После обеда частная сыскная команда перешла в кабинет Вильяма Яковлевича. Началось совещание. Докладывал Канделябров. По его сведениям, Добромыслов - прошлое увлечение девушки, чрезвычайно смазлив, подобострастен к начальству, обладает, по всей видимости, мелким характером и изворотливым умом. В той давней истории он отказался от внимания Арефьевой из-за боязни пострадать от Николая Матвеевича, который угрожал ему острогом. Сейчас Никита Алексеевич посватался к дочке купца Стеклова, что держит чайную торговлю в Гостином дворе, и получил согласие. Осенью свадьба. И, самое главное: Добромыслов больше месяца был в отлучке: плавал по первой воде в Астрахань покупать товар для своего хозяина. Вернулся только вчера, к вечеру. А сегодня, чуть свет побежал с букетом к невесте. Все сведения достоверны, так как получены от его родной тётки, дворника купца Стеклова и наблюдений самого Спиридона. Канделябров побывал в Гостином дворе и на замоскворецкой пристани, где уже начали разгружать астраханскую баржу. Речники говорят, что во время плавания Добронравов никуда не отлучался.
- Думаю, он чист, Вилим Яковлевич, – подытожил Канделябров.
- Похоже, что так. Дальше.
- Дальше - «пригляд».
- «Пригляд», - повернувшись к помощнику, объяснил Собакин – на нашем жаргоне означает такое наблюдение, когда изменяя внешность, сыщик бывает в местах происшествия, приглядывается, ищет свидетелей и составляет свое первое мнение о деле. Ясно?
Ипатов кивнул, а Спиридон продолжал:
- Сначала я был на Тверском бульваре. Дом Арефьевых считается богатым, но закрытым. Вечеров почти не устраивают – предпочитают выезжать сами. Интересы семьи самые обыкновенные для их круга: прогулки, театр, редко - званые обеды и вечера. Приёмных дней нет. Молодая Арефьева особых пристрастий не имеет. Серьёзна, своенравна, набожна, как и её тётка – Анна Матвеевна. Другая родственница – сестра покойной матери, Лариса Аркадьевна – с домашними суха, въедлива и придирчива к прислуге. Тоже набожна, но держится особняком от других членов семьи. Прислуга считает, что это из-за того, что в девках засиделась: чудит с дури и от гордости. В церковь ездит куда-то на Арбат и не на своих лошадях, а берёт извозчика. Я поставил нашего агента выследить, куда она одна отлучается из дома. Сегодня утром к ним приезжал Зяблицкий. Пробыл часа два и уехал к себе в Анатомический. Арефьев посылал к Залесской человека с запиской. Его разговорить не удалось. Прислуга склоняется к мысли, что барышня попала в беду, не иначе. Причины не знают, но убеждены, что сама она никуда бы не делась. Уж больно хорошо у неё все складывалось: и наследство большое ей отходит и жених по душе.
- Так, дальше.
- Теперь - Страстной монастырь. Мальчишка, что караулил экипажи, к сожалению, ничего необычного не видел. Он, с таким же мальцом, как и сам, сидел в карете старшей Арефьевой и резался в карты. Они только изредка поглядывали на другой экипаж. Под конец дежурства у них и вовсе дело дошло до драки: каждый другого обвинял в жухальстве. Короче: от них толку нет. Монашки в тот день тоже ничего необычного не заметили. К семье Арефьевых все относятся с почтением: они постоянные прихожане и благодетели. Знакомств особенных не имеют – поздороваются, с праздником поздравят и всё. Анна Матвеевна строга в обхождении и племянницу к этому приучила. Но вот что интересно: монастырский сторож утверждает, будто у ворот, ещё до начала службы, он приметил коляску с поднятым верхом. Возницу старик не рассмотрел, а про коляску говорит, что она знатная: рессорная, лаковая. Появилась она там впервые, простояла всю службу, как будто кого дожидалась, хотя чужих в церкви не было.
- Вот вам и ниточка, – сразу отреагировал Собакин. – Теперь, Спиридон Кондратьич, твоё дело её найти. Опроси извозчиков, что бывают на Страстной площади, пройдись по чайным и кабакам. Не мне тебя учить. На розыск возьми с собой Ипатова. Чтоб завтра коляска была!
- Слушаюсь, Вилим Яковлевич.
- Ай да Власий, нам не открылся, а тебе, Спиридон, про коляску рассказал, – покрутил головой сыщик.
- Так вы - баре. А мы с ним за чаем с медком хорошо поговорили о божественном, вспомнили старинные времена, когда всё лучше было. Он мне пожаловался, что на нём все запоры в монастыре - ответственность большая, а уважения нет. Я, конечно, посочувствовал.
- Учитесь, Александр Прохорович. Без подхода к людям - в нашем деле нельзя.
- Я, Вилим Яковлевич, ещё к Мелецкому ездил – на Поварскую. Хотите верьте, хотите нет, а ведь у этого жениха, со строгими-то правилами, полюбовница имеется, – продолжил доклад Канделябров.
- Час от часу не легче, – поднял брови Собакин.
- Да-с и с ребёночком. Содержит он её давно. Похоже, что и дитё – его. Скрывает, понятное дело, да от прислуги разве утаишь!
- Кто такая?
- Французская мамзель с Кузнецкого. Служит в магазине Бонне. Тьфу ты, злая сила! Я же говорю – от баб все напасти!
- Ваша правда, Спиридон Кондратьевич, – встрял помощник. – Видели бы вы невесту старшего Арефьева, ещё бы не так выразились! Это что-то особенное. Такая может любого до каторги довести. Я как её увидел, так сам чуть не свихнулся.
- Это точно, – рассмеялся Вильям Яковлевич. – Я - свидетель. Наш Александр Прохорович пришёл в совершенное неистовство при виде красивой женщины.
- И ничего смешного в этом нет, – замогильным голосом продолжал Ипатов. – Прав господин Канделябров: от них все напасти. Смотрите, как женский пол людские судьбы переворачивает!
- Уже заразились. Теперь будете со Спиридоном на пару бредить. Кондратьич, поздравляю: твоему полку прибыло!
- Здесь нет ничего потешного. Человек прозрел. Радоваться надо, – ответил тот.
- Я радуюсь. Особенно, когда здоровые мужчины в своих природных инстинктах и дурных наклонностях обвиняют предмет своего вожделения. Некрасиво получается. Но, давайте не отвлекаться от дела – время не ждёт. Спиридон, докладывай дальше.
- Живёт мамзель на углу Неглиной, в большом доходном доме. Зовут её Кларисса Дюбо.
- Хотелось бы знать, как Мелецкий собирается выпутываться? – с интересом спросил Собакин.
- Он твердо намерен жениться – это все говорят. А вот эта Дюбо обещала скандал перед свадьбой. В магазине её товарки утверждают, что она собралась с малюткой на венчание: поздравить молодых.
- Интересно. Надо её повидать. Сейчас и поеду. Александр Прохорович, вас я с собой не возьму, – сказал начальник и язвительно добавил: – Боюсь, ваша молодая, неокрепшая психика не выдержит встречи с двумя чаровницами за один день, да и делу помеха. Оставляю вас со Спиридоном Кондратьичем, уж не обессудьте. Расскажите ему о наших визитах, но умоляю, по возможности, объективно.
С этими словами начальник ушел к себе переодеваться, а Спиридон с Ипатовым пошли вниз, на половину Канделяброва, в его «святая святых».
О чем думал Собакин по пути к французской содержанке сказать трудно. Оделся он изыскано - должно быть, хотел произвести впечатление. Сыщик подъехал к дому, где жила мадмуазель уже в сумерках.
- Четвертый этаж, направо, господин хороший, – объяснил дворник.
Француженка была вся в светлых кудряшках, как комнатный пудель, субтильна, профессионально подтянута и изящно одета в шёлковое платье в модную бело-голубую полоску. Изучив визитную карточку импозантного господина с чудно;й фамилией, она впустила его в маленькую, со вкусом обставленную комнату. Собакин сразу отметил, что следов пребывания младенца в квартире не было. Все говорило об уютном гнездышке одинокой молодой женщины.
- Прошу садиться, – чуть грассируя, предложила Кларисса. - Чем обязана вашему вниманию?
- Видите ли, ваш хороший знакомый – Алексей Григорьевич Мелецкий собирается вступить в брак. Родственники невесты поручили мне навести справки о женихе. Поэтому я здесь.
Женщина молчала, видимо соображая, что ей выгоднее сказать.
- Что вы от меня хотите? – насторожено спросила она.
- Правды. Кто для вас Алексей Григорьевич?
- Он для меня - всё.
- Так говорят о близком человеке, а ведь он собрался под венец не с вами.
- Никто не имеет на него больше прав, чем я. Мы вместе уже три года. Он обещал на мне жениться.
Собакин прищурился и подумал, что француженка наверняка лукавит. Мелецкий, при своем нынешнем высоком положении, не свяжет жизнь с продавщицей. А вслух сказал:
- И тем не менее, женится он на другой и по своей воле.
- Не по своей, - возвысив голос, возразила женщина, - а по воле своей матери, которую он боится, как огня! Он любит меня! У него слабый характер – зато у меня сильный! Я никому не дам испортить мне жизнь. Если госпожа Арефьева по доброй воле не откажется от Алексиса – она горько пожалеет об этом. Мне терять нечего. Так и передайте ей мои слова.
«Однако!» - подумал Собакин, выходя от содержанки.
***
Оказавшись в канделябровых комнатах, Ипатов с интересом осмотрелся. Первая комната была прямо, как библиотека. Книг - уйма.
«Понятно, почему он сыпет цитатами, – подумал молодой человек, – начитался!»
В маленькой задней комнате стояла узкая кровать, небольшой стол и платяной шкаф с сундуком наверху. В красном углу поблёскивал окладами большой, в несколько рядов, иконостас. На широком подоконнике в расписных глиняных горшках зеленели цветы. У стены, в здоровущей кадке росло миртовое дерево. Ипатов видел такое же в доме приходского священника – отца Алексия, в Сергиевом Посаде. Молодой человек припомнил, что, кроме как у Спиридона, во всём доме комнатных растений больше не было. На кровати, на большой шёлковой подушке, кверху пузом, сладким сном спал толстый Бекон. Приход хозяина разбудил кота, но не спугнул.
Канделябров предложил «вьюноше» расположиться в первой, «книжной» комнате.
- Читать любишь? Надо образовываться, молодой человек. Присаживайся: в ногах правды нет.
- Спиридон Кондратьич! – усаживаясь на спартанский деревянный диван без мягкого сидения, спросил Ипатов. – Можете вы мне объясните непонятное поведение Вильяма Яковлевича?
- Слушаю.
- Когда мы сегодня возвращались домой, произошёл странный случай.
И Александр Прохорович поведал Канделяброву о том, как необычно воспринял начальник упоминание о колдуне Брюсе.
- Что, так и сказал: «колдун Брюс»? - с изумлением спросил Спиридон Кондратьич.
- Ну да. А что, не правда?
- Так и сказал: «бродит по башне и до смерти пугает людей»?
- Вроде того. Да на Москве любой скажет, кто такой Брюс!
- Так и на Москве дураков много, не только в твоём Сергиевом Посаде! Самому-то не стыдно ахинею за тёмными людьми повторять?
- Объясните вы мне, за ради Христа, в чём дело? Что я такого сказал, и что это вы оба на меня взъелись из-за поганого Брюса?
- Ох, сейчас меня кондрашка хватит! – завопил Канделябров. – Молчи, дурья башка, и думай, что говоришь! Яков Вилимович Брюс, шотландец по происхождению, родился в России, вырос в потешном войске молодого царя Петра Алексеевича и стал его сподвижником и другом на всю жизнь. Он участвовал в войне со шведами, ходил с царём в военные походы и в Крым, и на Азов. Уже в чине генерал-майора Брюс возглавил русскую артиллерию, которая сыграла решающую роль в Полтавской битве, за что Петр наградил его орденом святого Андрея Первозванного. Яков Вилимович блестяще провёл мирные переговоры со шведами об окончании Северной войны. Благодаря его дипломатии мы присоединили к России большие территории. За эти выдающиеся успехи царь в 1721-ом году возвёл Брюса в графское достоинство. Яков Вилимович был генерал-фельдмаршалом и сенатором Российской империи, а ещё - одним из самых образованных людей своего времени. Он переводил на русский язык и печатал в типографии Сухаревой башни много иностранных научных книг, которых тогда знать не знали в России. Например, теорию Коперника или «Закон тяготения» Ньютона да и много чего ещё. Царь высоко ценил этого человека и называл «другом на все времена». Он таким и был: всю жизнь служил царю и отечеству. Сам граф из всех наук предпочтение отдавал астрономии и в этой области много преуспел. К примеру, он составил двухсотлетний месяцеслов, который и сейчас можно купить в любой лавке, как Брюсов календарь . Он же составил очень точную, по тем временам, топографическую карту Московских земель. И нашу Первопрестольную знал вдоль и поперёк и очень любил. Видел, у Вилима Яковлевича в кабинете висит карта Москвы? Это его, графа. Да что там говорить! Этот «колдун» - прапрадед нашего Собакина. Он тоже Брюс!
- Ой! – с ужасом выдохнул из себя Ипатов, а про себя подумал: «Теперь выгонят! Кончилось твое цыганское счастье, Александр Прохорович».
Переведя дух, Канделябров назидательно добавил:
- Испанский писатель Мигель де Сааведра, больше известный как Сервантес, автор знаменитого «Дон Кихота», сказал: «Говорить не думая - всё равно, что стрелять не целясь». Это он о вас, вьюнош.
Ипатов угнетённо молчал, повесив голову.
«Вот почему у него в кабинете на мебели вензеля «Б» и «С». Это же фамилии: Брюс и Собакин!» - только теперь сообразил он.
Задребезжал звонок: вернулся хозяин. Хмурый, неразговорчивый, он коротко рассказал о встрече с француженкой и ушел в «маскарадную». Через полчаса оттуда вышла дородная старуха в чёрном наряде, потёртой шляпе с облинявшими незабудками, поверх которой был повязан тонкий лиловый шарф, скрывавший щёки дамы. В руках она держала необъятных размеров ридикюль . Ничего не сказав на прощанье, старушенция удалилась, виляя задом и громко стуча скособоченными каблуками стоптанных башмаков.
Канделябров поднял невидимые брови домиком, но промолчал – знал, что в рабочий момент хозяина лучше не беспокоить. Что касается Ипатова, то он и помыслить не мог первым заговорить с начальником после своего конфуза. Предложив «вьюноше» порыться у него в книгах, Спиридон Кондратьич наскоро нарядился кем-то вроде уличного торговца и тоже убежал.
Молодой человек рад был остаться один: после всего пережитого ноги у него были как ватные, а голова - в тумане. В полной тишине (лишь мерно тикали часы в столовой), в сопровождении кота, он обошёл все помещения особняка. В беготне двух дней пребывания под крышей этого дома, начинающий сыщик так толком и не сориентировался в расположении комнат. Теперь, не спеша, он определил: верх принадлежал Вильяму Яковлевичу и предполагаемым гостям, внизу со всем хозяйством царил Канделябров. Особенно Ипатова притягивал кабинет, точнее – портрет за креслом письменного стола. Сейчас он понял, что это и есть знаменитый граф Яков Брюс. Рассказ о соратнике Петра I был интересен, но поразительное сходство с нынешним его потомком занимало Александра Прохоровича ещё больше.
«Не знал бы – не поверил, что можно так походить на человека, пусть и родственника, который жил сто пятьдесят лет назад», - удивленно думал он.
Поражала схожесть глаз, взгляда, линия бровей, рта, подбородка. Но теперь Ипатов видел и разницу. Его начальник был не только моложе, но в чертах лица мягче, деликатнее, что-ли. С картины же смотрел человек незаурядного ума, волевого характера и большого жизненного опыта. Видно было, что Яков Брюс прожил жизнь в постоянной, кипучей деятельности, полной опасности и напряженного труда. Роскошный наряд, знаки отличия, пышный парик и шляпа с пером и государственной эмблемой двуглавого орла, не могли скрыть обветренного, загрубевшего лица человека жёсткого, проведшего бо;льшую часть жизни в военных походах и постоянных переездах с места на место по делам государственной службы. Такие вот, как Брюс, близкие царю люди и строили с ним новую Россию.