— Вы говорите так, будто я и дети — новые игрушки для Андрея.
Рощина весело расхохоталась:
— Милая девочка, все мы игрушки друг для друга. Психология утверждает, что любые отношения — лишь способ получить удовольствие. Иногда, нормальное, иногда, извращенное. Но что поделаешь, для мазохиста страдание, как торт для сладкоежки.
— Неужели, вы полагаете, что я специально превратила свои отношения с мужем в кошмар?
— Скорее всего. Во всяком случае, я могу привести с десяток причин, по которым вам выгодно мучиться. Хотите?
— Да.
— Вы, таким образом, наказываете себя за неправильный выбор или какую-то старую вину. Или оправдываете свою трусость и бездеятельность. «Если бы не муж, а бы», — этот девиз — классное оправдание, позволяющее сидеть у разбитого корыта и ждать у моря погоды.
— А вы во что играете?
— Я — в хлопотливую мамочку. Мои дети выросли и не нуждаются в опеке. Вот я и лезу в жизнь Андрея. И, таким образом, чувствую себя сильной, нужной, востребованной.
– А он во что играет?
– Когда ему нужна помощь, Андрей превращается в маленького мальчика. С вами, если вы позволите, станет добрым внимательным папой.
— Мне не нужен папа.
— Еще как нужен. А Андрею нужна «дочка». Он никогда ни о ком не заботился. Он всегда был под опекой. То семьи, то моей, то армии, то случая. Теперь ему представилась возможность проявить себя.
— Мне ничего не надо.
– Не становитесь в позу, не будьте букой, поиграйте с Андрюшей. Он — хороший мальчик.
— Я вас не понимаю. И не хочу понимать.
— Танечка, он ведь вам нравится? Ну, сознайтесь?!
— У нас с Андреем только деловые отношения.
— Вы опять думаете про этих уволенных дурочек? Черт с ними. Они вели себя как дешевки и заслужили свое. Вы — другое дело. Андрей вами увлечен. А это с ним случается крайне редко.
— Он вам сам сказал? — иронично хмыкнула Таня.
— Нет, конечно. Но если мой молчаливый братик постоянно твердит, что вы красивы, умны и чертовски похожи на «Модницу» Спиро; если за вечер из десяти сказанных предложений одно: «правда, они похожи?»; пять — вопросы про вас; остальное — «Валя, отстань»; то выводы напрашиваются сами собой.
Логичные, но странные утверждения Валентины, не произвели на Таню особого впечатления. Голова ее была занята другим. Надо было срочно объяснить Генке, что она никуда не ушла, что искать ее и устраивать очередную гадость не надо.
Утром Таня позвонила Валерии Ивановне:
— Скажите ему, что я попала в больницу с переломом ноги и сотрясением мозга и привезите его сюда, пусть убедится. Я хочу быть уверена, что он не наделает глупостей. Валерия Ивановна, умоляю, он — страшный человек. Он не перед чем не остановится.
Страшный человек, не далее как позавчера рассыпавший угрозы: «Только уйди куда-нибудь…» постоял с минуту, пошатываясь, около больничной кровати. С тупым безразличием провел взглядом по забинтованной голове и загипсованной ноге и изрек:
— Что с тобой?
— Машина сбила, — соврала Таня, — сама виновата, не заметила, придется два месяца валяться в больнице.
— Дети с кем будут?
— Может, ты за ними присмотришь?
— Нет, — категорический отказ исключал обсуждение.
Таня вздохнула.
— Пока Никита и Маша у моей дочки, — чуть исказила действительность Валерия Ивановна. — Потом придумаем что-то.
— Что придумывать, — махнул рукой добрый папочка, — в садик, на круглые сутки и все дела.
— Придется, — лицемерно пригорюнилась Татьяна. — Мама в санатории в Крыму. Я в больнице. Садик только и остается.
— Значит, два месяца? — уточнил муж на прощание. И добавил неопределенно, — хорошо.
С тем и расстались, ко взаимному облегчению. Таня закрыла глаза в изнеможении. Подонок, вот подонок…как можно не интересоваться собственными детьми…как земля носит таких ублюдков…
Грузная тетка на кровати справа, строго одернула:
— Не реви. Не стоят они наших слез.
— Я не реву, — прошептала Татьяна. Плакать из-за такого ничтожества, как Генка было стыдно. Даже перед случайными соседками по палате плакать из-за такого ничтожества было стыдно.
Из больницы Рощин привез Таню не в городской дом, а на дачу. Пунцовую от смущения отнес на руках в комнату, уложил на кровать.
— Здесь вы будете жить, — сказал нарочито весело.
Таня кивнула. Она была согласна на все. Все, что сделали для нее Рощины, превосходило любые ожидания.
— Мне закутка хватит, — прошептала едва слышно.
— Ведите себя скромнее. Где Андрюша возьмет вам закуток? Нет у него закутков, одни хоромы. Кстати, прошу любить и жаловать, — в дверях, в сопровождении невысокой симпатичной старушки, возникла Валентина. — Это Алла Аркадьевна, наша домашняя волшебница, опора и надежа. Обычно она опекает одного Андрея, однако в порядке исключения любезно согласилась приглядеть за ребятами.
— Мне так неловко.
— Ни чем ни могу помочь. Боритесь с комплексами, милая, — съязвила Валентина.
— Валя, зачем ты дразнишь Татьяну? — Андрей обернулся к сестре.
— Я дразню? — удивилась та. — Я вообще молчу, как рыба.
— Алла Аркадьевна — мать моего погибшего флотского товарища, — пояснил Рощин, — беженка из Армении. Она живет на даче круглый год и отчаянно скучает. С детьми ей будет веселее.
— В случае чего мы наймет няню или, по совету некоторых, отдадим ребят в детский садик на круглые сутки. И все дела! — снова вмешалась Валентина, которой Таня поведала подробности разговора с Генкой.
— Ни каких нянь. Никаких детских садов! Если потребуется, я помогу Алле Аркадьевне сам. И вообще будем решать проблемы, по мере их поступления.
Валентина многозначительно улыбнулась Тане. Что я вам говорила!
— Завтра я привезу Никиту и Машу, а сегодня отдыхайте, привыкайте к месту, — Рощин заторопился. — Простите, мне пора. Дела.
— Но мне нужен компьютер… — бросила Таня вдогонку.
— Зачем?
— Работать. Печатать текст дальше.
— Глупости. Вы теперь инвалид, Вам положен покой, — сказал Андрей резко. — Отдыхайте, набирайтесь сил, работа от вас никуда не денется.
Таня возразила:
— Мне интересно, как Надин спасет Олю.
На лице Рощина мелькнуло недоумение. Он плохо помнил перипетии романа.
— Но как же вы устроитесь у компьютера?
— Как-нибудь.
Охота пуще неволи. Вечером, примостив загипсованную ногу на специально придвинутое кресло, Таня перелистала рукопись. За неделю разлуки она соскучилась по Надин.
РОМАН
— Ты не ошиблась? — спросил Матвеев, внимательно выслушав рассказ Надин. — Мало ли какие родимые пятна бывают?
— Нет. Когда меня насиловали, он держал меня за руки.
Павел сжал губы.
— Я его убью, — прошептал гневно.
— Ты помнишь, что обещал никогда, ни под каким видом, ни по какому поводу ни вмешиваться в мои партийные дела?! — Надин заставила Павла поклясться в этом перед алтарем, когда оставила партийную работу.
– Помню. Но…
— Никаких но! Любые твои действия могут привести к необратимым последствиям. Мертвый этот подлец принесет нам больше вреда, чем живой. Если Оля сочтет его героем и захочет отомстить, мы окажемся бессильны. Иллюзии нельзя развенчать, в иллюзиях можно только разочароваться. Нет, действовать надо очень осторожно. Без консультации с Прохором Львовичем вообще лучше ничего не предпринимать.
— Ты напишешь ему? — на лице Матвеева разлилось напряжение.
— Нет, съезжу.
— Сама?
— Милый, ты не выносим, — Надин нахмурилась. — Мы с тобой обсуждали этот вопрос. Я не желаю больше оправдываться и убеждать тебя в своей преданности. У меня было достаточно мужчин. Среди них Люборецкий. Что с того?
— Ничего!
— Вот именно ничего! Три года назад ты потребовал, чтобы я дала тебе слово и обещала верность. Я согласилась, исполнила обещание. Я была честна с тобой. Почему сейчас ты не доверяешь мне? С какой стати?
— В моем присутствии он не посмеет приставать к тебе.
— Люборецкий никогда не приставал ко мне. Он — порядочный человек, он — мой друг, к тому же старик! Изволь, ответить честно! Ты полагаешь, я сама начну совращать полковника? — Надин отошла к окну, отодвинула занавесь, устремила задумчивый взгляд на улицу. — У тебя есть основания сомневаться во мне?
— Нет.
— Ты полагаешь меня обманщицей или потаскухой?
— Нет.
— На чем тогда основаны твои подозрения? На моем прошлом?
— Нет, — честно признался Павел. — Дело во мне. Я боюсь надоесть тебе. Боюсь, что тебе мало меня одного. Что ты захочешь новых впечатлений. Когда человек привыкает к разнообразию, ему трудно довольствоваться одним и, возможно, не лучшим партнером.
— Пока я люблю тебя — ты лучший.
— Вот, видишь, — вспылил Павел, — «пока я тебя люблю!» Ты сама допускаешь возможность измены.
— Если понадобится, я пересплю с ротой солдат. Я ни чем, ни кому, ни обязана и ни буду обязана никогда. Я свободна и всегда буду поступать, так как считаю нужным — сказала Надин глухо. — Пока я люблю тебя — я буду тебе верна, раз это для тебя важно. Моя любовь — единственная гарантия твоего спокойствия. Других гарантий нет, и не будет. Я не позволю диктовать условия. Не приму ограничений в своих правах. Наш союз — союз равных. Иначе он ни к чему.
Павел побледнел от гнева:
— Наверное, я поспешил с предложением. Нам не стоит венчаться.
— Наверное, — процедила сквозь зубы Надин.
— Ты свободна в своих поступках. Все мужчины мира в твоем распоряжении, — Матвеев резко развернулся на каблуках и направился к двери:
— Пашка, из всех мужчин мира мне нужен только ты. Поэтому ты набитый дурак и напрасно мучаешь себя. Мне хорошо с тобой. Я счастлива. Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — не поворачивая головы, уронил Павел, — и очень боюсь потерять.
– Меня нельзя потерять. Мной нельзя владеть. Я не вещь.
— И все же прежде чем ты отправишься к Люборецкому, ты станешь моей женой перед Богом и людьми. Ясно?!
— Но, минуту назад ты не собирался брать меня в жены.
— Я передумал!
В поезд Надин садилась уже мадам Матвеевой. Всю дорогу до N-ка, где жил Люборецкий, она отрабатывала новую подпись на обложке взятой в дорогу «Нивы» и с радостным удивлением повторяла про себя новую фамилию.
— Звучит совсем неплохо: Надин Матвеева. Мне нравится. — Прохор Львович был как обычно весел и подтянут.
— Спасибо, что согласились принять меня.
— Вы же знаете, мой дом для вас всегда открыт.
— Да? А почему же эта фифа не хотела пускать меня на порог?
В прихожей симпатичная горничная взяла у Надин шляпу, улыбнулась натужно и сообщила:
— Прохор Львович занят. Просил подождать.
— Не оставляют меня заботой господа социалисты, — похвасталася Люборецкий. — Не дают покоя, то одной красавицей соблазняют, то другой. Некогда за плотскими утехами и о душе подумать.
— То же мне красавица! — фыркнула Надин. — Кстати, скажите своей пассии, что так вилять задом неприлично и даже опасно. Можно вывихнуть тазобедренные суставы. Ну, да вам видно нравится, старый греховодник?
— Старый, — пожаловался полковник.
За чаем коснулись главного.
— Для начала разберемся в сути проблемы. Вашу племянницу могут втягивать в революционную работу, во-первых, для того, чтобы оказать давление на вас. Во-вторых, не будем исключать, что события носят случайный характер, — выслушав Надин, сказал полковник. — Какой из вариантов вероятнее сказать сложно. Я бы не исключал оба. Сейчас Боевая Организация массово привлекает в свои ряды молодежь и формирует из них отряды смертников, поэтому рекрутеры активно ищут ребят, увлекают их идеей террора, внушают мысль о жертвенном порыве во славу революции. Поэтому, давайте, смотреть правде в глаза. Если Оля очутилась в организации случайно и уже подверглась психологической обработке, то, простите, дело — труба. Вам лучше смириться и молиться Богу. Но если дело не зашло далеко, хорошая эмоциональная встряска, возможно, отвлечет вашу племяннницу от политики. Я бы посоветовал замужество или сцену. И то, и другое может оказаться неплохим противовесом.
— О театре мы не говорили, а замуж выходить она пока не хочет, — вздохнула горько Надин.
— Разве я вас не учил, Надежда Антоновна, не идти на поводу у ситуации, а проявлять инициативу и формировать событийный ряд собственными силами! Реальные женихи для Оли у вас на примете есть? Если да — действуйте без церемоний. Цель оправдывает средства, как говорят, ваши господа эсеры.
— Но нельзя же неволить человека.
— Можно. — Люборецкий небрежным жестом отмахнулся от возражений и морали. — Пока Олю можно спасти, нужно делать все.
— Ну, если не получится со свадьбой? Что тогда?
— Не заставляйте меня повторяться. Перспективы у ситуации отнюдь не радужные.
Надин тяжело вздохнула.
— Хорошо, я поняла.
— Отлично. Тогда переходим ко второй версии. Возможно, Оля — лишь крючок, на который ваши бывшие коллеги пытаются поймать вас. В пользу этой версии говорит появление вашего злейшего врага Арсения.
— Под коллегами вы подразумеваете, конечно, Ярмолюка? — вскинула брови Надин.
Люборецкий многозначительно кашлянул:
— Естественно. Кто еще в партии социал-революционеров знает наперечет ваших обидчиков и заинтересован в вашем возвращении в партию?
— Но у меня с ним договор.
— Ах, оставьте. Какие могут быть договора?! Генрих Францевич — хозяин своего слова. Как дал, так и заберет. К тому ж ему позарез нужны специалисты вашего уровня.
— Что вы имеете в виду? — вспыхнула Надин.
— Большая борьба требует больших денег.
— Но они ведь грабят банки. Неужели этого мало?
— Сколько вы привезли из США летом 1903?
Оставив террор, Надин перешла в зарубежный отдел ЦК и занялась пополнением партийной казны. Она моталась по свету, ублажала толстосумов, убеждала их жертвовать деньги в пользу партии. И пользовалась бешеной популярностью. Мысль, что за красивой внешностью и изысканными манерами, скрывается звериная сущность убийцы, террористки, участвующей не в одной акции, невероятно возбуждала мужчин. В 1903 году американские клиенты Надин: два нефтяных магната, воротила игрового бизнеса, богатый наследник и профессор за удовольствие поразвлечься с «русской революционеркой» в совокупности подарили эсерам два миллионов долларов.
— Я не желаю касаться этой темы, — Надин гневно посмотрела на Люборецкого. Полковник знал, как неприятно и больно вспоминать о том времени.
Из того вояжа по Штатам она вернулась измученная донельзя. Увидев черные тени под глазами и дрожащие пальцы, Ярмолюк приказал сразу же ехать в отпуск. Вместо Ниццы и Баден-Бадена, Надин отправилась к Матвеевым и там объяснилась наконец-то с Павлом. Когда месяц блаженства закончился, стало ясно: финансовыми вопросами она заниматься больше не будет. Магнаты, воротилы и богатенькие профессора; секс ради денег и идей, гастроли по чужим постелям, отныне, присно и во веки веков в прошлом.
Следующие полгода Надин потратила на то, чтобы добиться от Генриха права распоряжаться собой и собственной жизнью. Полгода Надин отказывалась от поездок, симулировала разные хвори, ругалась, искала выход. Дело решилось, когда два члена ЦК, которых Надин убедила в перспективности своего нового «долгоиграющего» проекта, «дожали» главного кадровика эсеровской партии. Ярмолюку, скрепя сердце, пришлось отступиться и дать добро на легализацию Надин. При этом он чуть не сдох от злости. Надин же едва не умерла от счастья. Она была свободна! Правда, существовала опасность, что Павел когда-нибудь узнает, чем она занималась в последние годы и при каких обстоятельствах покинула партию. Но думать об этом не хотелось. Когда-нибудь, когда все успокоится, надеялась Надин, она откроет истину, объяснит Павлу, что в некоторых организациях вход стоит рубль, а выход — три, поэтому она еще дешево отделалась. Впрочем, отделалась ли?