Пока Фризе припарковывал свою машину, к Дюкареву несколько раз подъезжали таксисты и покупали — кто водку, кто шампанское. И все по несколько бутылок.
Два года назад Дюкарев, известный среди московского преступного мира под кличкой Дюк, был арестован по подозрению в убийстве французского бизнесмена. Фризе вел это дело и очень скоро убедился в том, что Дюк к убийству не имеет никакого отношения. А загребли его, по выражению самого Дюкарева, «по злобе». За то, что во время предыдущих арестов — и полученных сроков — «не раскололся», не выдал сообщников. На самом же деле фамилию Дюка назвал один из действительных участников преступления, надеясь отвести подозрение от себя. Фризе отпустил Дюкарева и извинился перед ним. Тот удивился и сказал:
— Хорошо бы, гражданин начальник, ты свои красивые слова не тет на тет мне проворковал, а в таксопарке перед мужиками. И громко.
— Нет проблем, — согласился Фризе. — Поедем хоть сейчас.
Дюкарев несколько секунд молчал, соображал, нет ли в словах следователя подвоха. Жизненный опыт подсказывал ему, что, когда следователь мягко стелет, подследственному жестко спать.
— Да ладно! — наконец буркнул он. — Не ты меня брал, не тебе и грехи замаливать. — И, усмехнувшись, добавил: — Папа Фризе. Это вас, Владимир Петрович, так в следственном изоляторе прозвали. За рост, наверное.
Два года Фризе не слышал о Дюкареве. До того момента, пока не обнаружил его фамилию в «амбарной» книге «Харона».
Фризе был уверен, что Дюк увидел его боковым зрением, но вида не подал, не повернул головы. Продолжал веселую болтовню с приятелями. Когда Владимир остановился перед его «торговой точкой», он повернулся в его сторону и, чуть перехлестывая в изображении полноты чувств, воскликнул, протягивая руку:
— Какие покупатели у нас сегодня! Здравствуйте, Владимир Петрович!
Фризе пожал протянутую руку.
— Шампанское, водочка? — Дюк был навеселе и добродушно улыбался. — Не стесняйтесь. Торгую по закону, президент разрешил.
— И подешевле, чем у комков, — сказал один из любителей пива.
— Точно! — обрадовался поддержке Дюк. — У меня покупатель свой — таксист–кирюха.
— Нам бы словом перекинуться.
— Перекинемся! Почему бы и не поговорить с хорошим человеком.
В это время возле ящиков остановился пожилой хмурый мужчина в модной пуховой куртке.
— Вы — Юра? — спросил он Дюка.
— Мы — Юра, — засмеялся тот. — А вы?
— А мы за помощью. Залезли вчера ночью в машину, — он показал на стоявшую недалеко «Волгу», — разбили боковое стекло… Все станции техобслуживания объехал, все магазины — пусто. Приятель сказал, что сможете помочь. — Мужчина покосился на Фризе.
— Свои люди, — успокоил Дюк, по–своему поняв взгляд. — Ленчик, — обратился он к одному из таксистов, — сходи на разборку, попроси мужиков. — Заметив на лице похожего на борца–средневеса Ленчика недовольную гримасу, Дюк добавил: — Сходи, мужику, видишь, сунуться больше некуда. — Обернулся к мужчине. — Сколько заплатишь?
— Сколько спросят, столько и заплачу, — обреченно ответил тот. — Не ночевать же в машине? А гаража у меня нет.
— Видишь, Ленчик, припекло хозяину, — засмеялся Дюк. — Да ты не бойся, мужик, не ограбим.
— Нет вопросов! Попрошу ребят с разборки, — согласился таксист и пошел к проходной.
— А ты поторгуй пять минут, — попросил Дюк другого водителя. — Я парой слов с папой Фризе перекинусь.
Они медленно пошли вдоль стены таксопарка. Снег здесь сильно подтаял, смешался с грязью, превратившись в черно–белое месиво.
— Какие дела, гражданин прокурор? — теперь голос Дюка звучал настороженно и все его напускное радушие исчезло.
— Ты в конторе «Харон» работал? — Фризе искоса взглянул на Дюка.
— Ну, ну?
— Несколько дней назад там погибли два работника — Кирпичников и Уткин. Слышал об этом?
— Нет, — равнодушно ответил Юрий. — Мне эти парни без интереса.
— А про Лопатина и Жданова знаешь?
На лице Дюка промелькнула снисходительная усмешка и тут же угасла. Пять минут назад Фризе наблюдал за бесшабашным, хватившим с утра водки, скорым на острое словцо и располагающим к себе коробейником, а сейчас на него смотрел умный, собранный мужчина с трезвыми недобрыми глазами.
— Владимир Петрович, ты же знаешь — ничего я тебе не скажу. Закладывать — не мое ремесло.
— Я тебя не собирался раскалывать.
— Вот это правильно. Просто решил проведать?
— Захотелось узнать — почему не ужился с ними? Обидели?
— Обидели! Меня? Шутишь, что ли?! — Дюк побелел от злости. Один глаз у него задергался, и Фризе подумал, что Дюк начнет сейчас орать и рвать на себе рубаху. Такое бывало с ним на допросах. Но сегодня обошлось без цирка.
— С–суки! Фраера поганые. — Злость заливала его до самой макушки. — Ты, папа Фризе, знаешь Дюка. У меня в любой камере — лучшее место. А эти ублюдки захотели покомандовать. Они бы в зоне все у меня на цирлах ходили! — Он замолк, так же внезапно успокоился, как и психанул. Словно кран повернул. — Под блатных работают, а за башли готовы отца родного в ломбард сдать. Ладно, вода все это! Утечет. У нас с тобой, прокурор, заботы разные. Шампанеи не разопьем бутылек? — перед Фризе опять стоял хмельной коробейник перестройки.
— Я на колесах, — Фризе показал на свой «Жигуль».
— Ну, хоп! — Дюк протянул руку. — Когда душа затоскует, подгребай. Для хорошего человека любой «керосин» найду. — Он внимательно посмотрел на Фризе и добавил: — Зекс. Если ты их пасешь, могут окоротку дать. Мелкая шпана. Без ствола глаз на улицу не кажи. — Дюк еле заметно подмигнул. — Не так, как сегодня.
«Бестия! — подумал Фризе, садясь в машину. — Углядел, что я без оружия?! Опасный барбос». Но, как ни странно, зла на Дюка не было.
По дороге домой он думал, что из бывшего урки Дюка может получиться приличный бизнесмен. Господин Дюкарев. Зачем воровать, рисковать, если деньги сами в руки плывут? Торгуй, спекулируй, наживайся — президент разрешил! Из «Харона» Юрий слинял. Уже хорошо. Не из‑за того же, что не захотел под чужую дудку плясать? Фризе пришла мысль о том, что Дюк — единственный из шоферов–санитаров покинул «Харон» в добром здравии. Побоялись связываться? Мысли его перекинулись на «торговое предприятие» Дюка. Вот уж к кому рэкетиры не сунутся.
«Ну, и какую же информацию я получил от Дюка? — размышлял Владимир, возвращаясь в прокуратуру. — Ноль. Предупреждение о том, что шпана из «Харона» опасна?! Не–ет, не только это. Если подумать хорошенько… Почему Дюк так взбеленился при упоминании о своей службе в «Хароне»? Им пытались командовать. Не начальство же он имел в виду. Когда обстоятельства заставляют бывшего вора идти на службу, он добровольно принимает условия игры: начальство на то и начальство, чтобы командовать. А значит, в похоронном заведении им пыталось командовать не начальство, а «ублюдки», «мелкая шпана», тот, кто заправляет в «Хароне» помимо начальства, а может быть, и с его благословения».
Пока Фризе ехал в прокуратуру, его не покидало чувство неловкости — вся эта комедия, разыгранная перед простоватой женщиной в конторе «Харона» теперь казалась ему излишней. Рано или поздно там узнают, с какой целью ему потребовался полный список сотрудников. И в том, что Зеленковой грозила серьезная выволочка, у Фризе сомнений не было. Единственное утешение — день–два форы для него.
Два часа потратил Фризе на то, чтобы выяснить причину смерти шофера Виктора Лопатина и коммерческого директора кооператива Жданова. Первый погиб в автомобильной катастрофе, второй — от острого отравления грибами!
Владимир не мог совладать с нервным возбуждением и, едва закончил последний телефонный разговор со следователем госавтоинспекции, соскочил со стула и принялся ходить по кабинету. Было над чем задуматься! Вчера прелестная и умная подруга санитара случайно — случайно ли? — проговаривается о том, что Уткин — не первая жертва, а человек, связавший свою судьбу с «Хароном», может умереть от бледной поганки. Проходят сутки и выясняется, что некто Жданов отправился к праотцам именно таким способом. Отравился грибами! А смерть Виктора Лопатина?! Какое будничное дело — «ДТП», дорожно–транспортное происшествие! В Москве ежедневно погибает на дорогах пять — семь человек. Но шофер директора «Харона», ехавший на дачу на собственном «Вольво», столкнулся лоб в лоб с выскочившим на встречную полосу «КамАЗом». «КамАЗ» этот с места катастрофы скрылся, а свидетели заявили, что номерные знаки на нем отсутствовали!
Странно, что в записках Покрижичинского не было и намека на эти две смерти. Майора интересовали только живые? Или он не успел добраться до амбарной книги? Фризе вспомнил слова Станислава Васильевича, что догадки без вещественных доказательств всего лишь сплетни. Где их теперь возьмешь, вещественные доказательства? Надо снова возбуждать уголовные дела по «вновь открывшимся обстоятельствам», а захочет ли начальство пойти на это? Обстоятельств‑то с гулькин нос. И оба дела не подследственны их прокуратуре. Правда, уголовное дело с наездом, скорее всего, не закрыто, «повисло» в ряду нераскрытых.
Фризе снова позвонил следователю Госавтоинспекции, который рассказал ему об обстоятельствах смерти Лопатина.
— Висит, висит дело на мне, будь оно неладно! — довольно добродушно доложил капитан Лисицын. — Стопроцентная висячка, — голос у него был густой и сочный. — А ты как на него наткнулся? — поинтересовался гаишник.
— В этом «Хароне» еще два человека погибли.
— В автокатастрофах?
— Да нет. Одного застрелила дама из ружья.
— Слышал, слышал, писательская вдова?
Фризе и не предполагал, что писатель Маврин был такой популярной личностью.
— Второго отравили. Так что, не по твоей части. Вот я и углубился в историю. Не помнишь, куда Лопатин ехал в день смерти?
Лисицын некоторое время молчал. Вспоминал. Все‑таки почти год уже прошел.
— Знаешь, друг хороший, вопрос ты задал дельный. Ехал он в пятницу вечером, на собственную дачу в Пахру. Каждую пятницу он туда ездил. По Киевскому шоссе. И чаще всего в одно и то же время. Подходит тебе такая информация?
— Подходит. Если надумаешь ворошить старое, позвони. Окажи любезность. — Фризе продиктовал номер своего телефона и попрощался.
Он еще некоторое время походил по кабинету, обдумывая услышанное от следователя ГАИ. Потом ход его мыслей принял другое направление — гастрономическое. Было пять часов. Подходило время ужина. Не слишком близко подходило, но ведь обед‑то не удался — одна котлета с макаронами. А сегодня Большая Берта собиралась заглянуть на рынок и это вселяло в душу Фризе надежду. Он уже решил согрешить и покинуть прокуратуру на полчаса раньше, как зазвонил телефон. Фризе не хотел брать трубку, но могла ведь звонить и Берта с приятными известиями об ужине.
Звонила Алина Максимовна.
— Вы мне очень нужны, Владимир Петрович. — Голос был грустный, но тревоги в нем Фризе не почувствовал.
— Готов встретиться с вами в любое время. — Он совсем не имел в виду, что «любое время» может означать — сейчас. Но Маврина спросила:
— Сейчас можете? Я могу послать за вами машину.
— Не беспокойтесь, — запротестовал Фризе, — я на колесах. Сейчас приеду.
— Прошу вас, — тихо сказала Маврина и повесила трубку.
НЕИЗВЕСТНЫЕ ДЕЙСТВУЮТ
Фризе позвонил Берте, но ее еще не было дома. Он быстро оделся и пошел уже к двери, но, посмотрев на сейф, вернулся. Открыл его и забрал записки Покрижичинского. Положил во внутренний карман куртки. На глаза ему попался пистолет и его он тоже сунул в карман.
Сбегая по стоптанным мраморным ступеням пологой лестницы, Фризе думал о том, что такого ужина, как у Берты, он не дождется, но хоть чаем с бутербродами красивая вдова его накормит. А потому — скорее в Переделкино. Кто знает, может быть и Бертин ужин еще не остынет к его возвращению?
Но быстро добраться до дачи Мавриных не удалось — все четыре ската «Жигулей» были проколоты. У машины был жалкий, обиженный вид.
— Сволочи! — громко выругался Фризе, растерянно глядя на машину. Какой‑то прохожий, приняв энергичную реплику на себя, отпрянул от Фризе, чуть не сбив с ног пожилую женщину.
Несколько минут он стоял как вкопанный, не в состоянии принять хоть какое‑то решение: то ли, послав к чертям Алину Максимовну, броситься к телефону и обзванивать друзей в попытке раздобыть колеса, то ли вызывать аварийку, то ли ехать под крыло к Берте — туда, где его ожидал ужин и сочувствие.
Решил случай. К прокуратуре подкатила белая «Волга» прокурора. С приходом демократии Олег Михайлович посчитал более приличным ездить на белой машине — черные «Волги» были символом партийной номенклатуры. Увидев прокурора, не спеша вылезающего из машины, Фризе, наконец, обрел способность действовать. Он кинулся наперерез шефу:
— Олег Михайлович, мой «жигуленок» изуродовали, — он показал рукой на машину. — А мне срочно в Переделкино, позвонила вдова Маврина.
— Что?! Прокололи шины прямо перед окнами прокуратуры! — возмутился шеф. — Ну и накручу я хвоста этому Алейникову! — Алейников был начальником районного управления внутренних дел. — Обещаю тебе, Володя.
— А как с машиной? До Переделкина рукой подать.
— Бери. До Киевского вокзала, — недовольно буркнул прокурор. Он любил, когда его персональная «Волга» стояла наготове у подъезда. — Учти, на электричке быстрее. На дорогах гололед и прочее. Уж я‑то знаю.
Фризе вскочил в последний вагон нарофоминской электрички за несколько секунд до отправления. Вместе с потоком пассажиров он пошел по вагонам вперед в поисках свободного места. Хмурые сосредоточенные люди плотно сидели на скамьях промороженных вагонов. Ни улыбок, ни смеха. Берта сказала бы: здесь недоброжелательная аура.
В середине состава, когда Фризе уже потерял надежду найти свободное место, его окликнули.
— Владимир Петрович! — голос был приятный и доброжелательный.
Фризе оглянулся и встретился взглядом с писателем Огородниковым.
— Приземляйтесь, мы потеснимся, — он указал на сиденье рядом с собой. Собственно говоря, тесниться там и не требовалось. Огородников, расстегнув добротную дубленку, расположился широко и вольготно. Рядом с ним на скамейке лежал портфель. На портфеле — толстая стопка типографских страниц. Кроме Германа Степановича, на краешке скамьи сидела одетая в легкое демисезонное пальто и мужскую ушанку старушка.
— Садитесь, — писатель запахнул дубленку и положил портфель на колени.
Когда Фризе сел, Огородников показал на стопку страниц: — Верстка новой книги. «На последнем дыхании». Совпис торопит. Они уверены, что книга получит колоссальный резонанс, — он пожал плечами. — Не знаю, им виднее.
Говорил Огородников громко, не стесняясь сидевших рядом пассажиров. Фризе чувствовал их настороженное любопытство и ругал себя за то, что не остался в соседнем вагоне.
— Такой безграмотный набор. Вместо того, чтобы следить за сутью, за ритмикой, я вынужден править орфографические ошибки. Кстати, как вам нравится название?
— Название хорошее, — тихо ответил Фризе. — Но если мне не изменяет память, так назывался один французский фильм.
Сидевший напротив мужчина как‑то подозрительно крякнул, будто подавился смешком.
— Не может быть! — лицо Огородникова сразу сделалось неприветливым и даже голос потерял свою мягкость. — А впрочем, фильмы пекут десятками тысяч. Кто помнит их названия? Это, небось, что‑нибудь спортивное?
— Нет. Я впервые увидел в нем Бельмондо.
То ли Огородников не знал, кто такой Бельмондо, то ли ему было неприятно говорить о фильме с таким же названием, как и его обещающая сенсацию книга, но он резко переменил тему разговора. И даже спрятал в карман паркер, которым правил верстку.
— А вы знаете, молодой человек, два дня я звоню вам по всем телефонам и не могу дозвониться. Следствие идет полным ходом?
Фризе готов был провалиться сквозь пол на рельсы.
— Герман Степанович, — выразительно посмотрел он на писателя. — Про политику ни слова! Договорились?
Огородников шутки не понял.
— Ну, какая же это политика? Вы обещали держать меня в курсе расследования. Я был вчера у нового министра внутренних дел, дарил ему свои книги. Так вот — мы с ним обменялись информацией об истории с Мавриным.
Он все говорил и говорил, и у Владимира зародилось подозрение: Герман Степанович так словоохотлив, потому что боится, как бы его не стал расспрашивать следователь. «Чего это он? — удивился Фризе. — Неужели я прошлый раз его так напугал? Шуток, что ли, не понимает?»