§ 4
Это был большой магазин, двери которого полиция взломала. На полу лежали раненые, над ними суетились врачи и их помощники. Протащив Питера по коридору, его втолкнули в комнату, где находилось несколько человек, одни сидели, другие стояли, вид у всех был ошарашенный. Те, кто не сумел оправдаться перед полицией, содержались под стражей.
Полицейские прижали Питера к стене и обшарили его карманы, извлекая постыдное содержимое, — грязную тряпку, два окурка, подобранные на улице, сломанную трубку и испорченные, когда-то стоившие доллар, но теперь негодные даже для ломбарда, часы. Это всё, что они должны были найти по расчетам Питера. Но они нашли ещё одну вещь — листовку, которую Питер сунул в карман. Обнаруживший листовку полицейский пробежал её глазами.
— Чёрт подери! — вырвалось у него. Он пристально посмотрел на Питера, затем на других полицейских и протянул им листок.
В этот момент вошёл человек в штатском.
— Мистер Гаффи! — обратился к нему полицейский. — Посмотрите-ка!
Человек взял листок и пробежал его глазами. Питер, как заворожённый, смотрел на полицейского, не понимая, в чём дело. Уж не сошёл ли с ума этот человек? Он свирепо уставился на Питера, и его большие круглые глаза, смотревшие из-под чёрных бровей, казалось, готовы были выскочить из орбит.
— Ага! — закричал он. — Наконец-то попался, голубчик!
Листовка трепетала у него в руке. Другой рукой, точно клещами, он схватил Питера за шиворот и с такой силой его рванул, что Питер начал задыхаться…..
— Это ты бросил бомбу,! — прошептал он.
— Что — в-в-вы! — еле слышно выдавил из себя Питер. — Б-б-бомбу?
— Выкладывай! — орал человек, наклоняясь к Питеру, зубы его зловеще поблескивали, точно он хотел откусить ему нос. — Выкладывай! Живо! Кто тебе помогал?
— Боже мой! — лепетал Питер. — Да я не знаю, о чем это вы…
— И ты ещё смеешь врать? — рычал человек, яростно встряхивая Питера, словно собирался выбить ему зубы. — Без дураков! Кто помогал тебе готовить бомбу?
Не помня себя от ужаса, Питер завопил:
— Да я в жизни не видал никакой бомбы! О чём это вы говорите?
— А ну-ка пойдём со мной, — сказал человек и направился к двери. Ему было бы удобнее повернуть Питера и схватить его за шиворот, но человек, как видно, ничуть не считался с Питером, — не ослабляя хватки, он выпихнул его задом наперёд в дверь и повёл, толкая перед собой, по длинному коридору, в самую глубину здания. И всю дорогу он не переставая шипел Питеру в лицо:
— Я у тебя вырву признание! Ты меня не проведешь! Выложишь мне всю правду!
Человек отворил какую-то дверь. Перед ними было что-то вроде чулана. Втолкнув туда Питера, он захлопнул дверь.
— Ну, выкладывай! — бросил он, затем сунул в карман листовку, и Питер так и не узнал, что там написано. Свободной рукой человек схватил Питера за руку, вернее за палец, и внезапно изо всех сил принялся его выламывать.
— А, а, а!.. — завопил Питер. — Стойте! Сломаете!
— Что ж, и сломаю! Я тебе все кости переломаю! Вырву у тебя ногти и глаза, если на то пошло! Говори, кто помог тебе сфабриковать бомбу?
Изнемогая от боли, Питер бурно протестовал: он никогда не слышал ни о каких, бомбах, даже не знает, в чём дело. Он корчился, извивался от боли, круто откидывался назад, стараясь вырваться из рук своего мучителя.
— Врёшь! — твердил Гаффи. — Я знаю, что ты врёшь. Признавайся: ведь ты из этой шайки.
— Какой такой шайки? Ой! Я не знаю, о чём вы говорите!
— Ты ведь красный?
— Красный? А кто они такие?
— Так я и поверил, что ты не знаешь, кто такие красные! Разве ты не раздавал листовки на улице?
— Да я даже не взглянул на неё! — повторял Питер. — Ни слова не прочёл и не знаю, что там написано.
— Ты у меня не финти!
— Какая-то женщина сунула мне её на улице! Ой! Стойте! Боже мой! Да я не читал этой листовки!
— Будет тебе врать! — яростно кричал человек в штатском. — Я сам тебя видел с красными. Я знаю про ваш заговор. И я из тебя выколочу правду! — Он схватил Питера за руку и иачал выкручивать ему кисть. Питер корчился от боли и кричал всё пронзительнее:
— Не знаю, ничего не знаю!
— Чем это они тебе так угодили, что ты их покрываешь? — допытывался Гаффи. — Какой тебе будет толк, если мы тебя повесим, а они спасутся?
Питер кричал и плакал всё громче.
— Они удерут из города, — продолжал мучитель. — А если ты сразу признаешься, мы их захватим и тогда я тебя отпущу. Пойми же, наконец, мы тебя пальцем не тронем, если ты нам скажешь, кто тебя на это подстрекнул. Нам известно, что ты не зачинщик, нам нужны главари.
Тут он начал уговаривать и улещивать Питера, но тот упрямо твердил свое: «Не знаю». Разозлившись, человек в штатском снова принялся выворачивать ему руки; Питер орал от ужаса и боли, но по-прежнему уверял, что ему нечего сказать, что он не знает, откуда взялась бомба.
Наконец Гаффи устал от этого бессмысленного истязания, или ему пришло в голову, что помещение не подходит для «допроса с пристрастием», ведь у дверей могли подслушивать. Он перестал выкручивать Питеру кисть и, запрокинув ему голову назад, пристально посмотрел в испуганные глаза.
— Вот что, молодчик, — начал он. — Сейчас мне некогда с тобой возиться, но я посажу тебя в тюрьму, ты мой пленник, и рано или поздно я у тебя всё выпытаю. Через день или там через месяц ты сам всё выложишь мне и про заговор, и кто печатал эту антивоенную листовку, и про красных, с которыми ты работал. Я тебе говорю наперёд, чтобы ты поразмыслил об этом, но смотри держи язык за зубами, и ни с кем — ни слова, а не то я вырву его у тебя из глотки.
Потом, невзирая на вопли Питера, он схватил его за шиворот и поволок обратно по коридору. Сдавая Питера полицейскому, он сказал:
— Отправьте этого парня в городскую тюрьму. Бросьте в «яму» и держите там, пока я не приду, и пусть ни с кем не разговаривает. А если посмеет — заткните ему пасть.
Полицейский повёл за руку злополучного Питера, который продолжал всхлипывать, и они вышли на улицу.
§ 5
К этому времени полиция уже оттеснила толпу и протянула веревки, чтобы сдержать её напор; на освобождённой от людей мостовой стояло несколько карет скорой помощи и два тюремных фургона. Питера втолкнули в один из них, рядом с ним сел полисмен; зазвонил колокол, и тюремный фургон стал медленно пробираться сквозь взволнованную толпу. Через полчаса они подъехали к огромному каменному зданию. Никто и не думал оформлять новоприбывшего, фамилию Питера не занесли в списки, даже не спрашивали, как его зовут, не сняли и отпечатки пальцев. Высшее начальство дало приказ, Питера доставили сюда, и судьба его была предрешена. Его спустили на лифте в подвал, а затем по каменной лестнице — в другой, ещё более глубокий подвал, и он очутился перед железной дверью с небольшой щелью наверху, дюймов в шесть длиной и шириной в дюйм. Это и была «яма». Дверь отворили и пихнули Питера в кромешную тьму. Хлопнула дверь, звякнули засовы, и всё стихло. Питер тяжело опустился на холодный каменный пол — жалкий, несчастный, раздавленный.
События чередовались с такой ужасающей быстротой, что Питер Гадж не успевал в них разобраться. Но теперь у него было времени вдоволь, — собственно говоря, кроме времени, у него ничего и не осталось. Он мог как следует поразмыслить, и ему стало ясно, что судьба сыграла с ним скверную штуку. Он лежал, и часы тянулись за часами. Он не мог бы определить, сколько времени прошло, то ли дни, то ли часы. В каменном карцере было холодно и сыро, — недаром его называли «холодильником», сюда бросали неподатливых и непокорных, чтобы немного охладить их пыл. Таким путем быстрей добивались цели. Заключённого оставляли здесь и забывали о нём, и голодный, продрогший человек шёл на все уступки.
Уж, конечно, в эту чёрную яму ещё ни разу не бросали такого измученного и жалкого человека, как Питер Гадж. Он чувствовал, что решительно ни в чём не виноват, и был совершенно сбит с толку. И надо же было, чтобы такой невероятный случай произошёл именно с Питером! С человеком, который изо всех сил старался избегать неприятностей в жизни, всегда был готов кому угодно услужить и исполнить всё, что прикажут, лишь бы не слишком утруждать себя, хорошо питаться и иметь теплый угол. Почему так жестоко подшутила над ним судьба? Он попал в ужасную передрягу, и казалось, не было никакого выхода из создавшегося положения. От него требовали, чтобы он что-то сообщил, Питер готов был рассказать всё, что угодно, но как расскажешь то, чего сам не знаешь?
Питер размышлял об этом, и негодование его всё нарастало. Чудовищно! Он сел и уставился в непроглядную тьму. Он говорил сам с собой, он взывал к тем, кто на свободе, он обращался ко вселенной, которая забыла о его существовании. Он возмущался, рыдал. Вскакивал на ноги, метался, как зверь в клетке, по своей тесной камере, где едва можно было выпрямиться. Он бил кулаком по двери — той рукой, которую Гаффи ещё не успел изуродовать. Он колотил в дверь ногами, кричал. Но ответа не было. Казалось, его даже не слышали.
В полном изнеможении Питер опустился на пол и забылся тревожным сном. Потом он проснулся, но явь была ужаснее любого кошмара. За ним придет этот ужасный человек! Будет пытать его и требовать, чтобы он рассказал то, чего он не знает! Гаффи был страшнее всех людоедов и драконов, о которых Питер слышал в детстве. Питеру казалось, что прошло несколько столетий, прежде чем он услышал шаги и дверь отворилась. Он притаился в углу, думая, что пришёл Гаффи. Послышалось шарканье, дверь захлопнулась, и опять воцарилась тишина. Питер нащупал краюху хлеба и кружку воды.
Прошли ещё века, Питер по-прежнему терзался бессильной яростью. Затем опять принесли хлеб и воду. Питер не мог бы сказать, кормят ли его во второй раз, или, может быть, уже наступил новый день? И сколько его здесь продержат? Неужели они задались целью свести его с ума? Он задал такой вопрос тюремщику, который приносил хлеб и воду, но тот не вымолвил ни слова. Питер был один-одинешенек в этой «яме». С ним был только его бог. Но Питер был мало знаком с богом, и ему не очень улыбалось оставаться с ним с глазу на глаз.
Труднее всего было переносить холод. Он пронизывал до костей, у Питера зуб на зуб не попадал. Хотя Питер был всё время в движении, ему никак не удавалось согреться. Когда тюремщик открывал дверь, Питер умолял его принести одеяло. Каждый раз, как тот приходил, Питер всё отчаяннее умолял его об этом. Ведь он болен, его ранило во время взрыва, ему нужен доктор, он умирает. Но он так и не дождался ответа. Питер лежал и, содрогаясь от холода и рыданий, корчась от мук, что-то бормотал и время от времени терял сознание. Он не знал, во сне или наяву всё это происходит, жив он или уже умер. Мысли путались у него в голове, и ему казалось, что его преследуют какие-то чудовища, которые уносят его в призрачный мир, швыряют в пропасть и терзают пытками.
Но как ни ужасны были бредовые видения, которые возникали в больном мозгу Питера, они не могли сравниться с жестокой действительностью, царившей в те дни в Американском городе и определившей судьбу бедного маленького человека по имени Питер Гадж. В этом городе была группа людей, которая захватила промышленные предприятия и вершила судьбами всего населения. Эта группа, завладевшая властью в городе, столкнулась с оппозицией в лице новой быстро растущей силы — рабочих союзов, стремящихся сломить олигархию дельцов и отнять у неё власть. Борьба этих двух групп, борьба не на жизнь, а на смерть, достигла крайнего напряжения. Они были подобны двум могучим борцам, вступившим в смертельный бой, гигантам, которые с корнем вырывают деревья и швыряют обломками друг в друга. И бедняга Питер чувствовал себя муравьем, оказавшимся случайно на пути этих борцов. Земля содрогалась от их топота, комья грязи летели во все стороны, бедного муравья смяли, оглушили и завалили обломками. И вдруг — бац! — гигантский сапог опустился и придавил беспомощно барахтавшегося Питера!
§ 6
Быть может, Питер находился в «яме» три дня, быть может неделю — он и сам того не знал. Наконец дверь открылась, и он услышал голос — в первый раз за все это время:
— Выходи.
Он уже давно жаждал услышать человеческий голос. Но от этого голоса он в ужасе забился в угол. То был Гаффи, и Питер знал, что его ожидает. У него застучали зубы, и он закричал высоким, срывающимся голосом:
— Не знаю! Ничего не знаю!
Чья-то рука схватила его за шиворот и вытащила в коридор — и вот он бредёт впереди Гаффи.
— Заткнись! — бросил тот в ответ на стенания Питера и повёл его в какую-то комнату, швырнул на стул, словно узел с грязным бельем, придвинул другой стул и уселся против Питера.
— Вот что, — сказал он. — Я хочу, чтоб ты меня понял. Хочешь ещё раз попасть в эту яму?
— Н…н…нет! — простонал Питер.
— Ну так знай, что ты будешь сидеть в этой дыре, пока не подохнешь, а время от времени я буду вызывать тебя и говорить с тобой. А пока мы будем говорить, тебе будут вывёртывать руки, загонять лучинки под ногти и прижигать кожу спичками — до тех пор, пока ты не расскажешь мне то, что я хочу знать. И не думай, что кто-нибудь тебе поможет. Никто даже и знать не будет. Ты будешь сидеть у меня здесь, пока во всём не признаешься.
Питер мот только всхлипывать и стонать.
— За это время, — продолжал Гаффи, — я разузнал о тебе всё, начиная со дня твоего рождения, и не пытайся что-нибудь скрыть. Я знаю, какое участие ты принимал в заговоре бомбистов, и мне ничего не стоит отправить тебя на виселицу. Но у меня ещё нет кой-каких улик против других молодцов. Мне нужны главари и зачинщики. Вот тебе шанс спастись, должен быть благодарен.
Питер продолжал стонать и всхлипывать.
— Заткнись, — крикнул Гаффи, и, поймав испуганный взгляд Питера, он продолжал: — Пойми: ты можешь спастись. Ты должен только всё выложить. Тогда мы тебя отпустим и больше тебя не будут беспокоить. Мы позаботимся о тебе. Тебе же будет лучше.
Питер уставился на него, как кролик на удава. А в душе его вдруг поднялось страстное желание вырваться на свободу, разделаться с этой скверной историей, получить какую-то поддержку. Если бы он знал, что надо рас сказать! Только бы догадаться, что именно!
§ 7
Гаффи вдруг нагнулся и схватил Питера за руку. Он опять стал выворачивать кисть — ту самую, которая ещё болела после первой пытки.
— Скажешь ты, наконец?
— Сказал бы, если бы мог! — вскрикнул от боли Питер. — Боже мой, что же мне делать?
— Ты мне не ври, — шипел человек. — Я знаю всё, меня не проведешь. Ты знаешь Джимма Губера?
— И не слыхал! — простонал Питер.
— Врёшь! — крикнул Гаффи и снова стал выворачивать Питеру руку.
— Д…д…да, знаю! — взвыл Питер..
— Вот это похоже на правду! — сказал Гаффи. — Конечно, ты знаешь его. Как он выглядит?
— Н… н… не знаю. Большого роста.
— Врёшь! Ты знаешь, что он среднего роста!
— Да, среднего.
— Волосы тёмные?
— Да, тёмные.
— И ты знаешь миссис Губер, учительницу музыки? — Да, знаю.
— И ты бывал у неё на дому?
— Да, бывал у неё на дому, — А где их дом?
— Н…н…не знаю… то есть…
— На Четвёртой-стрит?
— Да, на Четвёртой-стрит.
— И он тебя нанял доставить этот чемодан с бомбами, не так ли?
— Да, нанял.
— И он сказал тебе, что в чемодане, так ведь?
— Он… он… то есть… не знаю.
— А ну-ка припомни: он говорил тебе об этом?
— Д… д… да, говорил.
— Ты ведь знал всё и о заговоре?
— Д…. д… да, знал.
— А еврея Исаака знаешь?
— Д… д… да, знаю.
— Ведь этот молодчик вёл машину?
— Да, вёл…
— Куда он ездил?
— Е… е… ездил везде.
— Это он привёз сюда на машине чемодан?
— Да, он.
— И ты знаком с Бидлом и знаешь, что он там натворил?
— Да, знаю.
— И ты готов всё рассказать?
— Да, да, всё. Я скажу всё, что только вы…
— Ты скажешь всё, что знаешь, не так ли?
— Д… д… да, сэр.
— И будешь твёрдо держаться? И не пойдешь на попятную? В яму-то тебе возвращаться неохота?
— Нет, сэр.
Тут Гаффи вдруг вытащил из кармана какую-то бумагу, на которой было что-то напечатано.
— Питер Гадж, — сказал он. — Я наводил о тебе справки и установил твою причастность к этому делу. Ты увидишь, когда будешь читать, как точно я всё установил. Не найдешь ни единой ошибочки. — Гаффи хотел блеснуть своим остроумием, но бедняга Питер был так перепуган, что разучился улыбаться.