- Спиридон Кондратьевич, Елена Васильевна - ваша родственница, а потому будет лучше, если вы сами ей объясните обстоятельства дела и что я тут ни при чём. Сделайте милость, пойдёмте с нами.
- Надо подумать, что ей сказать, - поскрёб в лысой голове Канделябров, – Я госпожу Кашину родственницей назвать не смогу: Прохорова знает, что у меня из родни – никого. Знает она, что и у Вилима Яковлевича никого, кроме отца Меркурия нет. Женщину, которую привели к ней в дом мужчины, она ни за что не примет – воспитание не то.
- А что, если мы Варвару Петровну переоденем в мужское платье? – предложил Собакин. – Скажем хозяйке, что это товарищ Александра Прохоровича, приехал из Сергиева Посада и просится переночевать только до утра.
- Я волосы резать не дам, – надула губы Варвара.
- А и не надо. Пусть Поля заплетёт их вам потуже в косы и заколет сзади. А мы уберём вашу красоту под парик. На это у нас Спиридон Кондратьич – большой мастер.
В «маскарадной» закипела работа. Через час с небольшим госпожу Кашину было не узнать. Перед мужчинами стоял хорошенький семинарист с локонами до плеч, с лёгким, чуть заметным пушком над верхней губой и связкой духовных книг в руках.
- Прекрасная работа, – оценил Собакин. – До утра продержится, а больше и не надо.
- Я покоряюсь давлению, но всё же нахожу это странным, Вильям Яковлевич. Я не ожидала от вас таких действий! – трагическим голосом произнёс «семинарист». - Вы наш роман превращаете в дешёвый водевиль.
В ответ Собакин бросился целовать Варваре ручки, тормошить и бурно восхищаться её преображением.
- Вам хотелось встряхнуться после монотонной супружеской жизни? – вопрошал он с повышенным энтузиазмом. - Чем плох этот маскарад? Завтра на новой квартире мы отметим шампанским ваш дебют.
Кашина повеселела, но изредка на её красивом лице проносилось облачко недовольства. Любовник как мог, старался его разогнать.
Дальше – больше. Когда новоявленные «товарищи» вместе с Канделябровым заявилась на квартиру к Ипатову, хозяйка была недоступна. Она у себя в спальне в упоении читала новый номер «Московского листка» и, поначалу, совсем не откликалась на призывы Ипатова, но потом, по ходатайству Спиридона, пробурчала в полуоткрытую дверь, что разрешает ночевать гостю в комнате Ипатова. И, чтоб - не шумели!
Все трое стояли за дверью хозяйки в немой сцене, уставившись друг на друга. Первым очнулся Канделябров. Он, хоть в душе и сочувствовал Ипатову, но считал такую ситуацию меньшим злом, чем пребывание чужой жены в постели хозяина, в то время, когда у них гостит иеромонах.
- Ничего страшного нет, – заверил он «семинариста». - Александр Прохорович вас устроит на ночлег, а сам переночует вон, хоть на том топчане в прихожей или ляжет на диване в гостиной, а утром скажет хозяйке, что голова разболелась или живот и, что он не хотел доставлять беспокойство товарищу. А тут и Вилим Яковлевич подоспеет.
Быстро попрощавшись, он побежал домой докладывать хозяину, что всё в порядке, оставив двух обалдевших «товарищей» в одной комнате с одной кроватью.
Совсем стемнело. Ипатов зажёг лампу. Варвара сидела на его кровати и, не мигая, смотрела на него большими голубыми глазами.
- И как вы будете меня устраивать? – спросила красавица.
- Вы будете ночевать здесь, а я подожду, пока Елена Васильевна с Липой улягутся спать, и пойду в гостиную на диван – сдавленным голосом ответил молодой человек. – Вы не беспокойтесь, они рано ложатся.
Варвара всё также пристально смотрела на Ипатова.
- Как вас зовут? – спросила она, как будто увидела его впервые.
- Александром… Прохоровичем.
- Вот что, Александр, хотите стать орудием мести женщины за её поруганные чувства, за то, что меня, Варвару Кашину, променяли на старую монашескую рясу?
- Нет! – категорично заявил Ипатов, пятясь к двери. – Ни за что!
А это мы сейчас проверим, – грозно молвила красавица и погасила лампу.
У Ипатова всё плыло перед глазами, сладостно щемило сердце, и надрывно ныла душа о прошедшей ночи. С раннего утра он тщетно пытался разбудить Варвару, которая укрывшись гривой своих роскошных волос, спала беспробудным сном. В ответ на его призывы, прелестница посылала его куда подальше и говорила, что в такую рань она встать не в состоянии.
Пришлось Ипатову одному идти завтракать к квартирной хозяйке и объяснять ей, что его товарищ всю ночь читал богословские труды и только под утро заснул.
« Что я говорю? Ужас! – думал предатель, не прикасаясь к еде. - Как в глаза смотреть Собакину? Бывает же такое счастье, что люди, даже молодые, умирают в одночасье от разрыва сердца!».
Елена Васильевна из-за самовара пристально смотрела на своего постояльца.
- Что это с вами, батюшка вы мой, сделалось? Никак вы голову себе расшибли?
Ипатов нервно затеребил большую шишку на лбу и царапину на переносице.
- Это так… пустяки…вчера…случайно…
- А что это, Александр Прохорович, от вас духами пахнет?
- Это так… вчера…случайно…
- Ага, – грозно сказала проницательная старушка, – теперь, я бы хотела посмотреть на вашего товарища.
Ипатов вскочил, как ошпаренный, и опрометью бросился в свою комнату.
- Сейчас он выйдет, – прокричал он на бегу. – Я его сейчас к вам приведу.
Заперев дверь изнутри, молодой человек рывком поднял спящую Кашину с кровати и попытался надеть её бесчувственное тело.
- Александр, не хулиганьте, – сонно отбивалась Варвара. – Что за игры в такую рань? Лучше идите ко мне в объятия, мой мальчик!
«Мальчик» издал протяжный вопль и с удвоенной силой стал застёгивать бесчисленные пуговки нижнего белья Варвары Петровны.
Вдруг он замер. Задребезжал входной колокольчик, и Липа открыла дверь. Как и обещал, пришёл Собакин.
Предвкушая страшную развязку, Ипатов с удвоенной быстротой принялся натягивать брюки на стройные ножки чаровницы, в душе понимая, что это уже никого не спасёт.
Он слышал, как его хозяйка что-то тихо говорила Вильяму Яковлевичу, а потом громко попросила его разобраться, в чём дело.
- Ипатов, – постучал Собакин, – отоприте.
Рука помощника, помимо его воли, сама откинула крючок. Нервы молодого человека были на пределе. Он хорошо понимал, что крючок не помеха в таком деле и для такого человека, как Брюс.
Вошёл начальник и внимательным взглядом осмотрел комнату, разобранную кровать, самих «товарищей», нахмурился и тихо сказал:
- Я не очень рано вас обеспокоил своим визитом, драгоценная Варвара Петровна?
Госпожа Кашина окончательно проснулась и стояла полуодетая с распущенными кудрями, как богиня Диана, готовая к охоте.
- В самый раз. Вот только ваш бестолковый помощник никак не может помочь мне одеться. Помогите вы мне, раз пришли.
На Ипатова Собакин больше не смотрел, как будто его и не было. Воспользовавшись этим, Александр Прохорович опрометью кинулся вон не только из комнаты, но и из дому. Через пятнадцать минут он уже сидел в кухне у Канделяброва и, хлюпая носом, рассказывал о проклятой ночи.
- Спиридон Кондратьич, верьте, и в мыслях ничего не имел, как на Духу вам говорю. Вот могу перед иконой побожиться. Она сама на меня кинулась. Ты, говорит, будешь моим орудием мести. Я чуть Богу душу не отдал. До сих пор коленки дрожат. Думал, что живым от неё не уйду. Я всю ночь глаз не сомкнул. Что же теперь будет, Спиридон Кондратьич, а?
- Чего это у тебя, пакостник, вся морда разворочена? – пытал его Канделябров.
- Так говорю вам, что она на меня кинулась, как тигрица. В темноте всё происходило. Я поначалу отбивался, а потом изнемог.
- Тьфу ты! Не говори мне о своих безобразиях! - закричал Спиридон, замахиваясь на Ипатова большой деревянной ложкой, которой замешивал тесто для блинов.
- Вам хорошо рассуждать, а мне каково? – жалобил его Александр Прохорович.
- Ладно, не дрейфь, как говорит Брюс. Уже то хорошо, что теперь эта короста от нас отпадёт. Вилим такого терпеть не станет.
- Ага, отпадёт вместе со мной. А я ни сном, ни духом, – опять завёл шарманку Ипатов. – Помогите, Спиридон Кондратьич, век буду за вас Бога молить, в поминанье запишу!
Раздался входной звонок. Молодой человек, как загнанный заяц заметался по кухне. Спиридон хлопнул его по спине и пошёл открывать. Но, это был не хозяин. На пороге стоял господин Шандыбин, староста из Английского клуба.
- Прошу прощения, что так рано побеспокоил. Я хотел бы увидеть Вильяма Яковлевича.
- Сожалею, но его уже нет дома, – чинно ответил слуга. - Отбыл по делам. Будет не скоро. Что передать?
- Передайте ему, что по нашей договорённости, он обещал взяться за расследование дела о пропавшем «Чёрном сердце».
- Что, так и не нашли?
- К сожалению, нет.
- Вот и хорошо, – сказал Канделябров, закрывая дверь за посетителем. – Сейчас навалится работа – будет не до баб. Рассосётся как-нибудь. Утри сопли, Казанова.
К полудню проснулся отец Меркурий. Сладко потягиваясь и мелко крестясь, он проследовал в ванную комнату первого этажа.
- Я с дороги сильно притомился, но, чтобы столько проспать! – качал он плешивой головой - Негоже монаху столько без молитвы быть. Вот искушение, прости Господи!
- Ничего, отец Меркурий, – утешал его Спиридон. – На светлую голову наверстаете. Я вам в гостевой комнате всё обустроил. И даже святой водичкой везде покропил.
Ипатов сидел в своём закутке и трясся от неизвестности – ждал возвращения начальника. А тот всё не шёл и не шёл. В особняке повисла непривычная, с некоторых пор, тишина. Только из гостевой слышалось молитвенное бормотание и частые вздохи отца Меркурия: монах навёрстывал упущенное.
Ближе к трём хлопнула дверь – пришёл Собакин, быстро вбежал к себе наверх, кивнул, как ни в чём не бывало Ипатову, пошёл поздороваться с родственником и потребовал у Спиридона обед. Еда была постная, в угоду дорогому гостю и на редкость вкусная: Канделябров расстарался. У Ипатова со вчерашнего дня не было во рту маковой росинки, но кусок в горло не лез, несмотря на то, что стол ломился.
- Что это с вами приключилось, раб Божий Александр? – участливо спросил старший Собакин молодого человека. – Никак с преступником сразились пока я, окаянный, спал?
- Именно так, отче, – ответил за него Вильям Яковлевич. – Мой помощник – малый, хоть куда. Видите, какие отметины получил он этой ночью от одной бандитской руки. Теперь ждёт от меня заслуженной награды.
Ипатов поперхнулся стерлядью, да так, что весь побагровел, дыхание у него враз прекратилось, и он закатил глаза. Тут к нему подлетел Канделябров и со всего маху саданул по спине, отчего рыба вернулась на тарелку нетронутой.
Собакин надменно смотрел на своего помощника, точь-в-точь как на портрете смотрел его предок - граф Брюс. Александра Прохоровича крючило под этим взглядом, но он крепился. Не отводя тяжёлого взгляда от понурого молодца, Вильям Яковлевич вёл с родственником непринуждённую беседу.
- Надолго к нам?
- Не знаю, Вилли. У меня опять неприятности.
« Вилли! - думал про себя Ипатов, катая по столу хлебные шарики. – Чувствую, достанется мне от вашего Вилли. А в чём я собственно виноват? Сами навязали мне эту куклу! Ах, какая у неё талия и грудь – с ума можно сойти. И ещё волосы. Нет, это я не о том. Сам её мне спихнул, а теперь вон как глазами зыркает! Интересно, куда он её дел? Небось, на квартиру устроил, жентельмен».
Собакин тоже слушал отца Меркурия в пол-уха.
«Он, конечно, сукин сын, но что с него взять? Мальчишка жидковат, а бабы это сразу видят. Эх, Barby, паскудница, отрываю тебя от сердца прямо с кровью. Ладно, забыли. Квартиру я ей нанял, оплатил и денег дал. Пусть ищет другого дурака такое терпеть».
- Виноват, я не понял, что у вас там произошло? Опять с благочинным?
- Бери выше – с нашим архиереем, владыкой Петром. Ищи, говорит, куда тебя, неслуха, примут, пока я добрый и с глаз моих убирайся. Вот так-то, голубь.
- А в чём дело?
- Не могу молчать. Мзду берут немереную и присваивают незаконно, через чего вера у простого народа остывает.
- Да ладно вам! Сказано, что клир живёт с прихода.
- Так-то оно так, но ведь и совесть иметь надо. Получил копеечку, Богу данную, – запиши в доходную книгу. Истратил – запиши, куда и на что она пошла, хоть и на себя – отчитайся.
- Это всё мирская суета и томление духа, – возразил Собакин. – Что, думаете, Богу нужны наши деньги?
- Положим, Господь не нуждается, но ведь деньги Ему несут, в Его Церковь. Значит за Его имуществом у нас догляд и учёт должён быть и любой прихожанин имеет право знать, на что пошла его трудовая копейка. Возьмём нашего владыку. Я ведь, если ты помнишь, почти два года прожил в Екатерининской пу;стыни Подольского уезда. Это по Павелецкой ветке Рязанско-Уральской железки надо выйти на станции Расторгуево.
- Да знаю я, отче, – замахал на него руками Вилли. – Я же у вас был.
- Ты был, когда я в пустыни жил, а игумен меня с глаз долой отправил в Бутово, в приходскую школу детишек учить.
- Это почему же «с глаз долой»?
- Помер в нашем уезде богатый человек - Жихарев, Царство ему Небесное, и завещал круглую сумму на церковь. Но не вообще, а конкретно, чтобы обновить церковь Воздвижения Креста Господня, которая стоит недалеко от его имения и чтобы положить при входе в храм чугунную плиту с его именем.
- Это ещё зачем?
- Для уничижения. Пусть, дескать, простой народ ходит и попирает ногами имя недостойного раба Божия Николая до скончания века. А, может, кто и помянет его добрым словом или вздохнёт о его грехах, а Господь услышит. Ну вот. Отписал он, значит, эти деньги. А надо сказать, что саму эту церковь когда-то давно строил на свои средства дед ихний, Савелий Иваныч, о чём и запись есть в церковной книге. Благочестивый, говорят, был человек, не то, что внучёк, который, между нами говоря, удержу в пакостях не знал. Но, только, как учудит что позаковыристей, то скорей бежал к нашему архиерею, благо они были накоротке и ему в ноги бух: «Помолись за меня грешного, владыко святый!» и, смотря по греху, несколько сотенных в ручку. А перед смертью Господь пожалел поганца (видно дедушка на том свете крепко о том молился): стал он сильно болеть, грехи свои избаливать и через это одумался. Много денег своих раздал и упокоился аккурат на Светлой неделе . Это для нашего брата, монаха, знак добрый. Значит, Господь не отринул грешника, а сподобил представиться в самый большой православный праздник, когда, как говорят старцы, и на мытарствах бывают послабления. Ну вот. Помер он, а владыко денежки взял, а дело не сделал. Почитай полгода прошло, а он ни гу-гу. Я спрашиваю: «Владыко, может помочь чем? Давайте я с подрядчиком каким совестливым поговорю о том, что в храме перво-наперво починить надо. В прошлом году, осенью, как дожди пошли, так в той церкви за водой ходить не надо: так с потолка и льёт, а весной смотрю: колокольня набок совсем пошла. Звонарь говорит, что благовестить опасается. В ответ на мои слова владыко как зыркнет на меня. Не твоё это дело, говорит. У меня другие планы на эти деньги имеются: в епархии полно прорех. А покойному, говорит, все равно, на какое богоугодное дело пойдут его средства. Ему, говорит, уже зачлось на том свете, что он такую большую лепту Церкви пожертвовал. Я тогда говорю: «Вы ему на смертном одре обещали, а если бы не согласились, то он хотел эти деньги - двенадцать тысяч, отдать детскому приюту, куда он сдавал своих нагулянных детей». Архиерей в крик: «Ты кто такой, чучело, чтобы меня учить!» Вот и весь сказ. А ещё, на новолетие, на епархиальном собрании, я попросил показать годовые расчётные книги. Знаю точно, что было много пожертвований на нужды образования, а мне, веришь, копейки не дали, чтобы купить детям духовные книжки. Если бы не один добрый человек, то у меня бы в этом году для них и тетрадок не было. А детки мои из неимущих семей были, им помогать надо.