления на нас не произвел. Посерьезнее надо было искать похитителей, позубастее.
Он вышел и закрыл за собой засов.
– Один-один? – предложил Кудинов. Это про то, кто из нас был прав в своих предположениях.
– Скорее ноль-ноль. Ладно, подождем до вечера.
За три дня до похищения
1
Терпеть не могу просыпаться по будильнику в обрез – чтобы времени было только на душ, завтрак и дорогу к месту встречи. Пограничное состояние между сном и явью – самое продуктивное. С одной стороны, бессознательное еще не отключилось и продолжает подбрасывать информацию из глубин, общих для всех людей, где понятия прошлого, настоящего и будущего теряют смысл и где, как следы змеи на песке, просматриваются тайные предначертания. И в то же время сознание уже вот оно, входит в рабочее состояние и легко схватывает эти самые важные для жизни сигналы.
Так что я всегда закладываю утром четверть часа на то, чтобы сознание и бессознательное вместе поработали над тем, что было вчера и чем предстоит заняться сегодня. У меня первая встреча в десять в Сохо. Полчаса на дорогу с проверкой, полчаса на завтрак, пятнадцать минут на душ и бритье плюс эта главная четверть часа. Так что будильник мой прозвонил в восемь и еще раз включится в восемь пятнадцать, когда уже придется вставать.
Итак, что было накануне. Сначала Ашраф. Ну, он-то не вызывает у меня беспокойства. С военными вообще хорошо иметь дело. Ну, как правило. У них же главное слово – неукоснительность. Раз решил поработать на нас (как он считает, на американцев), так и работает честно, на совесть. Наверняка он придумал для себя весомую причину, почему он это делает. Возможно, ему мешают добиваться успеха бюрократические порядки, борьба кланов внутри службы, подножки карьеристов, мало ли что еще. А наше сотрудничество дает ему дополнительное чувство свободы и собственной полезности. Он же ведет свой джихад! К тому же Египет от его работы на нас не претерпевает никакого ущерба, только выигрывает. Так что к категории изменников он не принадлежит и соответственно в моих глазах уважения не теряет.
Мустафа. Этот молодой алжирец не стремился мне понравиться, что хороший признак. И рассказ такой придумать непросто. А уж психодраму передо мной смог бы разыграть только большой актер. Месть – стимул сильный, хотя и опасный. Однако, похоже, Мустафа хочет не только отомстить за брата, но и поломать систему, которая привела к его гибели. И деньги его интересуют, что всегда успешно цементирует отношения. По всему получается, что это очень ценный кадр.
Только вот со старшим братом нам не повезло. Рамдан (так мне тогда казалось) – классический головорез с послевоенным синдромом и, не исключено, с психическими отклонениями. Как бы он не сорвал нам столь многообещающий контакт. Следующая встреча у меня назначена только с Мустафой. Но что, если и он на нее заявится со своим горбоносым? Нет, здесь я должен буду подстраховаться.
Наконец, Заур. И рассудок, и интуиция подсказывали мне, что рассказанную нам вчера историю он не выдумал. Понятно, что он не находил себе места при мысли о том, что его близкие остались в городе, который вот-вот будут брать штурмом. Однако чем он мог быть полезен Конторе, оказавшись в Грозном? Если он работал на ФСБ и та видела в нем прок, пусть ФСБ сама и перебрасывает его в Чечню. Мы не можем ставить под удар собственную операцию ради того, чтобы облегчить жизнь коллегам.
Однако так говорит здравый смысл. А я ведь заглядывал в его робкие беспокойные глаза, я слышал его тихий, старающийся быть незаметным голос. У Заура была такая же семья, как и у меня: жена, сын и мать. Мне легко представить себе, что бы я чувствовал, угрожай какая-либо опасность Джессике, Бобби и моей теще Пэгги (мама-то моя спокойно живет под Москвой). Я бы не остановился ни перед чем, чтобы в критический момент быть рядом с ними. Не знаю, не знаю, как здесь лучше поступить.
И еще один очень важный человек возник вчера, хотя я его и не видел. Это информатор Ашрафа из мечети, который работает на две, а то и на три спецслужбы. Тот, который утверждает, что имам мечети в Финсбери-парке, почтеннейший шейх Абу Саид аль-Масри, связан с МИ-5. Неужели английское правительство реально помогает людям, отправляющимся убивать русских солдат?
То, что Ашраф так тщательно скрывает своего агента, нормально, – я бы тоже так поступил. Однако дело это не безысходное: мы могли подключить к операции еще одного человечка. С ним-то я и собирался встретиться в десять утра в Сохо.
2
Это был уже исключительно Лешкин контакт, хотя сам контакт об этом и не догадывался. Не знаю, перепрыгивал ли Кудинов через буквы в своих обзорах национальных кухонь, но за годы до этого моего приезда индийские рестораны он уже окучил. В том числе заведение под названием «Калькутта Тандури» в центре Сохо.
Так вот, по воскресеньям там регулярно обедало большое индийское семейство, с которым он в итоге сошелся довольно накоротко. Во всяком случае, достаточно, чтобы узнать его историю.
Где-то в 1948 году старшие представители этой семьи были спасены советскими моряками. Это были времена, когда, не пугаясь крови, раздирала себя на части бывшая Британская Индия, освободившая под руководством Махатмы Ганди, никогда не убившего и мухи. Эти люди бежали из маленького городка в дельте Ганга в той части страны, которой предстояло стать Восточным Пакистаном, а позднее Бангладеш. Между ними и их мусульманскими соседями уже пролилась кровь, и индусов по пятам преследовала жаждущая мщения вооруженная группа из четырех братьев. Семейству удалось бежать из города на двух больших лодках, добраться до Калькутты и подплыть к советскому торговому судну. А там моряки подняли беглецов на борт.
Ситуация была столь тяжелой, что высадить индусов на берег означало обречь их на верную гибель. И русский капитан с несоответствующей его доброй душе фамилией Пугач принял решение отвезти индийцев в следующий порт захода судна, в Бомбей. Во время перехода, не выдержав пережитого, скончалась старшая женщина рода – кому-то мать, кому-то бабушка, кому-то даже прабабушка. Корабельный врач спас жизнь ребенку, заболевшему дифтерией, и тем самым, возможно, и всем его братьям и сестрам. Короче, продолжавшиеся потрясения настолько сблизили индусское семейство с русскими, что те стали для них братьями, а капитан Пугач чуть ли не вошел в их многочисленный пантеон богов. Во всяком случае, его отретушированная, раскрашенная цветными карандашами фотография стояла на ритуальном столике рядом с бронзовыми фигурками Кали, Вишну и прочих властелинов судеб. Кудинов сам ее не видел – это рассказывал уже сотрудник Конторы, приезжавший вербовать самого подходящего кандидата семейства.
Радж – у него на самом деле было какое-то длинное и поэтическое имя, которое он сократил до одного слога – всей этой эпопеи не пережил. Он родился много позже, в 1977 году, уже в Лондоне, но с детства он знал, кому был обязан своим появлением на свет. В 99-м Радж был сыном владельца небольшого, витрина и дверь, фотомагазина в Сохо, в котором продавалась и проявлялась пленка, печатались снимки и предлагался широкий выбор рамок на любой вкус. Наверное, это был не убыточный бизнес, но настоящие деньги семьи шли не оттуда. Уже во времена, когда число индийцев лишь подходило к миллиарду, никто не брался сказать, сколько из них так или иначе были заняты в области высоких технологий. Радж, хотя и имел диплом программиста, компьютерным гением не был – он был гениальным менеджером. И частью большого семейного бизнеса, в котором заправлял, если не ошибаюсь, его дядя. Дядя как раз был членом спасенного семейства – чуть ли не тем самым ребенком, подхватившим дифтерию, – только его родители из Бомбея в Англию не поехали. Так вот, на этого дядю работала добрая сотня программистов в Индии, а также множество людей по всему миру, мгновенно скупающих и, вполне вероятно, умыкающих самые последние достижения хай-тека.
В этом холдинге Радж, которому в момент вербовочного подхода было едва за двадцать, играл не первую, но по-своему уникальную роль. В стремлении найти все новые сферы применения электронным гаджетам Радж создал детективное агентство. Экипирован он был не хуже, чем британские спецслужбы. У него были самые мощные радиопередатчики и самые миниатюрные по тем временам микрофоны и видеокамеры – их потом через него закупали для Конторы. А свобода маневра у Раджа, несомненно, была больше, чем у силовых структур. Для него рамки закона были не глухим забором, а тонкой проволочкой, через которую можно было перешагнуть или под которой можно было пролезть. При этом, просчитывая все на десять ходов вперед, он по-прежнему скрывался под маской скромного торговца, не выходящего из лавки, где он начал работать восьмилетним мальчуганом.
Но я говорил про его вербовку. Человек, присланный Конторой, выдал себя за сына капитана Пугача. Что было не сложно. На том советском торговом судне, «Академик Лысенко», разумеется, был и особист – человек, следящий, чтобы никто из команды не запил, не снюхался с врагами, или, не дай бог, не влюбился в официантку из портовой забегаловки и не остался на чужом берегу. Судя по всему, сволочью этот конкретный особист не был. Хотя на море главным после Господа Бога по-прежнему был капитан, он, безусловно, мог бы воспротивиться действиям бесстрашного и благородного Пугача. Конечно, не спасению беженцев – все же крик «Люди за бортом!» проходит через идеологические барьеры, как – Лешкино выражение – отбойный молот сквозь засохшую коровью лепешку. А вот увезти оборванное, дрожащее, непонятно какими болезнями зараженное семейство, не заявив об этом пограничным и портовым службам, было серьезным нарушением и должностных инструкций капитана, и правил взаимоотношений с местными властями. Как бы там ни было, в Калькутте особист мешать Пугачу не стал, но по возвращении в Одессу, как и полагается, написал отчет по своей линии. Неизвестно, каким он был для Пугача – убийственным или, наоборот, хвалебным, но к отчету прилагались фотографии капитана и других членов команды со спасенными индийцами.
Стараниями Конторы снимки были извлечены из архива, и к ним присовокупили служебные фотографии Пугача разного возраста, а также и смонтированную фотографию вместе со своим предполагаемым сыном. После чего, сложив их в папочку, предполагаемый сын приехал в Лондон, чтобы, якобы воспользовавшись служебной командировкой, разыскать старых друзей покойного отца. Он, если верить его рассказу, открыл «Белые страницы», обзвонил несколько однофамильцев Раджа и в итоге в один прекрасный день предстал на пороге магазинчика, торгующего под маркой «Кодак» в центре Сохо.
Сомневаюсь, был бы оказан лучший прием аватару самого Вишну, одетому в однобортный серый костюм фабрики «Большевичка». Наш сотрудник – Лешка его тогда инструктировал, я-то с ним незнаком – до сих пор вспоминает эти дни как время, когда он чуть было не отдал концы от постоянного переедания. Он был принят – где-то чопорно, где-то запросто, но неизменно по-царски – во всех домах разветвившегося по Англии семейства. Часть подарков, принятых с благодарностью, но оцененных им как бесполезные в московских условиях, он даже оставил для последующего передаривания лондонской резидентуре. По-настоящему сблизился он – и неслучайно – с Раджем, который и сопровождал гостя в Бирмингем и Лидс. Прощупав парня, вербовщик раскрыл перед ним карты. Как и предполагалось, на ключевые слова «исламские экстремисты» Радж отреагировал генетически, да и неназванная, но очевидная профессия гостя его не напугала. Однако формально вербовка осуществлена не была. Во-первых, для индуса проникнуть в среду мусульманских террористов было так же сложно, как и для уроженца Костромской области. А во-вторых, предложенная предприимчивым Раджем схема была не менее привлекательной и эффективной, чем работа классического агента.
Вот на чем они сошлись. Радж обязался оказывать людям, которые придут к нему из Леса, любую техническую поддержку, которая может понадобиться им в Лондоне и в Великобритании вообще. Более того, он гарантировал спасителям своего рода полную конфиденциальность. «Я буду как врач, – говорил он. – Я могу знать, что у вас на заднице два прыща, но никогда никому об этом не скажу. Хорошо, под пыткой я могу сказать, что три или не одного, но вы можете быть уверены, что слово «два» с моих уст не сорвется». Уж не знаю как, но, совершенно очевидно, этот совсем молодой парень сразу понял, что дело ему придется иметь не с самыми привлекательными частями тела – я хотел сказать, сторонами жизни. Второй частью сделки была адекватная оплата всех технических услуг – говорю же, Радж был отличным менеджером.
К моменту моего приезда Эсквайр с мнимым Пугачом-младшим уже успели пару раз проверить новоиспеченного помощника. Доверие к нему было полное, и, что по-своему было так же существенно, о Радже в Лондоне знал только Лешка. Бородавочник не любит посвящать в свои дела посторонних. На этих операциях ребята из лондонской резидентуры лишь обеспечивали оперативное прикрытие, не зная, кого именно они прикрывают, а Кудинов по-прежнему был для Раджа ресторанным критиком за соседним столом. И вот теперь в игру предстояло войти еще одному русскому.
3
Я люблю веселых людей – Радж постоянно шутил. Иметь дело с учеными занудами мне так же тяжело, как и с дураками, – у Раджа ум просто порхал. Я терпеть не могу алчных и скряг – Радж про деньги и не заикнулся. Красота и молодость никогда ничего не портят – Радж светился свежей энергией и вполне мог бы играть героя-любовника в индийских фильмах. Разве что в них все выглядят иностранцами, настолько они белые – на индийских улицах вы никого подобного не встретите. А Радж все же был смуглым, с черными блестящими волосами и ослепительными зубами. Еще – исключительно восточный штрих – у Раджа все пальцы были в перстнях: золотых, серебряных, с разноцветными камнями и без, с загадочными изображениями и письменами.
Я подошел к нему в фотомагазинчик «Кодак» в районе Театра Королевы в Сохо. Придержал дверь, помогая англичанке в шляпке с вуалью (что довольно необычно в наши дни, нет?), выкатить коляску с непоседливым чернокожим мальчиком (что, если задуматься, еще более необычно). Радж с улыбчивой готовностью уже смотрел на меня: чем я его порадую?
– Здравствуйте, – сказал я. – Это я по телефону заказывал у вас четыре рамки под малахит девять на пятнадцать.
Радж рассмеялся: шпионские игры его забавляли.
– Разумеется, все готово. Пройдемте на склад – выберете сами.
Он нажал на кнопку под прилавком, и из задней двери тут же появился черноволосый юноша с начинающими пробиваться усиками.
– Побудь здесь, пока я занимаюсь с клиентом.
Радж говорил по-английски, как англичанин, как человек, который здесь родился и здесь получил образование. Не на том языке, на котором говорит большинство обитателей Индустана, понимать которых удается лишь с некоторым опытом общения.
Мы прошли в заднюю комнату, намного более просторную, чем магазин. В глубине сквозь прозрачный рисунок на матовой перегородке – скалящийся тигр, лежащий в засаде в зарослях бамбука – угадывался склад. Передняя часть комнаты была меблирована как переговорная: два кожаных дивана углом и два кресла вокруг низкого столика с теми же мотивами тигра и бамбука – это был набор. И это была восточная переговорная – столик предназначался не для бумаг и ноутбуков, а для чая и сладостей.
– Рамки все равно нужны? – улыбаясь, спросил Радж, жестом приглашая меня сесть.
– Зайду за ними в другой раз, – шуткой на шутку ответил я. – Здесь можно говорить?
– Здесь все можно. Чай? Кофе?
– Чай, если не трудно. Зеленый.
– Мне тоже, – кивнул Радж другому юноше, ожидающему приказаний в дверях.
Я устроился в кресле: солидное, темно-зеленого цвета, из толстой свиной кожи. Такие стоят в закрытых частных клубах, впитав в себя запахи сигар и трубочного табака министров правительства Чемберлена, если не Ллойд-Джорджа. Это была английская составляющая переговорной.