— С чем вас и поздравляю! — иронически воскликнул Си-нюхин,
— Поздравлять будете после. Давайте лучше договоримся, что нам делать.
…В двенадцать двадцать пять того же дня на площадку таможенного досмотра из-за государственной границы выкатились два огромных автопоезда с эмблемами и надписями «СОВТРАНСАВТО» на пыльных бортах. Сотрудник таможни, взглянув на машины, жезлом регулировщика указал им на-правленце, на другую площадку, которая находилась чуть В стороне от главной.
— Это почему?! — высунувшись до пояса из кабины, возмутился передовик руля и соблюдения дорожных правил Виктор Иванович Локтев, — Почему на «штрафную»?
Таможенник пожал плечами и повторил движение жезлом: «Проезжайте!»
Вопреки правилам, возмущенный Локтев оставил кабину и кинулся к Синюхину, которого увидел неподалеку.
— Что за порядки?! — закричал он еще издали, обращаясь к начальнику. — У нас время! Гоним всю дорогу, чтобы уложиться, а нас здесь в отстойник.
— Становись на мое место! — свирепо огрызнулся Синюхин. — Ты знаешь, что такое карантинная инспекция? Ну вот! Биологические пробы будут брать с кузова.
— Мне в город надо! — поняв, что причина задержки совсем не та, которой он опасался, Локтев уже говорил по-другому. — Вы же часа на три задержите?
— Не мы. Медицина. И не на три, а часов на пять.
— Могу я уехать?
— Один водитель должен быть при машине.
— Хуб аст! Начальник, — обрадованно сказал Локтев. — У меня дома — во! — он покрутил ладонями, показывая коловращение.
Некоторое время спустя Локтев, держа в одной руке круглую синюю сумку, сшитую из джинсовой ткани, в другой пустую канистру, которую Снял с трейлера, прошел к чайхане, удобно' расположившейся в тени старых карагачей над арыком. Подошел к молодому парню, сидевшему под навесом и неторопливо потягивавшему чай из пиалы. Переговорил с ним. Допив чай, парень встал, и они вместе прошли к «жигуленку», который был припаркован неподалеку. Хозяин машины открыл багажник. Локтев опустил туда канистру, затем небрежно бросил на нее свою сумку. Водитель захлопнул крышку багажника, оба уселись на переднее сиденье. В этот момент Садек отщелкнул несколько снимков.
На «жигуленке» Локтев доехал до своего дома. Водитель остановил машину у ворот. Локтев вылез, сам открыл багажник, вынул сумку, и канистру, Вощад во двор… Вскоре вернулся и подошел к машине со стороны водителя, Достал из кармана лиловую купюру, помахал ею в воздухе, словно демонстрировал богатство:
— Держи, друг! Как договорились!
— За километр по двенадцать с полтиной, — прикинул Суриков. — Только за желание побыстрее попасть домой такие деньги не платят.
«Жигули», фыркнув и запылив улицу, укатили.
Ровно через двадцать минут Локтев выехал со двора на своем вишневом «москвиче». Проскочив по Вокзальной, он свернул на Фрунзе, затем выбрался на Бухарское шоссе. Для чего потребовалось делать такой крюк, если он мог выехать к тому же месту прямо по Сурхабской, объяснил бы только сам Локтев. Скорее всего осматривался. По Бухарскому он гнал весело, с ветерком. Переехал по мосту оросительный канал, повернул к автозаправочной станции. Возле нее стояла длинная череда машин — обычное для этих мест явление. Остановив машину в тени тутовых деревьев, тянувшихся вдоль арыка, Локтев вынул из багажника канистру и деловым шагом двинулся к заправке. Он не оглядывался, ни в чем не проявлял беспокойства. Подошел к остекленной будке заправщиков, переговорил со старшим — Рахимбаевым. Потом зашел за черный металлический бак, в который сливали отработанное масло. За баком стояли одна к одной пять канистр. Локтев поставил свою в тот же ряд крайней справа, а себе взял крайнюю левую. Тут же вернулся к машине.
— Все правильно, — пояснил Садек. — Я тоже так делаю. Рахимбаев придумал для удобства постоянных клиентов. Передовой метод обслуживания. Заплатил, поставил пустую канистру, взял полную.
— Так, — задумчиво протянул Суриков. — Не придерешься. Никто из заправки не выходил, к канистрам не приближался. Ответственности за то, что в канистре окажется контрабанда, нести никто не будет.
— Таможенник смотрел канистру, — возразил Садек. — Клянется, что пустая. Он мужик опытный. Что будем делать?
Они стояли в полукилометре от заправочной станции и наблюдали за тем, что там происходило, в бинокль.
— Пусть Локтев с богом едет, — высказал мнение Суриков. — Мы останемся наблюдать. Ума нам с тобой для дедукции не хватает, значит, остается открыть глаза.
— Почему ума не хватает? — обиженно спросил Садек. — Что мы не разгадали?
— Хорошо, это у меня не хватает ума, — примирительно сказал Суриков. — Не пойму, для чего сюда мчался Локтев? Ведь он сейчас вернется к машине на таможню. На кой ему было надо спешить? Чтобы поставить канистру и взять другую? Что-то не клеится.
— Может, канистра условный знак?
— Может. Все равно надо ждать. Пусть Локтев уезжает. Мы с тобой посидим. Пора перебраться поближе к сцене. Так сказать, в первый ряд.
Они проехали к колонке и, не занимая очереди, поставили машину в тени деревьев. Отсюда были хорошо видны и домик автозаправки, и черный бак для отработанных масел. Сидели долго. В шестнадцать часов (время Суриков заметил по своим часам «Сейко» с Ленинградского проспекта, как он называл часы московской фирмы «Слава») к заправке подкатили «жигули» зеленого цвета, но такие пыльные, что казались серыми. По номеру машина была душанбинской. Из нее выскочил молодой, худой и высокий, как жердь, парень. Он прошел быстрым деловым шагом к заправке. Рахимбаев, как показалось Сурикову, совсем не случайно встретил его снаружи. Они потрясли руки, о чем-то поговорили и разошлись. Рахимбаев вернулся в домик, где работал кондиционер, а парень прошел к месту, где стояли канистры. Он осмотрел крайнюю слева, потрогал ее ногой и вернулся к «жигулям». Подойдя, что-то сказал водителю, сидевшему за рулем. Тот завел двигатель и занял в конце длинной колонны машин, ждавших заправки, очередь.
Длинный прошел к арыку и сел метрах в десяти от сыщиков. «Тьфу ты!» — сказал Садек и стал снимать рубаху. «Ты что?» — спросил Суриков. «Надо же оправдаться, почему мы здесь. Пойду искупаюсь». Через несколько минут он вернулся, ошарашенный собственной смелостью. «Ну, вода! Градусов десять!» Стараясь согреться, стал махать руками и подпрыгивать. Потом сказал:
— Если в канистре не было груза, зачем она?
— Скорее всего это просто кукла. Единственное, что на ней примечательного, — надпись арабским шрифтом.
— А если это письмо кому-то? — высказал предположение Садек. — Жаль, я арабского шрифта не знаю.
— Молодец, Садек! Ты в точку. Пошел по той же дорожке, что и я. И вытряс из песка все иголки, которые в нем были. Я тоже решил, что это письмо. Скорее всего время, когда подадут товар.
— Вот ведь как; искали канистру с грузом, а она всего лишь письмо. А Локтев?
— Он в этой истории форточный мальчик.
— Как это понять?
— Старый как мир способ квартирных краж. В узкую форточку первым посылают мальца. Он проверяет квартиру и открывает изнутри окно для других.
— Кому же открывают окно здесь?
— Подождем, увидим. Скорее всего тому, кто приедет на встречу с этим длинным парнем.
На встречу не приехал никто. Заправившись, душанбинская машина укатила в город, а оттуда по загородному шоссе помчалась в сторону Джаркургана. Сопровождать ее не стали.
— Что, Сурикджон, — спросил Садек разочарованно. — Прокололись?
— Вроде так, — неохотно согласился Суриков. — Стоит попытаться еще с одного конца. Ты хорошо скопировал то, что написано на канистре?
— Как сумел, так нарисовал.
— Где записка?
Садек протянул Сурикову блокнот. Тот взглянул на кудрявые завитки, срисованные с канистры. Прищелкнул языком.
— Как найти, кто бы прочитал это?
Садек подумал и вдруг встрепенулся.
— Едем в библиотеку. Там профессор Зульфикаров работает. Он все знает.
— Там ли он? — усомнился Суриков, взглянув на часы. — Уже поздно.
— Как раз его время.
Через десять минут они вошли в читальный зал, где самый читающий в мире народ был представлен единственным полномочным представителем. Седобородый мудрец в круглых стареньких очках, у которых одну заушину заменял красный шнурок, сидел, углубившись в изучение какого-то фолианта.
— Позвольте, уважаемый, — обратился к старику Суриков, — оторвать вас отдела, чтобы испросить помощи и совета.
Старик удивленно вскинул брови и посмотрел на подошедшего к нему человека поверх очков.
— Слушаю вас, досточтимый незнакомец.
Хотя последняя фраза явно содержала намек на то, чтобы не мешало бы просителю и назвать себя, Суриков сделал вид, будто ничего не понял.
— Не поможете ли вы, профессор, прочесть мне небольшую записку.
Он, вежливо нагнувшись, положил поверх книжной страницы листок со знаками, которые перерисовал Садек. Мудрец взглянул на текст, взял шариковую ручку, лежавшую рядом с ним, и к одной из подковок пририсовал сверху точку.
— Грамотность в любом языке, — сказал он наставительно, — обязывает точки ставить на свои места. В английском языке даже есть поговорка, требующая от пишущего не забывать, что надо ставить точки над і, а также перекрещивать t.
Выслушав наставление, Суриков извиняющимся тоном сказал:
— Увы, профессор, при первой возможности я переадресую ваш выговор писавшему.
Зульфикаров скрыл улыбку в бороде.
— Что же вам здесь неясно? — спросил он. — По-моему, написано вполне понятно. Может быть, вас ввело в заблуждение именно отсутствие одной точки?
Суриков смутился.
— Мне здесь непонятно все, — признался он. — Записка оставлена мне, а прочесть ее я не сумел.
Старик покачал головой.
— Насколько я понимаю, вам назначают свидание. Вот написано: «ждите». И дата. Вот месяц — «септембар». Писавший не поставил точки над «те» и сбил вас с толку, потому что знак стал читаться как «нун». Я удовлетворил ваше любопытство?
— Спасибо, уважаемый профессор, — сказал Суриков и прижал руку к груди. Старик улыбнулся ему.
— Желаю, чтобы записку прислала вам красивая девушка, — сказал он.
Суриков вышел из библиотеки и на парапете встретился с Садеком.
— Канистра — это послание, — сказал Суриков. — Если просчитывать, то все совпадает. Послание ждали в точно назначенное время. Потому Локтев так торопился. Встреча через двое суток. По графику в этот день приходит из-за реки Хошбахтиев. Это ложится в схему, что Махкам свою репутацию бережет. Единственный их прокол — выезд Локтева в Урсатьевскую.
— Думаешь, и его берегут?
— Берегут Махкама. Локтев его напарник. Только по этой причине о нем заботятся.
— Что будем делать?
— Готовиться. Придется брать с поличным, а это дело непростое. Надо снова ехать к Мацепуро.
Войдя к командиру погранотряда, Суриков в оцепенении остановился на пороге. За столом сидел Мацепуро, но на его погонах светились свежим блеском три звезды.
— Не пойму, — сказал Суриков, демонстрируя прилив показного смущения, — или я редко бываю у вас или теперь полковниками становятся в два счета?
Довольный Мацепуро захохотал.
— Ладно, не прикидывайся. И ты мне своими ежедневными набегами надоел, и полковники нынче растут долго. Что опять просить будешь?
— Помилуй бог, Савелий Ефимович, — нашелся Суриков. — Я зашел поздравить, а вы с такими подозрениями. Если на то пошло, то и остался здесь для того, чтобы дождаться, когда мой командир полковником станет.
Они обнялись крепко и весело.
— Садись, выкладывай, — предложил Мацепуро.
— Нужны два человека, — сказал Суриков тихим голосом. — В группу захвата. На пару дней.
— Ты женат? — спросил Мацепуро. — Жаль. Мог бы невесту найти. А людей не проси. Не дам.
— Вы же меня знаете, Савелий Ефимович, — произнес Суриков упавшим голосом.
— Потому и не дам. Ты ведь нам не экскурсию обещаешь. Верно? А что будет, если твои клиенты кого-то в бок ножичком? Ты только представь, как с молодого полковника шкуру спускать начнут. По команде, начиная с округа и кончая Москвой. И знаешь, что говорить будут? Тебе солдат доверили границу охранять, а не уголовный элемент отлавливать. И ты не имеешь права их расходовать как бог на душу положит.
Мацепуро встал, прошелся по кабинету. Остановился у стены. Поправил выцветшую занавеску, прикрывавшую карту участка границы, который охранял отряд. Круто повернулся на каблуках, скрипнув сапогами.
— Поскольку ты с Бобосадыковым не контачишь и второй раз приходишь ко мне за помощью, дела у тебя, Андрей Батькович, неважные. Впрочем, не удивляюсь. Я давно приглядываюсь к тому, что здесь творится. Думаю, самое время расшивать…
— Время-то время, а помочь не хотите.
— Не хочу — не то слово. Не могу — вот это точно. Нет у меня права приказывать солдату делать то, чего он делать не обязан. Тем не менее, думаю, что можно для тебя сделать.
— И на том спасибо, Савелий Ефимович.
— Спасибо говорят не до, а опосля.
— Тоже верно. Дайте мне двух солдат. Покрепче. Для тренировок. Они у меня за фигурантов пойдут. Гарантирую возвращение в полной сохранности.
— А кого ж ты в группу наберешь?
— Поищу среди местного населения.
— Удумал! — иронически бросил Мацепуро. — Сократ! А ребят тебе дать для тренировок каких? Средних или покрепче?
— Я же не на нормы ГТО буду готовить. Мне покрепче.
— Язва ты, Суриков. Я твои речи на собраниях до сих пор помню.
— Что, не нравились?
— А ты как думаешь? Нуда ладно, не о том речь. Дам тебе прапорщика Шимко. Сладят твои с ним, значит, будет по зубам любая работа.
Полчаса спустя к Сурикову, ожидавшему во дворе, подошел прапорщик. Кинул к панаме раскрытую ладонь. Представился:
— Шимко Сергей Павлович.
— Очень приятно. Капитан милиции Суриков.
— Товарищ капитан, включите меня в свою группу. Полковник мне на трое суток дает отпуск. Я поработаю с вами в тот день, когда будет надо. И возьмите Телицина. Он тоже прапорщик. Я насчет него с полковником говорил. Ему тоже будет отпуск.
— Важнее было бы поговорить сперва с Телициным.
— Он согласен. Да вы не бойтесь. Мы что к чему знаем. У меня восемь задержаний. У Телицина — двенадцать. У него орден, у меня — медаль «За отвагу».
Суриков протянул Шимко руку.
— Спасибо, Сергей Павлович. Выручаете.
Сентябрь на юге — еще не осень, но уже и не настоящее лето. Все чаще на небосводе собираются тучи; временами, отвыкший за лето от настоящих дел, пробует силы дождь. Вот и в тот день небо над Кашкарчами затянула серая пелена, сползшая с недалеких гор. Робко покрапало, кое-где даже потарабанило по крышам, потом прошло. Тучи расползлись, проглянуло солнце, ласковое, умиротворенное, совсем не злое, как летом. Суриков сидел в конторке таможни и оглаживал подросшую за эти дни бородку. Он с нетерпением ожидал результатов досмотра машин, прибывших из-за границы. Наконец вошел Синюхин, вытирая руки мотком текстильной ветоши. Сел за стол, положив ветошь рядом. Улыбнулся заговорщицки.
— А вы, капитан, угадали. Привез товар Хошбахтиев.
— Точно? — переспросил Суриков, не пытаясь скрыть пробудившегося азарта погони.
— Слишком стар я, чтобы в таком деле промахи давать. Он заметно нервничает. Скорее всего везет крупную партию. Я два раза подходил к трейлеру с видом, что готов снять пломбы. Он сразу заливался потом. Поверьте — такое не бывает случайно.
— Что везет?
— Миндальный орех.
— Кто экспортер?
— «Афганфрутэкс».
Они помолчали, думая каждый о своем.
— Итак, — спросил вдруг Синюхин. — Выпускаем?
— А чего держать, Валентин Григорьевич? Вы нарушений не обнаружили, значит — путь открыт. Или что не так?
Несколько минут спустя тяжелый трейлер вырулил с территории таможни и двинулся по Сурхабскому шоссе в сторону центра. Проскочив окраины, он пересек улицу Фрунзе и двинулся по Кызылсайской к тупику Хошхал. У кинотеатра «Шарк юлдуз» стоял ухоженный чистенький «уазик» с частным номерным знаком. За рулем, одетый в мешковатый гражданский костюм, который хорошо прикрывал бронежилет, со скучающим видом сидел Шимко. Сзади, удобно раскинувшись на сиденье, устроился лейтенант Вафадаров. Лениво поглядывая по сторонам, Шимко заметил автопоезд, пересекший центральную магистраль. Не выдавая волнения, спросил: