Утром следующего дня «штурму» подвергся автосалон «Опель», на этот раз, кроме сотрудников Отдела по борьбе с экономическими преступлениями и следователя городской прокуратуры, принимали участие сотрудники ГИБДД имевшие при себе ноутбук с заявкой Интерпола по поводу угона из Западной Европы дорогих автомобилей. В баня данных компьютера имелось более тысячи машин. За автосалон взялись всерьез.
Удавка Уголовного процессуального кодекса все сильнее и сильнее затягивалась на шее магната Максурова одновременно перекрывая финансовый поток, который можно было использовать в предвыборной кампании… Примерно в то же время в редакцию «Московского коммерсанта» вошел хорошо одетый молодой человек, про демонстрировав сидящему на входе милиционеру красную корочку служебного удостоверения, он прошел внутрь. Немного потолкавшись среди журналистской братии, он зашел в приемную главного редактора газеты. Немного поболтал с молодой сексапильной секретаршей, после чего прошел в кабинет главного.
Обстановка кабинета соответствовала рангу преуспевающего издательства, коим и являлся «Московский коммерсант». За широким письменным столом сидел уже немолодой импозантный мужчина в дорогом костюме стального цвета в мелкую белую полоску.
— Матвей Семенович? — поинтересовался вошедший.
— Да, — неохотно отрываясь от изучения будущего номера газеты, сказал главный редактор. — А в чем дело?
— Старший лейтенант Лялькин, Федеральная служба безопасности, — представился вошедший, демонстрируя удостоверение в открытом виде.
— Слушаю вас, — в голосе газетчика послышались брезгливые нотки.
Кирилл пропустил мимо ушей неприкрытое пренебрежение и, широко улыбнувшись, произнес:
— Всего один вопрос. Вы знакомы с Мусой Максуровым?
— С Мусой? — переспросил Матвей Семенович.
— Конечно, мы являемся членами одного гольф-клуба, часто вместе играем. А в чем, собственно говоря, дело?
— Видите ли, Матвей Семенович, у вашего друга возникли неприятности, — начал Лялькин издалека. — Экономического характера, точнее, неуплата налогов, кража машин и тому подобное. И нам бы не хотелось, чтобы в этот конфликт ввязывались вы, вернее сказать, ваша газета. Гак будет лучше для всех.
— Что? — Главный редактор привстал со своего кресла и почти искренне возмутился: — Муса кандидат в депутаты, а вы его хотите с грязью смешать. Выполняете политический заказ, — и яростно замахал длинным указательным пальцем перед носом Кирилла. — Не выйдет, господа хорошие. Не выйдет у вас ничего, — почти по-змеиному зашипел газетчик. — Мы вас не выкорчевали до конца в девяносто первом, теперь это сделать не поздно. Это вам не тридцать седьмой год, мы в состоянии обрушить на вас дубину народного гнева.
Матвей Семенович ожидал от незваного гостя какой угодно реакции: вспышки бессильной ярости, возможно, даже тумака, который он бы стоически перенес, или даже позорного бегства. Последний вариант был для главного редактора наиболее предпочтительным.
Но Лялькин не закричал, не ударил редактора и, естественно, никуда не побежал. Он снова улыбнулся своей нахальной улыбкой и уничтожающе-спокойно произнес:
— Матвей Семенович, дубина, как и всякая палка, имеет два конца. Как бы второй не пришелся по вас.
— Угрожаете? — процедил сквозь зубы газетчик, стараясь прокрутить в мозгу, на чем же его можно подловить.
— Предупреждаю, — последовал короткий и невозмутимый ответ.
— Вы меня не запугаете, — неуверенно пробормотал газетчик, ощущая, как земля уходит из-под его ног.
— Никто вас не собирается пугать. Как только вы вступите в конфликт, сразу же Генеральная прокуратура начнет расследование по факту мошенничества в особо крупных размерах.
— Что?
— В девяносто пятом году в Чечне были похищены два журналистов вашей газеты. Боевики потребовали за них выкуп в размере миллиона долларов, и вы незамедлительно согласились выплатить всю сумму. В творческом коллективе ваш авторитет поднялся до небес, да и рейтинг самой газеты значительно вырос. Но никому из дотошной журналистской братии даже и в голову не пришло, что всё было подстроено. Выкуп поделили между собой брат Мусы Максурова полевой командир Асламбек Максуров и вы, уважаемый Матвей Семенович. Вы в Испании приобрели виллу на берегу Средиземного моря ровно за пятьсот тысяч зеленых долларов, причем, заметьте, наличкой. Мало этого? Идем дальше, вашей супруге и близким, думаю, будет весьма забавно узнать, что после двадцати лет совместной жизни вы начали активно бегать на сторону, да еще абсолютно нетрадиционно для гетеросексуала. — Это подло, — едва слышно прошептал газетчик, пытаясь лихорадочно ослабить узел модного галстука. — Что подло? — с издевкой в голосе переспросил Кирилл. — Обворовывать собственный коллектив или в гей-клубе предаваться содомскому греху?
Больше не говоря ни слова, Лялькин вышел из кабинета главного редактора. Он справился с заданием и популярно объяснил своему недавнему собеседнику, что может оказаться на другом конце «дубины народного гнева». И если газетчик не дурак или камикадзе, он поостережется лезть на столб, снабженный красноречивым предупреждением «убьет». А Кириллу следовало поспешить, на сегодня запланированы посещения редакций еще двух газет и одной радиостанции.
Тем временем Матвей Семенович дрожащими руками налил из графина полный стакан воды, положил под язык таблетку валидола и крепко призадумался. С одной стороны, защищать Мусу никак нельзя, своя шкура дороже. Но, и другой стороны, Муса не простит предательства, особенно двое его младших братьев, это же настоящие людоеды. Значит, остается только один выход — бежать и до лучших времен пересидеть это смутное время. «Хотелось бы надеяться, что с Мусой они быстро покончат», — с надеждой подумал главный редактор, нажимая кнопку сенатора, связывающего его с секретаршей. — Мария, для всех я в творческой командировке. И закажи мне билет на сегодняшний вечер на Мадрид…
В конце мая в горах началось шевеление. Несколько отрядов собрались на глухой законсервированной базе. Этот район у федералов считался безопасным, сюда даже не залетали патрульные штурмовики. Несколько дней спокойной жизни закончились, началась напряженная работа. Каждую ночь приезжали на базу грузовики, в них загружали оружие и боеприпасы, на следующую ночь машины уезжали. Дважды появлялся «Сам» Джохар, в полевой форме и пилотке с эмблемой Ичкерии, он запирался с командирами отрядов в штабном блиндаже. После одного такого совещания к Степану подошел Абдула, «адъютант» Максурова, и торжественно произнес:
— Намечается большое дело против русаков, буду резать им башки. — Потом, подмигнув Корчинскому, весело добавил: — Асламбек тебя тоже записал в отряд Шамиля.
В июне появился командир нового отряда Шамили «Пастух». Степан хорошо знал его, они вместе воевали в Абхазии против грузин, где тот командовал батальоном Среди чеченцев про него ходили легенды. Как настоящий профессионал, Корчинский скептически относился к этим самопальным полководцам и деревенским Че Геварам, считая, что это — до настоящей взбучки, а потом их придетеся вылавливать по норам.
Через несколько дней бойцам отряда Пастуха выдали дополнительный боекомплект, мусульмане помолились на своих ковриках, и отряд начал спуск в долину. Внизу у дороги их ждали «КамАЗы». Загружаясь в кузова, боевики плотно жались друг к другу, затем выход плотно заложили гробами, так, что не было даже просвета.
Ехали несколько дней, останавливаясь лишь ночью чтобы оправиться и перекусить. Степан в духоте кузова задыхался, сидящий рядом Абдула буквально смердел зловонным потом. Колонна двигалась на север. С каждьм днем блокпостов становилось все меньше, останавливались реже.
Наконец из кабины донеслось:
— Можете курить.
Все боевики потянулись к своим сигаретам. Степан за тянулся с удовольствием «Беломором», его ядреный дым заглушил вонь Абдулы.
— И долго еще нам ехать? — спросил Корчинский своего соседа.
— Не терпится русским делать секир башка, — Абдула левой рукой провел по горлу.
— А, где?
— Где, где — в Москве.
— Прямо-таки в Москву едем? — с недоверием усмехнулся Степан.
— Не веришь — не надо. Сказал, что знаю, — обиделся чеченец.
Через полчаса колонна остановилась. Из грузовиков выбросили гробы. Один из боевиков оскалился: — Скоро они понадобятся русским.
Вдоль грузовиков прошел Шамиль в мятой шляпе, обмотанный оружием. Он что-то сказал по-чеченски. Старшие групп стали раздавать боевикам зеленые повязки смертников. Получив такую повязку, Степан вскипел:
— Что, блин, ваш комбат с церковноприходским образованием решил из нас смертников сделать?
— Тише, тише, — умоляюще прошептал Абдула, он (нал, что ждет смутьяна, а заодно и его, как командира-изменника. — Это уловка. Русские увидят, что против них смертники, и будут убегать.
— Где ж твоя Москва? — проскрипел зубами Степан.
Абдула лишь пожал плечами. Колонна, набирая скорость, понеслась вперед. Через четверть часа раздался скрип тормозов и сразу же прозвучали команды по-чеченски. Боевики посыпались из кузовов. На площади небольшого южного города люди жили своей мирной жизнью, никто не думал о войне.
Абдула, подняв пулемет, дал длинную очередь в сторону рынка. Оттуда сразу же раздались крики ужаса, люди заметались под свинцовым шквалом. А Абдула все стрелял и стрелял, повернувшись к Степану, он весело произнес:
— Вах, как весело.
Сжимая руками цевье автомата, Степан хаотично двигался по площади, не понимая, что делать, зачем он здесь?
Из подворотни появлялись боевики. Они возвращались, толкая перед собой каких-то людей — женщин, старух, стариков, детей — все босиком, полуодетые. — Гоните их в здание больницы, — почему-то по-русски кричал Шамиль.
От гостиницы «Химик» бежала еще одна группа боевиков, неся на себе ящики с боеприпасами, разобранные крупнокалиберные пулеметы, гранатометы. Степан узнал их. Они приезжали на базу за боеприпасами и оружием.
«Значит, все было продумано и приготовлено заранее», — догадался Корчинский.
— Чего стоишь, помоги тащить боеприпасы, — крикнул один из боевиков, таща станину от «крупняка» «утес».
Степан бегом направился к гостинице, там был целый арсенал, подхватил деревянный ящик на плечо и бегом направился к постройкам городской больницы.
Перебегая через площадь, услышал хлопок пистолетного выстрела. Круто развернувшись, Степан нажал спуск автомата, «Калашников» короткой очередью плюнул свинцом. На другом конце площади, повалился мальчишка-милиционер. Корчинский зло сплюнул себе под ноги:
— Дурак, куда с пукалкой против автоматов. Снова повернувшись, побежал к больнице. Там уже во всю шла подготовка к обороне. Больных и заложников сгоняли в просторные помещения, где их охраняли автоматчики. На крыше устанавливали крупнокалиберные пулеметы и гранатометы. Снайперы занимали позиции на верхних этажах. Позиция Степана оказалась на втором этаже, в левом крыле больницы. Рядом с ним расположился Абдула со своим пулеметом.
— Мы все будем героями, Скок, — весело произнес толстяк, но, столкнувшись с тяжелым взглядом бывшего десантника, подавился словами, вспомнив, что тот его однажды предупреждал насчет своего прозвища.
На несколько часов над городом повисла гробовая ти шина. Огромный желток солнца высоко висел в безоблачном небе. Легкий ветерок шевелил уцелевшими на окнах больничными занавесками, прохлады он не приносил, впрочем, сейчас Степан ничего не чувствовал. Его мозг пытался проанализировать происходящее. За долгую армейскую жизнь и после, когда он воевал как наемник (Сухуми, Грозный, Бамут, Гудермес], всегда рядом витала вероятность гибели, но так же всегда были пути к отступлению, маневру и просто бегству. В конце концов, живая собака Лучше мертвого льва.
Сейчас всего, кроме возможности умереть, они были лишены.
Вскоре горячий степной воздух наполнился грозным шумом, через несколько минут невооруженным глазом были видны пыльные шлейфы, тянущиеся едва ли не до неба. Ясно, к городу подходили войска, усиленные бронетехникой.
Наведя бинокль, Степан увидел бойцов, сидящих на броне БМП, одетых в жесткие бронежилеты и шлемы типа «сфера», вооруженных тяжелыми автоматами. — Ясно, — со вздохом произнес Корчинский, — «Альфа» пожаловала.
— Ерунда, — подал голос Абдула. Он лежал на полу, подстелив под свою жирную тушу два больничных матраса, и непрерывно курил самокрутки, «заряженные» гашишем. Глаза его лихорадочно блестели, на мясистых губах пузырилась пена. — Мы воины Аллаха, мы прекратим эту воину и станем героями.
— Вряд ли нас отсюда выпустят живьем, — с горечью произнес Степан. Студент-недоучка завел отряд отборных бойцов в ловушку, думая, что обеспечил себе защиту несколькими сотнями заложников. Что для нынешнего времени несколько сотен, когда первый день штурма Грозного окрасился кровью нескольких тысяч. Сейчас главное — соблюсти тайну информации, а потом, выгнав танки на прямую наводку, расстрелять больничные корпуса и все огневые точки, затем придет «Альфа» и прикончит уцелевших. Потом можно раструбить на весь мир, что гибель мирного населения — это работа чеченских варваров. Точно так же поступил бы и он.
— На, покури, — предложил Абдула, подкуривая новую папиросу. — Легче станет.
— Легче не станет…
Как ни ожидали штурма боевики, он начался неожиданно. Апьфовцы приближались бесшумно, пока их не увидел один из часовых. И тут началось. Противоборствующие стороны взорвались огнем. Первое время Степан еще стрелял, целясь в расплывчатые камуфлированные силуэты, но после того, как вскочившего во весь рост Абдулу с пулеметом на изготовку изрешетили десятки пуль, превратив тушу толстяка в окровавленный ком, опытному глазу бойца стало ясно — это снайперы, и не единицы метко стреляющих солдат, а десятки… Вжавшись в пол, Степан понял — это конец. Их уничтожат, чтобы показать всем сражающимся в Чечне — захват заложников им не поможет. Огонь наступающих нарастал уже «Альфа» подобралась к ближайшим постройкам, еще немного — и дойдет до рукопашной. На чьей стороне перевес, и так ясно. Что будет с захваченными в плен боевиками, тоже ясно. Степан сам не раз карал пленных, считая что нечего затягивать разбирательство причин, толкнувших человека на тот или иной шаг, почему он взял оруже и пошел воевать. Знал, как с ним, славянином, поступят славяне из «Альфы». А жить так хотелось…
Убежденный атеист, Степан Корчинский обратился к богу. Он никогда не знал молитв и потому просил бога по простому, по-человечески:
— Господи, помилуй, пожалей меня. Грешен, что поднял руку против единоверцев, братьев по крови. Пожалей меня, сохрани от смерти. Клянусь, никогда не буду лезть политические разборки. Не мое это дело. Клянусь.
Моля бога о сохранении жизни, Степан не забывал заодно костылять Асламбека, Шамиля, САМОГО Джахара уже покойного Абдулу, толкнувших его на эту авантюру. При этом не забывая заодно бросать в окно гранаты (на случай, если альфовцы подойдут впритык к больничное корпусу].
То ли бог услышал мольбы заблудшей овцы, то ли был приказ командования, но «Альфа» отошла. Начался длительный процесс переговоров. Появились журналисты со всего света, депутаты, правозащитники. Начались уговоры, увещевания, призывы к здравому смыслу, вслед за которым последовал расстрел заложников.
Степан понял, акция не имела никакого военного смысла. Это была политика, грязная, замешанная на крови невинных.
После расстрела заложников переговоры пошли быстрее. Шамилю не удалось вытребовать вывода войск из Чечни, но он добился, чтобы его отряд отпустили обратно…
Степан Корчинский проснулся от биения собственного сердца, так было всегда, когда ему снился этот сон. Впрочем, это был не сон, это была боль, запечатлевшаяся в его Мозгу на всю оставшуюся жизнь. Такого страха, как он натерпелся в Буденновске, лежа под обстрелом у окна в захваченной боевиками больнице, когда на штурм пошла «Альфа», он еще никогда не испытывал. Даже когда через два месяца, возвращаясь домой, он случайно узнал, что сопровождающие чеченцы собираются сдать его грузинским властям как абхазского боевика, чтобы не платить ему причитающиеся деньги. Он их просто зарезал без угрызении совести и сбросил тела в пропасть, имитируя случайную гибель.