Она отпустила Вафу, спустилась во двор, вышла на улицу, оглянулась, но никого вокруг не было. Постояла немного, посмотрела по сторонам и вернулась наверх. Мальчика не было. Вафа тем временам спрятался под лестницей, переждал немного и незаметно выбежал на улицу. Темнело. Он спокойным шагом дошёл до Гаванной, свернул направо, третий дом - костел. Василия на месте не оказалось. Становилось совсем темно. Из-за угла показался Васька, неся подмышкой пакет.
- На, держи, - он протянул мальчику пару ботинок, - хоть и не новые шкрабы, но вполне.
- Сразу натянуть? – обрадовался пацан.
- Не, после наденешь. Пошли, а то баня закроется, - тихо, но отчетливо сказал Василий, - потом мороженого поедим.
- Лучше бубликов…горячих…с маком, - неуверенно предложил Вафа.
- Будут тебе бублики.
Они двинулись по Гаванной, прошли католический костёл, дошли до начала Военного спуска, свернули направо во двор, оказавшись возле закрытого окошка кассы бани. Василий постучал в дверцу. Она открылась и кассир сердито буркнул:
- Целую ночь ходют разные.
Васька протянул пятак, дверь бани открылась, в неё первым прошмыгнул Вафа, за ним спокойно прошагал Василий. В раздевалке и помывочной почти никого не было. В дальнем углу одинокий банщик потягивал пиво из большой кружки, вытянув натруженные за день ноги.
- Дядя Жора, можно постирать и погладить пару шмуток,- с мольбой в голосе попросил Василий знакомого банщика. - Силов нету руку поднять, а ты…простирнуть, - устало ответил крепкий мужчина в мокрой майке и трусах до колен. - Ну, дядя Жора, за мной не заржавеет.
- Кидай сюда, - вздохнув, ответил он. Поставил недопитую кружку на крышку шкафчика, взял вещи и побрел в помывочное отделение бани.
Лирическое отступление
Одесская баня. Это отдельный и большой разговор. Одесские бани появились раньше самой Одессы. Не верите? И не надо. Это не быль – это правда, как любил говорить мой знакомый старый одессит. Помните Суворова? Нет, не одесского почмейстера, знаменитого на всю Одессу тем, что тайком вскрывал на почте адресованные ему лично письма ещё до того, как они поступали по его адресу домой, а потом дома, получив эту же почту с интересом вскрывал конверт, а Александра Васильевича Суворова. Он приказал строить бани, когда готовил штурм Измаила. Суворов говорил: «У России два врага – турки и вши. Справимся со вшами, разобьем и турка».
В начале века на 600 тысяч жителей в Одессе было 60 бань, где население смывало свои грехи и грязь.
Сегодня моются мужчины, а завтра – женщины, по четным дням в баню ходили мужики, по нечетным – дамы. Пытались мыться вместе мужчины и женщины, но из этого ничего хорошего не вышло, кроме скандалов, не могли поделить ряшки[6] и места возле кранов с водой.
Избранное общество ходило в первоклассную баню. Баня Исаковича на Преображенской давала отдельные номера с отменными банщиками, крепкий горячий настоящий английский чай Высоцкого с одесскими бубликами – бесплатно.
Интеллигентно можно было в Одессе послать подальше: «Иди ты… в баню Исаковича чай пить». Ну, пиво, квас и покрепче за деньги давали во всех банях. Плати пятак за голую душу и парься хоть целый день. Одно плохо – очереди. Сидишь в этой нудной компании час, два, двигаются медленно. Беспокойные ворчат: «Что они там, хотят за один раз вымыться на год вперед».
- Я вам лучше расскажу один еврейский анекдот, - скажет другой, поспокойнее.
- Почему, если анекдот, то обязательно еврейский, - раздавались голоса, скорее всего - евреев.
- Хорошо, - соглашался рассказчик, - моется как-то в бане один…поляк, с бородой и пейсами.
- Ха, где вы видели поляка с пейсами, - не унимались слушатели.
- Ладно – поляк с бородой и без пейсов, он их сбрил перед баней. Так вот, моется себе этот поляк в бане. И вдруг его сзади обдают ряшкой холодной воды. – Что вы делаете, малахольный, закричал… поляк, поворачиваясь лицом к обидчику.
– Ой, извините, я думал, что это Рабинович.
- А если Рабинович, то его можно обливать ледяной водой.
- А какое вам дело до Рабиновича?
Очередь смеётся, никто уже не спрашивает, что это за поляк с фамилией Рабинович.
Хорошо ещё, что не вся Одесса мылась в бане, не то очереди тянулись бы до самого дома и занимали бы очередь прямо из окна собственной квартиры.
Летом Одесса мылась на море. Стирали ковры и подстилки, купались, отдыхали на море. В Петербурге говорили – пойдем к морю, в Ревеле - пойдем прогуляемся по берегу. В Одессе: «Айда на море».
Бывало всей семьей собирались на море. Начинались сборы в субботу вечером. В доме стояла пыль столбом. Готовили в поход примус, керосин, хлеб, соль, помидоры, зеленый лучок, огурчики, гору нажаренных котлет, крутые яйца, подстилки, простыни и палки для навеса от солнца. Вилки, ножи, ложки, пару глубоких тарелок, обязательно сковородку для рыбы и, конечно, бутылку подсолнечного масла. Всё складывали, перекладывали и снова укладывали в сумки, портфели, торбы. К середине ночи семья успокаивалась. Обессиленные домочадцы ложились спать, чтобы раненько утром, часов в 5–6, выйти шумным табором из дома в поход на море. Этот гвалт никому особо не мешал, многие семьи тоже собирались на море, а те, кто оставался дома, с радостью предвкушали всё, что ожидало их «любимых» соседей в дороге туда и, особенно, обратно.
Во главе шествовала бабушка, за ней толпились взрослые дети, внуки, кошки, собаки.
- Саралэ, - громко извещала бабушка, - иголку от примуса взяли? А то в прошлый раз как самашедшие гонялись по всему пляжу и так и не нашли иголку от примуса. Выбросили всех бычков, не на чём было жарить. Этот ненормальный примус фыркал керосином и не хотел прилично гореть, - Саралэ, я к тебе говорю или нет. Взяли иголку для примуса?
- Да, мама.
- А соль.
- Да, мама.
- Что-нибудь наверно забудут, - не унималась бабушка.
- Дойдем до лечебницы доктора Дюбушэ, там отдохнем, на скамеечке в тени, - успокаивал маму старший сын.
- Я уже отдохну на том свете, - вздыхала бабушка. - Это тот Дюбушэ, что лечил твоего отца? А?
- Нет. Это другой Дюбушэ, мама.
- Он так же плохо лечит, как тот?
- Как видно, лучше, если у него лечебница на самом курорте, в Отраде, - ответил сын.
- Тот, наверно, тоже имеет свою лечебницу. Они деньги берут до, а не после. Умер-шмумер – это не его дело. Все мы смертные. Так говорят доктора, - констатировала пожилая еврейка.
Последний раз она была на море в прошлом году. Ей одного раза в год хватало забот и сил на это проклятое море.
Она ворчала, сердилась, всеми командовала, но наступал роковой день и бабушка говорила: «Хаверым, что-то мы давно не были на море. А-а?».
И вся семья понимала, что в ближайшее воскресенье всей семьей двинемся на море в Отраду, на Ланжерон, в Аркадию, кому куда ближе. Шли пешком. Не каждый в состоянии себе позволить нанять извозчика или снять на лето дачу подальше от городского зноя и духоты – на Фонтане, в Люсдорфе, а не то и дальше. Затока, Бугаз, Аккерман, Будаки – прекрасные места, лучшие курорты Европы. В Будаках собиралась знать европейская. Концерты, лучшие симфонические оркестры Европы, цирк – шапито, эстрада. Гостиницы и пансионы великолепных домов, свежая рыба, фрукты, золотой песок пляжей, раскинувшихся на многие вёрсты вдоль ласкового Чёрного моря.
Одетый в чистое с ботинками на ногах, Вафа выглядел просто ангелочком. Завитушки светлых волос вокруг раскрасневшегося лица и смущенная улыбка совсем не шли пацану с Ланжероновской, воспитанный улицей. « Да, товар что надо, - подумал Васька-Прыщ» и вслух произнёс, - пошли за бубликами с маком.
Улицы города погрузились в темноту. Тускло светились окна домов. Прошли по Надеждинской улице, свернули на Сабанеев мост, слева ярко светились окна второго этажа дома графини Толстой. Екатерининскую заливал свет городских газовых светильников, витрины магазинов сверкали всеми красками радуги. Вот и бубличная.
Запах горячих одесских бубликов с маком и симитатти дразнил прохожих. За витриной виднелся прилавок с полками, а за ним пекарня. Два волшебника – пекаря из простого теста выделывали одесское чудо. Тесто готовили вручную. Размешивали на больших столах, покрытых цинковой жестью, муку с водой, чуть подсаливали, раскатывали руками, а потом мяли тесто большим деревянным рычагом, один конец которого крепился к столу, а другим – давили на крутое тесто, переворачивая его с боку на бок. Покупатели спокойно стояли и наблюдали за выпечкой бубликов. Никого не привлекали свежие бублики, испеченные часа два тому назад. Ждали новой партии. Один из пекарей отрывал от готового теста кусочек, раскатывал его в колбаску, сворачивал кольцом вокруг деревянной болванки и спускал в огромный чан с кипящей крепкой чайной заваркой. Через несколько секунд другой пекарь доставал из чана колечки большим дуршлагом, выкладывал их на противни, посыпал маком или симитатти и сажал противни в печь длинным рогачом. Проходило несколько минут и в огромную плетёную корзину слетали свеженькие румяный горячие бублики.
Вафа заворожено смотрел на это волшебство и великолепие, сглатывая слюнки. Пяток горячих бубликов на шпагате болтались в руках у счастливого пацана, его мелкие зубки с аппетитом вгрызались в хрустящую корочку, обжигая рот.
- Ладно, пошли. У меня припрятана плитка шиколада. Гуляем на всю ивановскую, - усмехнулся Васька, взял мальчика за руку и пошли они по Екатерининской, свернув на Ланжероновской к своему дому. На улице стало совсем темно и тихо. Город засыпал.
- Вафа, ты темноты не боишься? – заинтересованно спросил Васька маленького попутчика.
- А чого её бояться, - решительно заявил Вафа, - она не кусается. Дороги, вот, не очень видать, а так – ничего.
Они вошли во двор Васькиного дома, прошли подъезд, свернули направо и оказались возле железной двери.
- То ж катакомба, - удивленно протянул мальчик.
- А где прятать ценный шиколад, только в катакомбах, - хладнокровно отпарировал Васька.
Тихо, не производя шума, и как казалось Василию, незаметно, он снял цепь с дверей, потянул, смазанную заранее задвижку и они оказались в катакомбе. Три ступеньки вниз, пять шагов вперед и справа должен был быть проход в коридор. Первые шаги Василий выучил наизусть. Здесь, справа на земле, лежали три палки с паклей, смоченной керосином, спички в кармане – и дело сделано. Пока всё идет хорошо. Факелы на месте.
- Счас один запалим и станет светлее на душе. Темнота – дело дрянь, - успокаивал Васька больше себя, чем Вафу.
Уверенно шагнув вглубь катакомбы, они двинулись по коридору вперёд. Вот первый поворот, прямая дорога. Над ними раздавались ритмичные звуки барабана.
«Да. Это у «Робина» лабают. Правильно двигаемся» - подумал Василий.
- Дядя Вася, а далеко будем двигать за тем шиколадом? – вопросительно обратился к Ваське Вафа.
- Да тут рядом.
Они прошли шагов двадцать. Василий достал из кармана плитку шоколада и протянул её мальчику.
- А чего он тёплый? - спросил Вафа.
- Так то от сырости. Видишь, как сыро. Он тёплый ешшо вкуснее.
- Ага! – неуверенно ответил Вафа, - может повернём домой, - ему было холодно и скучно.
Шоколад съел, от бани и путешествий устал и хотелось домой, в тепло и вообще надоело гуляние.
Василий заволновался. Как удержать Вафу в катакомбах и вывести его в назначенное место.
- А ты слыхал про зал крещения, а там говорят, настоящий королевский трон?
- Не, не слыхал. А откедова там короли, они, что, в катакомбах королествовали? – Заинтересованно спросил Вафа.
- Точно не знаю, но слыхал, травят баланду, вроде видели в ба-а-льшом зале стоит трон с королевскими знаками. Быть в катакомбах и не посмотреть такое чудо-чудесное – грех и позорище. А? Посмотрим?
- А что такое – трон?
- Такое большое кресло, где сидели только короли. Другие, если сядут, то сразу превратятся в козла бородатого. Волшебный трон.
- А где он, тот трон? – заинтересовался Вафа. Детское воображение рисовало волшебные картины одна другой интереснее.
- Тут недалеко, - Васька точно не знал, но всё же уверенно двинулся по каменному коридору вперёд. Первый факел догорал, начинал коптить, от дыма закашлялись оба.
Василий запалил второй факел от потухающего, стало светлее. Веселее на душе.
Слева над головой послышалась музыка. Разобрать точно мелодию не могли, но высокие звуки скрипки и глухие удары барабанов слышались отчётливо.
- О! Музыка в оперном шпарит. Сюда слышно, - удовлетворённо произнёс Василий. Значить, идут правильно, слева остался оперный и по музыке, считай, не очень поздно. Повернули направо и пошли под Ришельевской. Но что это, уткнулись в стенку, поворот направо и налево, куда идти? Повернём налево, ближе к морю. Через несколько десятков шагов над головой заиграла музыка, но не оперная, а ритмичная.
«Господи, опять. Не уж-то «Робина», - со страхом подумал Василий, неужели закружили на одном и том же месте. Откуда ему было знать про давно разработанную теорию движения по лабиринтам. А катакомбы – те же лабиринты.
Чтобы выйти из него, следует применить более общий метод, разработанный еще в 1882 г. французским математиком Тремо. Он предлагал, в принципе не сложные правила: выйдя из любой точки лабиринта, надо сделать отметку на его стене (крест) и двигаться в произвольном направлении до тупика или перекрестка; в первом случае вернуться назад, поставить второй крест, свидетельствую- щий, что путь пройден дважды - туда и назад, и идти в на-правлении, не пройденном ни разу, или пройденном один раз; во втором - идти по произвольному направлению, отмечая каждый перекресток на входе и на выходе одним крестом; если на перекресте один крест уже имеется, то следует идти новым путем, если нет - то пройденным путем, отметив его вторым крестом. Зная алгоритм Тремо, можно скорректировать поведение легендарного Тесея. Вдохновленный подарком любимой Ариадны, он уверенно идет по лабиринту. Вдруг перед ним возникает ход, по которому уже протянута нить… Что делать? Ни в коем случае не пересекать её, а вернуться по уже известному пути, сдваивая нить, пока не найдется еще один не пройденный ход. Значит, и нитью под землей надо пользоваться умеючи...
Нитей Ариадны у Васьки не было и теории Тремо он и не знал и не слыхал о ней. Кресты на стенах, написанные углём, выцарапанные в слабом податливом известняке по два, по три, большие и маленькие, он видел, но не придавал этому значения. Кресты были повсюду. Высоко, выше головы, перед глазами и пониже, почти у самой земли. Кресты маленькие, большие, где большой крест, а где два с маленькими, но что они означили, Васька не знал и не хотел знать, не до этого было. Было бы неплохо ему это знать. Знать бы ему про подземные штольни, штреки, залы, забутовки – попробуй сориентироваться - все на одно лицо. Поворот, вдруг кольцо и точка. Никаких ориентиров.
Это Ваське казалось, а ориентиров в катакомбах было предостаточно. Знать бы?!