- Вон, смотрите, на Первой Мещанской стоит дом Якова Вилимовича. Сейчас многие путают его с домом на Вознесенской, что в Немецкой слободе. Так там жил его брат Роман. Дед часто жил на Второй Мещанской, в доме, купленном любимой Агафье, где ощущал себя в кругу семьи. Правда сказать, на Москве-то у него было несколько домов. И своё подмосковное имение Глинки он любил. Это в сорока двух верстах от Москвы при впадении реки Вори в Клязьму.
- А кто живёт там сейчас?
- Везде - чужие люди. Нам пора спускаться…
Попрощавшись с надзирателем и вручив ему рубль, Собакин первым вышел на яркую от солнца Сухаревскую площадь. За ним шёл Ипатов, щурясь на свет после полумрака башни.
- А теперь, Александр Прохорович, мы с вами прокатимся на Арбат, в Филипповский переулок и посмотрим тайную квартиру Турусовой.
- Это интересно зачем, Вильям Яковлевич? Что мы, дамских будуаров не видели, что ли? – с видом бывалого донжуана осведомился помощник.
- Как сказать… Я думаю, что такого рода будуара, где составлялся план убийства, вы не видели, – ответил Брюс.
- Что?! Турусова? С Зяблицким? Не может быть!
- Именно так, мой друг. Пока мы с вами прохлаждались, Канделябров, я надеюсь, добыл на Арбате необходимые улики и свидетельства этого дела. Мы с ним договорились там встретиться. Едем.
- Зяблицкий и Турусова… - продолжал повторять ошеломленный Ипатов.
В Филипповском переулке, у старого разлапистого двухэтажного дома, их поджидал Спиридон. Кивнув обоим, он тут же заговорил:
- Стопроцентных свидетельств тому, что здесь бывал Зяблицкий, я не нашёл. Вроде бы, его признал дворник. С утра я его возил на опознание в мертвецкую.
- Подожди-подожди, что значит «вроде бы»?
- Мужчина приходил к Турусовой всегда к ночи, в темноте и проходил через заднюю калитку. Какая уж тут точность – вздохнул Канделябров. – Здешняя кухарка, баба сильно любопытная, сразу видно, что следила за парочкой. Так вот. Она описывает врача довольно точно, хотя в морг ехать наотрез отказалась. Она же показала, что как-то перед Рождеством видела Турусову с этим мужчиной в кондитерской Филиппова . Они покупали пирожные и о чём-то оживлённо разговаривали. Вот тогда-то кухарка его и рассмотрела. Но по всему видать, что в свидетельницы мы её ни за какие коврижки не вытянем. Болезнь обывателя: моё дело – сторона.
Канделябров предложил пойти во флигель. Собакин в удивлении поднял брови.
- Квартирантка в последний приезд отказалась от жилья, – пояснил Спиридон.
Сыщики прошли в дом, огляделись. Летняя веранда, длинный коридор, три комнаты и чулан. Ничего особенного ни внутри, ни снаружи. Тем не менее, Вильям Яковлевич приметливо обошёл все помещения, заглянул во все углы.
- Я переговорил с прислугой: личных вещей Турусова тут не держала, – продолжал доклад Канделябров. – Как в гостинице: каждый раз после посещения, кроме использованного постельного белья и остатков еды - ничего, никаких улик.
- Если мы докажем, что доктор - любовник Турусовой, то её место в преступлении для меня будет очевидным. Становится понятной роль Зяблицкого, как сообщника и орудия преступления. Теперь уже Лариса Аркадьевна становится богатой невестой. Хотя, юридически, это косвенное доказательство. Прямых улик нет, а непричастных к делу любовниц у преступника может быть сколько угодно. Всё будет зависеть от того, как будет проведён её допрос. Я лично в вине этой женщины уверен, господа, – подытожил сыщик. - Поезжайте-ка, друзья, домой, а я отправлюсь к Рушникову и расскажу ему свою версию этого дела. В конце концов, пусть он сам решает, как лучше поступить. Может он сам захочет её допросить. Хотя мне кажется, что эта дама так изворотливо хитра, что вряд ли на чём-нибудь споткнётся.
По дороге домой Канделябров с Ипатовым, конечно же, обсуждали дело. Спиридон Кондратьевич, как обычно, ругался в адрес «всех Ев, от которых одно зло». Александр Прохорович пытался логически обосновать мотив и характер преступника.
- Допустим, что Вильям Яковлевич прав. Но, тогда не понимаю, как Зяблицкий, такой внушительный, образованный и уравновешенный мужчина мог поддаться обольщению такой курицы, как эта Турусова? Вот уж поистине - загадка!
- А чего тут загадочного? – кипятился Канделябров. – Ведьма, прости Господи, сосуд дьявола!
- Но ведь должен же быть какой-то механизм обольщения? Она же заманивала его на это преступление какими-то доводами? Он что, клюнул только на большие деньги? Не похож Зяблицкий на такого. Да и не нуждался он. Я понимаю, Залесская. Такая на что хочешь сговорит. От неё свихнуться – что чихнуть. Но эта-то, как умудрилась добиться такого рассудительного мужчину? Там и смотреть не на что!
- Не скажи, – вдруг возразил Канделябров. – Я её хорошо рассмотрел, когда за домом Арефьевых наблюдал. Дамочка с полным комплектом ведьминских принадлежностей: что спереди, что сзади.
Ипатов ошалело посмотрел на Спиридона, не веря, что мог такое услышать от ярого женоненавистника.
- Фигура ладно, допускаю. А лицо?
- Знаешь, милок, уж ежели мы, по своей работе можем себя до неузнаваемости видоизменить, так эта женская порода такое может учудить, что не будешь знать, кто перед тобой: шестнадцатилетняя роза или столетний репей.
После столь основательной тирады бывалой ищейки, Ипатов замолчал и всю дорогу обдумывал нелёгкую мужскую долю. Канделябров же вспомнил, что утром, перед уходом, обещал Бекону принести свежей рыбки. Заезжать за ней было уже поздно, да и некогда, отчего Спиридон Кондратьевич сильно огорчился.
Войдя в дом, оба сразу наткнулись на кота, дремавшего на половике в передней.
- Извини, рыжик, не до рыбы мне было. В другой раз, слышишь? – оправдывался Канделябров.
Кот, бросился поначалу к дорогому другу, но при таких словах выгнул спину и ушёл куда-то вглубь дома.
- Обиделся. Теперь д-о-о-лго дуться будет.
Ипатов возмутился:
- Прямо-таки и долго? Вы что, считаете, он вас понял?
- Обязательно. А когда надо, по необходимости, и ответить может, – кивнул Кондратьич. – Как это я так опростоволосился? Животное обидел напрасным ожиданием. Да, старею видно.
«Собакин прав. Спиридон у него с «приветом», – подумал Александр Прохорович, но противоречить убогому не стал.
Покрутившись по дому в отсутствие начальника, Ипатов решил ненадолго прогуляться и купить себе гимнастические гири. С некоторых пор он не мог равнодушно, без зависти взирать на сильное и мускулистое тело Вильяма Яковлевича и даже на жилистое, подтянутое – Канделяброва. Раздеваясь перед сном и критически оглядывая свои жиденькие синюшные телеса, Александр всё больше убеждался в мысли, что ему необходимо заняться физическими упражнениями для того, чтобы хоть в отдалённом будущем стать похожим на красавца-начальника или хотя бы иметь выносливость совсем уже немолодого Спиридона.
Выйдя из дома, он в раздумье повернул в сторону Лубянки. На Рождественском бульваре, недалеко от Сретенского монастыря молодой человек приметил английский магазин «Активный досуг» Флетчера. Туда-то он и направился, но не прошёл и сотни шагов, как его нагнал наглухо закрытый экипаж. Его дверцы внезапно открылась, и Ипатов увидел смутно знакомое женское лицо.
- Александр Прохорович, если не ошибаюсь? – махнула рукой дама. – Вот приятная встреча. Какими судьбами?
Ипатов остановился как вкопанный, приподнял шляпу, наклонил голову в знак приветствия.
- Подойдите ко мне, я вас не укушу.
На ватных ногах молодец подошел к открытой дверце. Изящная женская ручка хищно схватила Ипатова за бархатный ворот его нового габардинового пальто и мигом втянула к себе в экипаж. Дверца захлопнулась, и внутри послышался удовлетворенный смешок. Карета тронулась и загромыхала по брусчатке.
Часа через два тот же экипаж подъехал к дому Собакина – Брюса, дверца опять распахнулась и из неё выпал Александр Прохорович. Он был сильно помят и до изумления обескуражен.
- Adieu, mon cher ! – проворковал ему вдогонку нежный голосок.
Дверь Ипатову открыл Канделябров, оглядел молодого человека с головы до ног и ядовито спросил, где вожделенные гири.
- Там не было подходящих для меня, – краснея и пряча глаза, ответил Александр Прохорович.
- А-а-а… - потянул Спиридон Кондратьич. – Я, как погляжу, вы и без гирь хорошо поупражнялись. Тьфу, нечистая сила!
И ушел к себе, хлопнув дверью.
Обедали поздно, в седьмом часу. Настроение у всех было не ахти. Ипатов уже не пугался канделябровых объявлений блюд на иностранный лад и ел без опаски. Суп а-ля-тортю , бефстроганов , вишневое желе и шоколадные кексы из английской кондитерской на время дали забыть Александру Прохоровичу о закавыках бытия.
Собакин ел мало и, неожиданно для Ипатова, пил водку рюмка за рюмкой, в чём ранее замечен не был.
- Рекомендую: «Спиридоновка», - сказал Вильям Яковлевич, указывая на необычно большой графин зелёного стекла. – Её делает Кондратьич из отличной водки, настоянной на гвоздике и ещё, чёрт знает, на каких травах. Восхитительная вещь. Я, знаете-ли, решил расслабиться. Присоединяйтесь.
- Спасибо, я попробую, - сдержанно ответил молодой человек. – Вообще-то я не пью, но вот сегодня мне признаться тоже захотелось, как вы справедливо выразились, расслабиться. Хотя, к слову сказать, сыщику не пристало пить спиртное. Это мешает умственной работе.
- Неужели? – поднял брови Вильям Яковлевич, разливая по рюмкам водку. – И что это вас, коллега, так удручило именно сегодня и подвигло расслабиться?
- Так, общие впечатления от жизни.
- Ну, если общие, тогда ещё ничего, - прищурился сыщик. - Выпьем, как пил Великий Пётр. Первый его заздравный тост всегда был «О ниспослании милости Божией на Россию». Второй: «О благоденствии Российского флота». А третий тост будет мой: «За дело справедливости, которому мы служим».
Появился вездесущий Канделябров, схватил со стола водку и назидательно изрек:
- Пьяницы Царствия Небесного не наследуют.
- А зануды и ханжи?
Канделябров слепил из своего безбрового лица сильное удивление и застыл у стола с графином в руке.
- Ну и что мы так смотрим? – хмельно поинтересовался Собакин. – Я, между прочим, сам видел, как ты кагор на кухне пил. И, неоднократно!
- Помилуйте, так ведь это церковное вино! Принимаю исключительно в лечебных целях.
- Так и мы - в лечебных. Поставь графин на место.
Сказано это было так, что бедный Спиридон моментально повиновался. Но, уходя, уже от двери, рискнул ответить:
- Сами озорничаете и ещё мальца спаиваете!
И укоризненно покачал головой.
- Иди-иди. Поговори у меня, - рыкнул Брюс.
Настойка была ароматная, лёгкая. Душистая влага теплом проникала в молодой ипатовский организм, утяжеляла ноги, не трогая голову, и в пух разметала тяжёлые мысли.
- Надо же, Вильям Яковлевич, какая замечательная водка: пьётся как лимонад, - поделился своим открытием Александр Прохорович.
- Именно так. Но вам, я думаю, пора остановиться, а то завтра действительно будут проблемы с головой.
Ипатов размяк и плыл по волнам тихой грусти.
- Вильям Яковлевич, - вдруг, с надеждой в голосе, спросил он, – а может, Турусова всё же не виновата? Может, она – беззащитная жертва в кругу чёртовых родственников и тяжелых обстоятельств.
- Ипатов – вы пьяны. Каких таких обстоятельств, хотел бы я знать?
- Допустим, что её преследовали мужчины. И Арефьев, и Зяблицкий. Не давали ей прохода. А племянница, по-женски, ей завидовала.
- Ну и что?
- А то, что Зяблицкий, например, мог сам задумать и совершить это преступление, чтобы потом шантажировать и домогаться Турусову. Мол, не станешь моей, сдамся властям, а тебя объявлю соучастницей. Может, убийца хотел, когда всё успокоится, стать её мужем и законным совладельцем капиталов.
- Зяблицкий мёртв и что он думал, никто не знает. Но, если ваша жертва эти намерения доктора подозревала или знала, то почему не обратилась к самому Арефьеву?
- А кто бы ей поверил? Да к тому же, я вам толкую: скорее всего, Николай Матвеевич сам имел на неё виды.
- А куда в этот кроссворд вписать вашу чаровницу Залесскую?
- Может Арефьев переключился на неё после того, как Турусова ему отказала. Расскажи Лариса Аркадьевна про Зяблицкого, так он из мстительности мог выгнать её вместе со своим другом. Тому - что, а ей куда деваться? Куда она пойдет без копейки денег!
- Нет, всё было не так, юноша. Послушайте лучше меня. Я обратил внимание на Турусову во время первого же визита в дом Арефьева. В ней было много ненатурального, хотя это и свойственно некоторым женщинам. Потом, если вы помните, был нелестный отзыв о ней Анны Матвеевны. Она дама наблюдательная - сама женщина. Да и знает она Ларису Аркадьевну лучше других: как-никак - родственницы, виделись часто. К этому прибавьте её внешний вид: подчёркнуто уродливый. Вот смотрите, дескать, какой я синий чулок и серая церковная мышь. Турусова была одета так, как выглядят женщины, не наделённые от рождения хоть какой-нибудь притягательной женской внешностью и не помышляющие о том, чтобы её хоть как-то подправить. Это меня насторожило. Тем более, что в этом случае природа говорила об обратном. Такие данные, как у неё, подстать только вашей Залесской. Да-да, Александр Прохорович, и не смотрите на меня такими глазами. Вы, простите, еще слишком молоды, чтобы в этом хорошо разбираться.
Ипатов судорожно вздохнул, открыл было рот, но от слов удержался.
Собакин продолжал:
- Чтобы такие достоинства обезображивать, для этого надо иметь очень весомые аргументы. А эта женщина себя уродовала, да ещё как!
- Но ведь все говорили, что Лариса Аркадьевна набожна, - плохо владея языком, вставил Ипатов. – Смирение плоти и тому подобное.
- Поймите, одно дело не подчёркивать свою природу, а другое дело - сознательно искажать её в худшую сторону. Помните, вы обратили внимание на её губы? А почему? Потому что они были слишком хороши для такого заурядного, казалось бы, лица. А ведь это единственное, что женщина не в силах спрятать, например, как мужчина – под усами. Рот, между прочим, может многое поведать о наклонностях человека. Он у госпожи Турусовой чувственный, жадный до удовольствий жизни. Всё остальное она, как смогла, затушевала. Вспомните уродливое пенсне, безобразно стянутые назад волосы. Мне даже показалось, что у неё были напудрены брови и ресницы для невзрачности.
- Зачем же ей этот маскарад?
- Зачем? Вот и я подумал: зачем? Какую цель надо иметь женщине, чтобы посягнуть на самое для неё святое – внешность. А судя по тому, что родственники спокойно воспринимали её облик, она маскируется подобным образом давно. Так какова цель? Я навёл справки о прошлом этой женщины. Она из хорошей дворянской семьи пензенского уезда. Росла без особого достатка, но получила хорошее домашнее воспитание. Отец рано умер. Мать прожила с двумя детьми все деньги и умерла, когда Ларисе было девять, а сестре четырнадцать. Остались они одни одинёшеньки, бесприданницами, без средств существования и взяты были к себе какой-то дальней тёткой. Старшей повезло. Через несколько лет она удачно вышла замуж за москвича с достатком и перспективой - за Дмитрия Арефьева. Молодожёны взяли, подросшую к тому времени, Лару к себе, и потекла их спокойная жизнь. Со временем, я думаю, молодая чета позаботилась бы о своей родственнице: дала бы ей денег на приданое и помогла составить подходящую партию, но, тут супруги внезапно трагически погибли. Надежды на лучшую долю рухнули. Если бы в то время у Ларисы были какие-либо перспективы на самостоятельную жизнь, она бы не поехала в чужой дом приживалкой. Как мы с вами слышали, Николай Матвеевич предлагал ей деньги. Я полагаю, небольшие. Тогда он ещё не нажил нынешних капиталов. Она отказалась, но согласилась переехать жить в Москву, в его дом. Почему? Может, думала, что, живя под одной крышей с завидным женихом, заполучит его в мужья или найдёт себе пару из окружения Арефьева? В другом случае она бы взяла деньги, пусть и небольшие.