Фризе встал и с неудовольствием посмотрел на свою модную куртку — она была в пыли. Сказал:
— У тебя, Слава, в школе хорошая учительница литературы была. Классиков без ошибок цитируешь. А по части логики… Ведь я с чего начал расследование, к тому и пришел. Ни на сантиметр не продвинулся.
Гапочка удивленно посмотрел на Ерохина:
— Что с твоим приятелем? Сильный жар?
— Володя, ты что? Правда, нездоровится? Такую банду накрыли…
— Это все — побочные результаты. С чего началось? С убийства санитара–водителя Уткина. Кто и почему его отравил? Я не знаю. А ты, доблестный розыскник?
Ерохин пожал плечами.
— Что‑то они не поделили между собой. Теперь уж не узнаешь. Помнишь отравление грибами?! Такой же «глухарь».
— Думаешь, нынче все спишется? Нет, дружок. Николай Уткин выпил чужое пиво. Это тебе должно быть ясно. Я смутно догадывался с самого начала. И один настырный писатель меня усиленно к этой мысли подталкивал. Не в прямую, нет. Просто говорил, что Маврина убили, и намекал — за что.
— Ты что‑нибудь понимаешь? — спросил Ерохин Гапочку.
— Ничегошеньки.
— А тут еще меня зашаховали, машину украли, в квартиру залезли, в Переделкино замочить хотели. — Он театральным жестом схватился за голову: — Ой, ой, бедный Володечка! Бессонница, еда всухомятку, шеф достает…
— Связи со случайными женщинами, — тихо добавил Ерохин.
Фризе осекся. Подозрительно посмотрел на товарища.
— Извини! Голова кругом. Вместо того, чтобы крепко задуматься, я стал быстро бегать. Скорее, скорее! К одному свидетелю, к другому.
— Ходилки длинные, — не удержался Ерохин.
— Кончай ты подъелдыкивать! — заорал Фризе. — Я перед вами стриптизом занимаюсь, а вы, как два идиота!
— Нэ волнуйтесь, товарищ Фризе, — голосом Сталина произнес Гапочка. — Мы вас в обиду нэ дадим!
Фризе не выдержал и улыбнулся. Сказал виновато:
— Ребята, засуетился я, что и говорить. Кинулся в аферы. Стрельба, то да се. Вот Ниро Вульф все распутывал, не выходя из дома.
— И гладиолусы успевал выращивать, — вставил Гапочка.
— Орхидеи.
— Если честно, Володя, — сказал Гапочка, — я тебя не совсем понимаю. Прошли две недели с того дня, как ты завел дело об убийстве Уткина. За это время наворочал — дай Боже! Нечего заниматься самокритикой. Дима прав — обезврежена целая банда.
— Суетился я, суетился! За событиями шел. Если бы всерьез вел поиск того, кто отравил пиво, раскрыл дело.
Гапочка смотрел на Фризе с сомнением.
— Да! Систематично, без лишнего шума и выстрелов. Тогда бы и депутат Грачев не разгуливал по Женеве, а сидел в Матросской тишине и кололся на тему, куда утекали миллиарды. Ведь жмурики — это ширма!
— Вот ты о чем! — понимающе кивнул Гапочка. — Да тебе бы Моссовет не дал санкции на арест.
— Не дураки же там сидят?! Я бы им доказательства в зубы. И не вопил бы Грачев из Женевы, что я взяточник. Сидя в Москве, побоялся обвинения в клевете.
— В Женевский суд обратись, — усмехнулся Ерохин.
— Сделаю, — серьезно ответил Фризе. — Найду хорошего международника, составлю бумагу. А теперь, милый мой майор Дима, нам с тобой предстоит…
Резко зазвонил телефон. Гапочка снял трубку и сказал отрывисто:
— Здесь совещание.
— Я подумал, — уточнил Фризе, — это, Дима, предстоит не нам, а тебе. Записывай.
Ерохин взял со стола лист бумаги, достал авторучку.
— Первое — банки с пивом. На каждой полно цифр. Сравни: отравленную, одну из тех, что изъяли у Чердынцева и у вдовы Маврина. Там ведь должен быть номер партии и срок годности. По–моему, кооператоры продают залежалое пиво. Я где‑то читал. А в «Березке» — свежее. Второе — выясни, кто из гостей Маврина имеет возможность покупать в валютке? Из тех, кто приходил на юбилей.
Ерохин хотел возразить, но Фризе продолжал:
— Постарайся узнать, кого издают за границей, у кого счет во Внешэкономбанке. Узнай, как покупал пиво сам Маврин. Он это тайком от жены делал и я не сомневаюсь, что такие классики сами по магазинам не бегают. Даже по валютным. Значит, поручал кому‑то. Потом мы с тобой сядем рядком и поговорим ладком о том, кто мог старику это пиво подсунуть? Будем думать, а не бегать. Время стрельбы закончилось.
Фризе, излив душу и выпустив пары, отбыл в свой кабинет, майор отправился вслед за ним. В комнату он не зашел, встал на пороге.
— Старик, ты и правда думаешь, что нужен весь этот твист вокруг пива?
— Я тебе поручал когда‑нибудь заниматься глупостями?
— Бывало.
— Да зайди ты, наконец, в кабинет! Посиди пять минут.
— Если я сяду, то надолго, — вздохнул майор. Он был на удивление меланхоличным. «Выпили мы вчера много!» — решил Владимир и сказал:
— Не считай это мелочевкой, Дмитрий. Я тебе со стопроцентной гарантией могу предсказать результаты. Но нам не мои прогнозы нужны, а задокументированные факты.
Когда Ерохин ушел, Фризе достал список гостей на юбилее покойного Маврина и выписал повестки первым пяти. Это были критик Борисов, детективщик Огородников, абхазский прозаик с постоянной московской пропиской Убилава и два поэта — Лис и Двужильный. Повестки Владимир решил послать с курьером, чтобы уже завтра иметь возможность допросить этих людей.
В тот же день, вечером, ему позвонил Ерохин. Несмотря на минорное настроение, он хорошо поработал. Срок годности пива, которым баловался Чердынцев, был просрочен чуть ли не на год. Ныне покойный гангстер сильно подрывал свое здоровье пивными консервантами. А вот Маврин пил свежее пиво — «Березка» не подводила своих клиентов. Банка «Туборга», которым отравился Уткин, тоже была из «Березки», но партии оказались разные — разные серийные номера и сроки годности.
— Что и следовало ожидать, — сказал Фризе. — Теперь следует вычислить, как эта банка попала в дом классика. Но умер он, не прикоснувшись к ней. Зато Уткин выпил банку до дна. — Фризе подумал о Нине. Ее «Москвич» все еще стоял в гараже на даче. А сама Нина разгуливала по городу с «кольтом» в сумочке. Владимир был в этом уверен, хоть она и пообещала выбросить оружие в Москву–реку.
— Выходит, что Огородников прав?
— Отчасти. Маврина хотели отправить на тот свет, но совсем по другим соображениям.
— Больше всего издают за границей поэта Двужильного, — продолжал майор, — но, говорят, он очень жадный и из‑за доллара застрелится. А банка пива стоит без малого доллар. Счета во Внешэкономбанке у Огородникова и у Борисова. Убилава без счета эскаве имеет. Кроме того, Володя, разве доллары сейчас проблема? Любая шпана купить может.
— Любая шпана всегда валюту имела.
— Тогда записывай. — И майор продиктовал десятка два фамилий. В списке были писатели и художники, актеры, один генерал, несколько человек из российской и московской администрации. Владимир сравнил этот список с тем, что дала ему Алина Максимовна. Не имел валютного счета во Внешторгбанке только поэт по фамилии Лис.
ПОРА ЛИ СТАВИТЬ ТОЧКУ?
К двум часам Фризе вызвали в прокуратуру. Огромное здание на Пушкинской еще несколько месяцев назад принадлежало Союзной прокуратуре и теперь сменило хозяина. За Российской прокуратурой остался и старый дом. Поговаривали, что начальство на этом не хочет останавливаться и просит у мэрии еще одно здание. Фризе не переставал удивляться, как мало заботятся новые власти о своем престиже — взять хотя бы свистопляску с помещениями. Был огромный дворец на Красной Пресне. Все там размещались: и Верховный Совет, и правительство. Теперь прихватили Кремль, целый город на Старой площади, где сидели цеки–сты. Мэрия отхватила здание СЭВа. В Ленинграде Собчак сидит в Смольном, в кабинете Романова. Люди, что, слепые и глухие? Отдали бы Смольный под гостиницу, заколачивали валюту. В конце концов продали бы иностранцам. Нет! Все гребут под себя. Шесть лет гудели в парламенте о привилегиях. Будущий президент записался в районную поликлинику, ездил на «Жигулях». А теперь?
Владимир поморщился. Невеселые мысли, возникшие пока он шагал по ковровой дорожке длинного коридора, выискивая нужный кабинет, настроили его враждебно и по отношению к хозяину кабинета. Незнакомому ему следователю Мишину В. Т.
В большой, светлой комнате Мишин находился в одиночестве. Имелся, правда, еще один стол, но, как определил Фризе, необитаемый. Увидев входящего, хозяин поднялся ему навстречу. Его рукопожатие было дружеским.
Мишин был приблизительно тех же лет, что и Фризе, может быть, на год–два старше. Невысокий, стройный, волосы тщательно уложены на пробор. В комнате витал легкий запах хорошего одеколона. «Здесь за собой следят», — подумал Фризе не без удовольствия. Он любил, когда люди хорошо вымыты и опрятны.
— Вилен Тимофеевич.
— Владимир Петрович.
Мишин показал на стул возле маленького столика–приставки. Извинился:
— А мне придется вернуться на рабочее место. Больно много бумаг скопилось по делу «Харона». Ну и названьице они себе придумали!
— Да. Не откажешь в остроумии.
Мишин постучал кончиками пальцев по столешнице, будто собирался с мыслями.
— Владимир Петрович, ваша докладная записка у Генерального. Вот ведь коловращение жизни?! Из реки достали. Можно сказать, из мертвых рук бандита.
Фризе молчал. Он подумал было, что следователь — обыкновенный любитель поболтать, но, взглянув в глаза, увидел, что взгляд у него жесткий. Значит, идет «пристрелка».
— Можно на «ты», Володя? Так проще.
— Почему нет? Давай на «ты».
По тому, как непроизвольно дернулись у следователя губы, Фризе понял, что предложение касалось только одной из договаривающихся сторон.
— Кстати, ты в партии состоял?
— В какой? — решил поиграть Владимир.
— В той самой.
— Нет. Не состоял, не привлекался, не женат. Ведь перед тобой мое личное дело. — Он заметил, как Мишин открыл знакомую папку.
— Решил перепроверить, — улыбнулся Мишин. — Уж больно непривычно — следователь прокуратуры и никогда в партии не состоял.
— Состоял бы — сидел на месте твоего шефа. А если бы писал книги по научному коммунизму, то на месте Бурбулиса.
— А что тебе Бурбулис? — глаза следователя насторожились. — Толковый мужик.
— Может быть, — согласился Фризе. — Его собаки, наверное, не любят.
На лице Мишина застыл незаданный вопрос.
— Голос у него скрипучий. Людей с таким голосом собаки не любят и кусают, — разъяснил Фризе. И подумал: «Он меня, небось, за идиота принял».
— Фризе, Фризе… странная фамилия. Ты еврей или немец?
— Русский.
Мишин неожиданно громко рассмеялся:
— Как Жириновский. Мама украинка, папа — юрист.
— Нет. Вилен. Если тебя интересуют детали — фамилия немецкая. Мои предки — обрусевшие немцы, породнившиеся со многими русскими дворянскими фамилиями. В Петербурге, на Васильевском острове, владели домами. И в Москве. Мать у меня русская. Отец — на три четверти немец. Дальше в генеалогию залезать?
— Нет, нет! — Мишин поднял руки. — Вижу, белая косточка. Давайте, Владимир Петрович, займемся теперь материями менее приятными.
На панибратстве был поставлен крест.
— Шеф, естественно, потребует от вас подробные объяснения по фактам, изложенным в докладной записке… — начал Фризе, но следователь остановил его.
— Позвольте закончить. Все, что касается «Харона», предельно ясно. Последние события поставили точку. Но вы еще и бросаете тень на руководство мэрии, обвиняя их в коррупции.
— Не обвиняю. Вы же читали мою записку. На основании имеющихся у меня фактов я предлагаю возбудить уголовное дело. Суд определит…
— Возбуждать уголовное дело против популярных политических руководителей?! Без достаточных оснований! Их и без того задергали. Дело дошло до того, что люди подают в отставку.
— Уходя — уходи, — буркнул Фризе.
— Что, что? — не расслышал, а может быть, и не понял Мишин.
— Я говорю: не красны девицы! Уж лучше один раз суд, чем терпеть газетные наскоки да пересуды в очередях. Суд вынесет вердикт — невиновны. И все заткнутся.
Мишин хотел возразить, но Владимир ринулся во все тяжкие:
— Как вы расцениваете признание мэра о том, что сам он дает некие суммы за услуги, но его всегда мучает гамлетовский вопрос: сколько дать? У нас что, отменена статья о даче взятки? А когда я пытаюсь разворошить муравейник, прокурор отстраняет меня от следствия!
— Прокурор арестован, — тихо сказал Мишин и почему‑то посмотрел на часы.
— Арестован?!
— В записной книжке Чердынцева найдены телефоны Олега Михайловича, записи о том, когда и сколько денег он получил от малого предприятия «Харон».
— Но это могла быть провокация! — Фризе хоть и зол был на шефа, но поверить в его предательство не мог. — Мало ли чего понапишут мафиози в своих записных книжках!
— Владимир Петрович, Чердынцев же не подставил свою голову под вашу пулю, только ради того, чтобы скомпрометировать районного прокурора?!
— Да. Но трудно поверить.
— Может, это вы подсуетились? Пока суд да дело — вписали несколько строчек в книжку? Шучу, шучу. Мы все проверили. Почерк — Чердынцева, записям не меньше месяца. В этой записной книжке такого понаписано! И все пока сходится. А главное — в директорском сейфе нашли ведомость на выплаты за консультации. И там ваш бывший шеф приложился собственной ручкой.
Фризе молчал, подавленный.
— Вы даже не спрашиваете сколько платили в «Хароне» за консультации? Сто тринадцать тысяч, — несколько секунд следователь пристально смотрел на Владимира, затем спросил:
— Впечатляет, коллега? Одного не пойму — почему еще и тринадцать? И спросить не у кого. Ведь среди тех, кого вы угробили, был и бухгалтер.
— Вилен Тимофеевич, я застрелил только Чердынцева. В порядке самообороны. Вы читали протокол осмотра места происшествия? Сколько пуль он в меня выпустил?
— Много. — Фризе уловил в голосе собеседника нотку разочарования. — Длинную очередь. Странно, что с такого близкого расстояния и промахнулся. А на автомате ваших пальчиков нет.
Владимир рассмеялся невеселым смехом:
— Вы искали? А ведь я мог и схватить автомат! Ко мне вломился не один Чердынцев.
— Почему же не схватили? — быстро спросил Мишин. — Почему?
— Нагнулся бы, секунду промедлил — получил пару дыр в голове.
— Да. Наверное. А ля гер ком, а ля гер. А второй убитый? В саду? — Мишин заглянул в лежащие перед ним бумаги. — Селюрин, водитель–санитар. Убит двумя пулями из револьвера. В спину.
Заметив, что Фризе смотрит на него с недоброй усмешкой, Мишин свел брови к переносице:
— Напрасно так смотрите на меня. Вы — наш! Работник прокуратуры. А жена Цезаря… Помните? Я ведь хочу снять все заморочки, проработать версии. Обижаться нечего.
«Вот и прорвался в тебе, Вилен, аппаратчик, — подумал Фризе. — Лексикон, что надо. И ни латынь, ни французский не спасут».
— С револьвером ладно. Разобрались. С ним «наследили» еще два года назад в Ростове. Убийство и тяжелое ранение. Выходит, здесь кто‑то из своих «промахнулся». Но оружия так и не нашли! Выбросили по дороге в снег?
— А в реке?
— Искали, — Мишин откинулся на спинку кресла, потянулся. — Ладно. Будем еще искать. Главное — вы здесь чисты, как стеклышко. А вот с машиной, с вашими «Жигулями» — есть загадки.
Владимир давно ждал вопроса о машине. Значит, экспертизу все‑таки провели. Это у Василькова все просто получалось. У него предвзятости не было.
— Загадки есть, — спокойно сказал Фризе. — А вот «Жигулей» нет.
— Получите хорошую страховку. Вы как в воду глядели — перестраховали машину на более крупную сумму, как раз накануне несчастья.
Фризе опять стало смешно. Он не сдержался, рассмеялся, но теперь без всякой злости и подумал: «Опять мне придется разочаровать коллегу».
— Ведь это не я повысил цены на машины, Вилен Тимофеевич, а правительство. Что было делать? — настал удобный момент упомянуть про угон. Фризе лихорадочно соображал: сказать или еще поиграть? Пожалуй, сказать сразу вышло бы естественнее.
— Вы, наверное, знаете, неделю назад мою машину угнали.
— Угнали? — Мишин искренне удивился и Владимир поверил, что про угон следователь ничего не знал. Капкан опять не сработал.