– Что будем делать дальше? — спросил Павел, скучая над бифштексом.
— Сражаться, — воительница Надин не умела сдаваться. — У нас есть цель и мы добьемся своего любой ценой. У меня есть новый план.
Матвеев с облегчением вздохнул. Он иногда забывал, что дражайшая супруга — генератор идей и неустанный деятель. Что она в состоянии организовать все от подпольной типографии до заговора.
Для воплощения очередной идеи Надин потребовались помощники, найти которых она решила через шустрого Ваньку.
— Скажи-ка мне, друг мой, Иван, каким образом, газета «Губернские новости» узнала столько подробностей про попытку ограбления страхового общества «Доверие»? Автор — Петр Скороходов, описывает события так, будто видел все воочию.
Разговор происходил в кондитерской, за заставленным всевозможными пирожными столом. С сомнением, отложив новый кусок наполеона, Ваня сообщил:
— Все просто. Петька — сын мамкиной сеструхи. Мой, стало быть, двоюродный брательник. Но это не повод, что б меня с Витьком дурить. Мы Петке завсегда инхвармацию добываем. А он нам платит нам рубль в день…
– Каждому … — с полным ртом перебил Витек.
Надин не выдержала и возмутилась:
— Хватит сочинять. В прошлый раз, вы сказали, что получаете полтинник в день на двоих. Ну да ладно. Сведи меня с братом. Если я с ним договорюсь — получите три рубля.
— Каждому?
Встреча с репортером состоялась в снятом на час номере дешевой гостиницы. Молодой человек, крайне заинтригованный, с удивлением рассматривал Надин. В одолженном у горничной платье, а что делать, если тебя знает в лицо полгорода, — супруга заводчика Матвеева походила на модистку, явившуюся на свидание с любовником.
— Добрый день, — с вопросительной интонацией произнес Скороходов.
— Добрый, — ответила Надин. И указала на стул, — прошу.
— Чем могу быть полезен?
— Давайте, сначала познакомимся. Надежда Антоновна. Если сойдемся короче, зовите меня Надин.
— Петр Травкин. Скороходов — творческий псевдоним.
— Отлично.
Мгновение Надин разглядывала Петра, пыталась угадать подойдет ли ей этот человек. Лет двадцать пять, молод — это безусловный плюс. Лицо открытое умное, энергичное. Значит, привык соображать и действовать. Глаза насмешливые, с огоньком. Стало быть — характер живой, пытливый. Она вздохнула и начала:
— Чтобы вы не решили, относительно моего предложения, поклянитесь, хранить в тайне все, что услышите от меня.
— Клянусь, — торопливо согласился Травкин.
Совсем мальчишка, покачала головой Надин.
— Не горячитесь, — посоветовала по-доброму и тот час пригрозила. — И не клянитесь попусту. Я не желаю огласки, потому всегда смогу заставить вас сдержать данное слово.
— Я — человек чести и обещания исполняю всегда, — Петр сердито свел брови.
— Тем не менее, — настояла Надин. — Я вынуждена заявить: если информация, полученная вами, в ходе беседы повредит мне или моим близким, пострадает ваша семья.
— Вы позвали меня, чтобы пугать?
— Я хочу определенности в наших отношениях.
— Между нами нет никаких отношений.
— Однако могут быть? — Надин хитро прищурилась. Парень ей понравился. Другой на его месте испугался или смутился бы. Этот, репортерская душа, в предвкушении новостей и сенсаций, ждал продолжения странного разговора.
— Могут, если вы приступите к делу.
— Для начала, позвольте несколько вопросов.
— Извольте.
— Ваши политические воззрения?
Травкин рассмеялся.
— Я — радикально аполитичен, Надежда Антоновна. Мой отец работал на заводе вашего мужа, потому о социализме и пролетариате я знаю не понаслышке. В бытность свою, посещая кружки, я изводил лекторов примерами из реальной жизни. Возразить было нечем. Павел Павлович — делает для рабочих то, что не декларирует ни одна партия. Он — необыкновенный человек.
— Почему же? — не утерпела Надин.
— Он учит думать. На выпускном собрании в реальном училище мне и моим семнадцатилетним товарищам Павел Павлович сказал: «Те, кто любят водку и не любят учиться, живут в нищете и ужасе. Те, кто хотят жить хорошо — живут в достатке. Выбор всегда за вами. Я сам из простой семьи. Тесть мой покойный, прежний хозяин завода, из крестьян. Тысячи промышленников, инженеров, учителей, офицеров вышли из народа. Сейчас время такое, надо думать, соображать, вкалывать. Сейчас не побеждает только ленивый и глупый. Будьте умными, ребята, всегда будьте умными. Вот вам мой наказ!»
— И что же вы, преуспели в жизни?
— И да, и нет. Я поступил в Петербургский университет, откуда после студенческий волнений вылетел в 1899 году без права обратного поступления. Год провел в Екатеринославе у родни. Затем вернулся домой, работаю в газете в отделе уголовной хроники, на жизнь не жалуюсь. Не удалось стать юристом — стану журналистом. Если получится — пойду в писатели или учителя. Грамотные, инициативные люди везде нужны.
— Вы могли бы окончить образование за границей.
— На моем иждивении, после смерти отца, мать и две сестры. Я не могу их оставить.
— Апелляцию по поводу восстановления в университет писали?
— Дважды получил отказ, — пожаловался Петр.
— Я наведу справки. Если вы заслуживаете, заводской комитет похлопочет за вас перед властями.
Травкин наклонил голову.
— Благодарю.
— Пока не за что.
— Что вы еще желаете знать обо мне?
— Как вы относитесь к террору?
Репортер поморщился.
— Пустое занятие. Место одного тирана занимает другой и все идет прежним чередом. Разрушая, сказал опять-таки Павел Павлович, невозможно построить. Надо созидать.
— Вы отлично подготовились к нашей встрече, — иронично заметила Надин. — Сколько еще цитат моего мужа у вас заготовлено?
— Извините, — сказал Петр злым голосом. — Для вас Павел Павлович Матвеев — муж, а для меня — человек, определивший судьбу. Он взял моего пьющего отца с испытательным сроком, хотя принимал в завод только трезвых. Два раза лично устраивал выволочки, когда батя срывался. Он тыкал пальцем в мою грязную рожу и орал: «Сволочь! Ты не себя пропиваешь, а своего сына! Побойся греха! Предатель». На «предателе» батя сломался и дал зарок не пить.
— Он был лекальщиком, — вспомнила Надин.
— Да. Первым лекальщиком в городе.
Лекальщик — самая престижная и высокооплачиваема рабочая профессия. Не мудрено, что Паша лично занимался воспитанием Травкина-старшего.
Надин в волнении прошлась по узкому гостиничному номеру. Наступал решающий миг.
— Я удовлетворена. вы умны, находчивы, ответственны, умеете расположить к себе. Думаю, мы можем быть полезны друг другу. Суть предложения такова: надо написать цикл статей, посвященных деятельности террористических групп. Я предлагаю: внедриться в одну из местных ячеек, разобраться в ее работе и показать широкой публике преступное лицо псевдо-революционеров.
— Не лукавьте, Надежда Антоновна. Непохоже, что вам нужна объективная информация. Скорее — «чернуха», для сведения счетов. Я прав?
Надин предприняла еще одну попытку:
— Мода на революцию исковеркала тысячи судеб. Недопустимо, что бы обращаясь к идее террора, люди приукрашивали его сущность. Получив всестороннюю информацию, можно оценить себя и свои стремления куда полнее.
Петр небрежно отмахнулся от пафоса ее слов:
— Не стоит взывать к моему благородству, лучше скажите, сколько намерены платить?
— То есть вы согласны?
— Нет. Пока не узнаю цену, я не стану принимать решение.
— Вы циничны. — Задумчиво протянула Надин.
— Я рационален. — Усмехнулся Петр. — И это тоже влияние Павла Павловича Матвеева. Умные люди не позволяют использовать себя, говорил он, но с удовольствием продают свои услуги. Итак, сколько вы заплатите, если я приму ваше предложение?
— Ваши условия?
— Что конкретно от меня требуется?
— Некоторый фактаж я вам дам. Некоторый придется собирать в полевых условиях. В итоге должен получиться добротный литературный материал про характеры и судьбы боевиков; про обстоятельства, приведшие их в террор. Основная идея такова: люди, приносящие себя в жертву, не способны к настоящей борьбе. Смерть — это дезертирство от тягот жизни, это удел слабых. Пока есть голодные неграмотные дети — порядочному человеку хватает дел на земле.
— Ясно.
— Далее. Я бы хотела, чтобы читатель окунулся в обстановку подготовки теракта, постиг внутреннюю кухню террора.
— То есть вы намереваетесь показать полиции, как и где, готовятся покушения?
— Отнюдь. Вы, как автор будете полностью свободны. Я не вербую вас в провокаторы. Моя цель — открыть глаза людям, свято верующим политическим проходимцам. И только.
— Что ж, — вздохнул Травкин. — Задача ясна.
— Соглашайтесь, Петр. вы сделаете прекрасные репортажи о закрытом мирке, прежде не доступном обывателю. В Москве и Петербурге в моде статейки о трущобах, бродягах и бандитах. О революционерах, о террористах почти не пишут. Ваш материал пойдет на «ура».
— Я подумал об этом в первую очередь. Но мои статьи могут не взять. Мало ли.
– Напишите хорошо и сенсационный материал оторвут с руками. Теперь о деньгах. Я готова платить по сто рублей в месяц, из расчета одна статья в неделю. Плюс гонорары от газеты и сорок рублей на пансион семье. Если вы надумаете написать книгу о терроре, издержки на издание я возьму на себя.
— Купили с потрохами, — развел руками Петр.
— Значит, по рукам?
— По рукам.
Вечером Надин рассказала Павлу о своих достижениях.
— Ты веришь ему? — спросил Матвеев. — Меня смущают комплименты в мой адрес. Складывается впечатление, будто он хотел, во что бы то ни стало понравиться тебе.
— Ах, Паша, — отмахнулась Надин, — ты себя просто недооцениваешь. Я говорила тысячу раз: ты — гений, люди тобой восхищаются.
— За гения можно и ответить, — с угрозой заметил Матвеев. — Извольте, сударыня, объясниться.
— В древнеримской мифологии гений это дух, покровитель человека.
— Покрыть? Интересное предложение.
— Отстань, сумасшедший…
Любовную игру оборвал раздавшийся с улицы свист. Надин вывернулась и стремительно покинула спальню.
Повод для немедленного доклада у Ивана и Витька был более чем серьезный. По собственной инициативе ребята затеяли слежку за странной парочкой, которая одновременно с Олей покидала занятия на Садовой, 25. Наблюдение показало: молодого человека, плохо и неаккуратно одетого, зовут Федор Прядов. Он — фигура странная, но скучная. Трудится за копейки писарем и нигде, кроме курсов и свиданий не бывает. А вот красивая барышня — объект любопытный — на поверку оказалась той самой брюнеткой, которая обманывала полицейских после ограбления страховой компании «Доверие».
Красотка вела странный образ жизни. Она ходила по городу, наряженная то простой мещаночкой, то скромной курсисткой, то броской барынькой. Кроме обширного гардероба и явной склонности к дешевым театральным эффектам у брюнеточки обнаружились и другие «особенности». Например: два адреса — она снимала флигелек у вдовой фельдшерицы и арендовала номер в гостинице; две фамилии — по этим адресам ее знали как Ирину Иванову и Инессу Рокот; и четыре любовника — неказистый канцелярист Прядов, пожилой лысоватый чиновник из городской управы Борис Михайлович Лаубе, владелец кондитерской малорослый толстяк Олег Евгеньевич Пушкарь и ни чем ни приметный средних лет обыватель Фрол Васильевич Храпин. Что характерно, на свидания к каждому из ухажеров барышня являлась в новом наряде и, соответственно, новом обличье. К Пушкарю и Храпину два раза в неделю наведывалась импозантная мадам с томными ужимками полусветской львицы — Инесса Рокот. С чиновником Лаубе водила шашни симпатичная сдобная бабенка, с вертлявым задом и выпяченным на всеобщее обозрение бюстом — Ирина Иванова. Тоже, Ирина Иванова, но преображенная до неузнаваемости, посещала занятия на Садовой. Скромный костюмчик, простая прическа, чистая светлая улыбка и озорной огонек в глазах — образ тихого омута, в котором в изобилии водятся черти, удался барышне особенно хорошо.
— Ну и дела, — ахнула Надин.
— Да, — немедленно подтвердил Иван. — Дела серьезные. Тянут, как минимум на пять рублей.
– Ну ты и вымогатель.
— А я кто тогда? — обиделся Витек.
— Вы — два сапога пара. Но сейчас я без кошелька. В долг поверите?
Когда разочарованные мальчишки ушли домой, Надин вернулась к мужу. Новости потрясли и его.
— Четыре мужика, — протянул Матвеев, — это не хуры-мухры. Это не каждой по плечу. Покажи-ка мне эту барышню.
«Смотрины» удалось устроить буквально на следующий день.
— Очень аппетитная штучка. Здорово заводит, — первое, что сказал Матвеев, глядя на актерские метаморфозы Ирины-Инессы.
— Да? — фыркнула Надин. Они сидели в коляске на углу Садовой и Окружной, наблюдали. Слова мужа кольнули неожиданной обидной ревностью.
— Да, такая соблазнит любого, — добавил Матвеев, разглядывая, как барышня, около дома Храпина усаживается в экипаж запряженный белым жеребцом.
— Немедленно перестань пялиться на эту блядь! — прошипела Надин сердито.
— А то что? — поинтересовался супруг.
— Убью!
— И, пожалуйста, ради такой крали жизни не жалко.
— Паша, — вдруг серьезно спросила Надин, — почему ты так сказал? Не жалко жизни! Почему?
— Не знаю, — задумался Матвеев. — Брякнул первое, что на ум взбрело.
— Если я не ошибаюсь, ради этой девочки мужчины и идут на смерть.
— Есть в ней что-то трогательное и одновременно порочное. Она обольстительница и ребенок в одном лице. Такую хочется защитить, согреть, накормить и, извини, вые… во все дырки.
— Разве другие женщины вызывают у мужчин иные эмоции?
— Конечно. Рядом с тобой я бросаю вызов всему свету. С Ларисой ощущал уверенность бытия. Одну свою пассию мне хотелось учить. С другой я был всевластным царьком. Люди разные и вызывают к себе разное отношение.
Брюнеточка разряженная в пух и прах зашла в кондитерскую Пушкаря.
— Шикарная штучка, — восхитился Павел. Ему понравилось злить жену.
— А если серьезно!
— Серьезно так серьезно. У этой просто на лбу написано: я — женщина доступная, но дорогая. Не каждому по карману и сама выбираю, кто мне будет платить. Отхватить такую кралю значит поставить себе наивысшую оценку.
Одетая в простецкое, очень декольтированное ситцевое платье брюнеточка прогуливалась по набережной с чиновником Лаубе.
Павел в полголоса ругнулся.
— Сейчас она похожа на тебя.
— То есть? — изумилась Надин.
— Мне добавить нечего, — буркнул Матвеев.
— Ты боишься, что я обижусь?
— Нет, боюсь, узнаешь, какую имеешь надо мной власть.
Надин нежно погладила щеку мужа.
— Дурачок.
Павел, опустив голову, признался:
— Есть женщины — королевы. Они подчиняют мужчин, лишают воли и ума. Стоит прикоснуться к такой и становишься рабом. Живешь ради нее, дышишь, работаешь и с ужасом думаешь, что будет, когда она исчезнет. Зачем тогда жить? Зачем дышать и работать? Не зачем! Мне незачем жить, если ты меня бросишь.
— А если не брошу? — Надин старалась не смотреть на мужа. Она чувствовала, каким трудом дается ему признание.
— Возможно, когда-нибудь я привыкну, что меня выбрала королева. Пока же — отчаянно боюсь разочаровать тебя и с ума схожу от счастья.
— И ты полагаешь, наша барышня — королева? В чем это выражается?
Матвеев рассмеялся:
— Это не выражается, это чувствуется.
— Благодарю, Павел Павлович, за наблюдательность. Мне было необходимо проверить свои впечатления. По поводу остального, схожу одно. Я благословляю тот день, когда соблазнила тебя. С него началась моя новая жизнь.
— Что-то у меня в последнее время с памятью плохо, — пожаловался Павел, — Соблазняла — это как?
— Ах, ты, негодный развратник, — Надин закинула ногу на колено мужа и, прикрывая безобразие, расправила подол платья. Матвеев одной рукой дернул рычаг, поднимая кожаный верх экипажа; другой привлек к себе жену. Путаясь в оборках нижней юбки, погладил нежное бедро.
— Вам пора, сударь, — обрывая горячий поцелуй, выдохнула Надин. — Вас ждут на заводе.
— К черту завод, — взъерошенный взбудораженный Матвеев желал продолжения. — Давай завалимся в номера и предадимся грязному разврату.