Драматург - Чехов Антон Павлович 9 стр.

— Сахар, пожалуйста.

— Нижняя полка, рядом с чаем и кофе.

Симус следил за ним, не отводя глаз. Когда мужчина подошел с сахаром в руках, Симус грубым голосом назвал цену. Я не знаю, что и сколько стоит, если это не выпивка, которая всегда стоит больше, чем я могу себе позволить, и не только с финансовой точки зрения. Но названная им цена была астрономической. Я хотел спросить: «Что? Разве уже одобрили новый бюджет?»

Но Симус бы меня не услышал: он не сводил глаз с мужчины. Когда тот ушел, Симус сказал:

— Проклятые воришки.

— Ты его знаешь?

— Нет, никогда раньше не видел.

— Тогда как?

Он посмотрел на меня — в глазах закипала злость.

— Все они воры и вруны, и только Бог знает, какую заразу они могут занести.

Я был так потрясен, что не знал, как реагировать. Глаза Симуса посветлели, он снова заговорил дружелюбно. Спросил:

— Чем я могу помочь, Джек?

Я купил коробку конфет и поздравительную открытку. Он рассказал мне анекдот про священника и ирландское жаркое. Слава богу, я сразу же его забыл. Анекдот был сальным и совершенно не смешным. Симус же был в восторге. Я помню, как он крикнул, когда я уходил:

— Заглядывайте, слышите?

Лил сильный дождь. Один из тех дождей, которые, казалось, направлены лично против тебя, желая промочить тебя до нитки.

Что и произошло.

Я припоминаю, что Билли Коннолли говорил, что нет плохой погоды, есть только неподходящая одежда. Заставьте его прожить шесть месяцев в Голуэе и послушайте, что он тогда скажет. Я залез в автобус и с трудом нашел место, так он был переполнен. Сидел у окна и пытался сообразить, что здесь не так. Ирландский. Все говорили по-ирландски. Я услышал:

— An bhfuil tu go maith? [1]

— Cen chaoi bhfuil tu? [2]

— Та an aimsir dona. [3]

Мне больше всего понравилось высказывание одного молодого человека, который на все это ответил:

— Та sceilin agam. [4]

У него было что рассказать. Перевод не в состоянии передать ту эмоциональную выразительность, с которой он произнес слово «sceilin». Смесь интриги, удовольствия, возбуждения и насмешки знающего человека. Я пожалел, что не слышал всю историю. Непосредственно перед отправлением в автобус вбежала девушка, которой не было еще и двадцати лет, в ветровке небесно-голубого цвета. Оглядев переполненный автобус, она обратилась ко мне:

— Это место что, занято?

Американка.

Я улыбнулся:

— Садитесь.

Она села и заметила:

— Мне нравится, как вы разговариваете.

Когда автобус тронулся, я по старой привычке перекрестился. Девушка пришла в восторг:

— Ух, надо же, как забавно!

Мне нечего было на это сказать. Она продолжала смотреть на меня. Я заметил колечко в ее левой брови и еще одно под нижней губой. Наверное, от этого дерьма больно. Чтобы заставить ее отвести взгляд, я спросил:

— Вы на каникулах?

— Это же типа отпуска, верно? Да, можно сказать и так, но это звучит скучно, вы меня понимаете?

— Почему?

Молодая американка закатила глаза, и я догадался, что так она всегда делает на вечеринках. Она ответила:

— Мой папа, он как тот старик, ему уже пятьдесят два, и он, типа, захотел узнать про мои корни. Типа, поздороваться.

Мне нравятся американцы, их живость меня поражает, свежая энергия кажется мне загадочной. Что касается меня, то я родился усталым. Я решил поддержать разговор и спросил:

— Родные вашего отца из Коннемары?

— Да, правильно, и он об этом уже миллион раз говорил. Так что я остановилась у его сестры, и она, типа, все время беспокоится. Все время волнуется. Ей бы, знаете, не мешало, типа, остыть.

Мне не очень просто было ее понимать. Если она скажет «типа» еще один раз, я взвою. Я спросил:

— О чем беспокоится ваша тетя?

— Типа, обо всем, понимаете?

До большего девушка не додумалась. Мы въезжали в Солтхилл, и мне хотелось посмотреть на залив. Чтобы американка не испортила мне удовольствие, я сказал:

— Чем вы заполняете свое время?

— Заполняете?

— Что вы делаете целый день?

— А, поняла. Чаще я болтаюсь… типа, в молле, смотрю на людей.

— В молле!

Все еще не отводя взгляда от залива, от волн, разбивающихся о скалы, я продолжил:

— Вам нравится?

— Надоело.

Я заметил гостиницу и двинулся вперед, чтобы предупредить водителя. Девушка спросила:

— Что за дела с тростью?

— Я повредил колено.

— Круто.

Я не очень был огорчен расставанием, но все же сказал:

— Будьте осторожны.

— Ага. Типа, как обычно.

Когда я вышел из автобуса, ветер едва не сбил меня с ног. Девушка смотрела на меня в окно, так что я помахал ей, как мне показалось, по-дружески. Она показала мне средний палец.

Гостиница «Берег Коннемары» напоминала мотель, длинный, вытянувшийся по самому краю участка. Я вошел и обрадовался теплу. Нашел комнату для отдыха и там Ридж и Маргарет. Я подошел и сказал:

— С днем рождения.

Ридж поморщилась и повернулась к Маргарет:

— Это он.

Не слишком радостное приветствие. Маргарет протянула руку:

— Я Маргарет, приятно познакомиться.

Не знаю, кого я ожидал увидеть. Если честно, то здоровенного кобла. Маргарет было под пятьдесят, волосы светло-пепельные, подстриженные под мальчика. Карие, широко расставленные глаза, слишком большой нос и прекрасный рот: к таким губам всегда хочется прикоснуться. Одета она была в темный пуловер и джинсы, тело казалось сильным и в хорошей форме. Я остро ощутил свой возраст, свою трость и выпрямил спину. Наблюдающая за мной Ридж улыбнулась. Маргарет сказала:

— Похоже, вы закоченели. Хотите выпить?

И заработала суровый взгляд Ридж. Я понял, она предупредила Маргарет насчет алкаша, поэтому она смутилась. Я сказал:

— С удовольствием бы выпил кофе.

Маргарет встала и ушла. Я обратился к Ридж:

— Она совсем не такая, какой я ее себе представлял.

Это ее позабавило, и она поинтересовалась:

— А что вы ожидали?

Как ответить на такой вопрос? Я остановился на полуправде:

— Враждебности.

— Еще слишком рано.

Вернулась Маргарет с подносом, на котором стоял кофейник и тарелка с бутербродами. Сказала:

— Да, забыла молоко.

И снова ушла. Я оглядел поднос и заметил:

— Мне она уже начинает нравиться.

Тут Ридж наконец сообразила, что было видно по ее глазам и насмешливой улыбке. Она хлопнула в ладоши и воскликнула:

— Поверить невозможно.

Я понятия не имел, о чем это она, и проговорил:

— Я понятия не имею, о чем это вы.

— Маргарет… Господи, вы решили, что она лесбиянка. Это невероятно.

Я почувствовал, как встрепенулось сердце, хотя я и готов был лягнуть себя за такое ошибочное предположение.

— Так она не лесбиянка?

Ридж отрицательно покачала головой:

— Господи, я должна была догадаться, ведь вы — настоящий динозавр.

Вернулась Маргарет с молоком, посмотрела на нас:

— Я что-то пропустила?

Ридж откинулась на спинку кресла и сказала:

— Не слишком много.

Чтобы сменить тему, я достал конфеты и открытку. Маргарет улыбнулась, а Ридж, похоже, удивилась. Она взяла открытку и заметила:

— Видать, вы очень торопились, когда это покупали.

Она подтолкнула открытку ко мне. На открытке было написано: «Папа, с днем рождения тебя».

Мне нечего было сказать. Я не собирался рассказывать им об иммигранте и сахаре. Они бы заметили, что я должен был уйти. Ридж начала открывать коробку с конфетами:

— Спасибо, что подумали о подарке.

Она протянула мне коробку. Я отказался, но Маргарет взяла две конфеты.

Желание сказать «а пошли вы все», пройти к бару и надраться было неуемным. Маргарет налила мне кофе. На мгновение повисла гнетущая тишина. Затем Маргарет обратилась к Ридж

— Когда приедут твои родители?

Я удивился — всегда думал, что у Ридж никого нет. Мне трудно было представить ее в кругу семьи. Вы задаете себе вопрос «Что не так в этой картине?» Было в Ридж, как и во мне, что-то такое, что просто кричало об одиночестве. Она ответила:

— Они могут появиться в любую минуту. Ты можешь подождать?

Маргарет взглянула на часы:

— Я бы с удовольствием, но у меня ранняя смена.

Она встала, наклонилась, поцеловала Ридж в щеку и посмотрела на меня:

— Хотите, я вас подвезу, Джек?

— Вы едете в город?

— Да.

Я взглянул на Ридж. Она покопалась в сумке и передала мне книгу, сказав:

— Поезжайте с Маргарет.

Я не взглянул на книгу, просто сунул ее в карман. Перед Маргарет стояла выпивка, но она ее не тронула. Я спросил:

— Как насчет вашей выпивки?

— Я уже немного выпила. Теперь столько вокруг полицейских, что следует быть осторожной.

Я не стал реагировать и сказал Ридж:

— Я вам позвоню.

— Звоните.

Это была не просьба, это был приказ.

У Маргарет был светло-голубой «эскорт», который выглядел новеньким. Она села за руль, я устроился рядом, пристегнув ремень безопасности. На это ушло некоторое время, так как мешала трость.

— Давайте помогу, — предложила Маргарет.

Когда она перегнулась через меня, я ощутил аромат ее духов. Разумеется, эти духи не имели ничего общего с гордостью Вудуорта. Я почувствовал зачатки желания. Видит Бог, я уже не помнил, когда это случилось в последний раз. Тут Маргарет улыбнулась и включила передачу. Она вела машину хорошо, уверенно и спокойно. Я спросил:

— Вы работаете?

Она удивленно рассмеялась:

— Разумеется, я работаю. Я медсестра.

— Где?

Маргарет бросила на меня короткий взгляд:

— Это допрос?

— Простите, мне просто любопытно.

Она минуту молчала. Мы ехали вдоль верхней части поля для гольфа и приближались к Тейлорз Хилл. Потом подала голос:

— У вас есть десять минут?

— Конечно.

— Мне нравится останавливаться тут, на набережной. Когда такая дикая погода. Вид на залив просто превосходен. Вы не возражаете?

Когда я отрицательно покачал головой, она сообщила:

— Я работаю в «Бон Секурз», раньше госпиталь назывался «Галвия».

Я не сдержался и сказал:

— Лечебница для богатеньких.

Маргарет мое замечание не понравилось, она, безусловно, слышала такое раньше, поэтому возразила:

— Разве они не заслуживают хорошего ухода?

Ее тон задел меня, и я выпалил:

— Конечно, заслуживают, просто они не заслуживают особого отношения.

Она уже парковала машину, причем очень умело. Я подумал, что Маргарет, вероятно, все делает хорошо. Вид на море действительно был великолепным, волны с грохотом разбивались о скалы. Этот вид пробудил в моей душе беспечность. Мне захотелось вернуться назад, ходить по краю, чтобы адреналин бурлил в крови. Я почти на вкус ощущал безумие, но тут сообразил, что Маргарет что-то говорит, и спросил:

— Простите, что?

— Брид говорит, что вы пытаетесь изменить свою жизнь.

— У Брид недержание.

Маргарет это не понравилось, но она продолжила:

— Она думает, что у вас ничего не выйдет и вы снова запьете, как раньше.

Я открыл дверь, с трудом вылез и сказал:

— Спасибо, я лучше пройдусь.

Она попыталась извиниться, но я захлопнул дверь, причем ветер помог добавить этому жесту агрессивности. И я окунулся в дикую непогоду, едва не потерял трость и хотел забросить ее в залив. Я еще не успел застегнуть пальто, как промок насквозь.

Когда я добрался до гостиницы, я был мокрым с головы до ног. Сорвал с себя одежду и встал под душ. В конечном итоге немного согрел свои кости, надел теплую выцветшую рубашку и достал из кармана книгу. Еще один сборник пьес Синга.

«„Удалой молодец, гордость Запада" и другие пьесы».

Я глубоко вздохнул, раскрыл книгу и увидел надпись крупными черными буквами:

Я полистал страницы и заметил, что одно место отмечено красным. Я решил, что нужно запомнить отрывок, по крайней мере попытаться, поскольку что-то подсказывало мне, что это один из элементов загадки.

Теперь я знал. Две девушки были убиты практически случайно. И под каждой из них была книга Синга со словом «Драматург», написанным внутри. Так что мне делать и кто мне поверит? Открыв книгу на последней странице, я, разумеется, нашел наклейку, на которой было напечатано: «Дейдре, помешавшаяся от горя, безжизненно упала на открытую могилу». По крайней мере, я мог подтвердить подозрения Стюарта, торговца наркотиками. Сказать ему, что он был прав: кто-то убил его сестру. Но мне было абсолютно не от чего оттолкнуться. Даже если бы было, что бы я сделал — погнался за убийцей? Зазвонил телефон, и я снял трубку. Услышал:

— Джек?

Это был Джефф, голос мрачный. Он сказал:

— Пэт Янг в больнице.

— Что с ним случилось?

— На него напали.

— Кто?

Джефф помолчал, и я догадался, что он осторожно подбирает слова.

— По современной терминологии, как мне кажется, это называется неизвестный или неизвестные.

Сарказм так и сочился из трубки. Я знал Джеффа в разных душевных состояниях, видел, как он борется с болью, отчаянием, но никогда, никогда на моей памяти он не говорил таким тоном, особенно со мной. Я постарался увернуться и спросил:

— Он сильно пострадал?

— Зависит от того, что ты подразумеваешь под «сильно».

Я разозлился, но постарался говорить спокойно:

— Он в сознании?

— К счастью, нет.

Теперь я уже не мог сдержаться и сказал:

— Может, кончим ходить вокруг да около? Что я должен сделать — угадать с трех раз?

— Господи, Джек, не злись. Я не думал, что ты принимаешь близко к сердцу то, что случилось с Пэтом.

Я воздержался от ответа, поскольку Джефф сказал правду. Если я не сдержусь — а мне ужасно хотелось это сделать, — нашей дружбе может прийти конец. Мой язык часто являлся причиной всяческих катастроф, так что для разнообразия я решил не выходить на ринг. Подождал и спросил:

— Он выкарабкается?

— Надеюсь, что нет.

Это был удар ниже пояса, я не мог продолжать разговор.

— Если бы тебя кастрировали, ты бы хотел выкарабкаться?

Джефф почти выплюнул последние слова — столько в них было ярости. Я произнес:

— Бог мой!

— Не думаю, что он имеет к этому отношение.

— А кто имеет?

Теперь его голос затухал, стал безнадежно усталым. Он сказал:

— Я уже тебе говорил. Более того, я говорил тебе дважды.

Что он мне говорил? Я понятия не имел и спросил:

— Что ты мне говорил?

Он выдохнул долго сдерживаемый воздух:

— Ты не слушал. Как говорит Кэти, ты никогда не слушаешь.

Клик.

Я держал трубку в руке, короткие гудки издевались надо мной. Мне хотелось отправиться в паб «У Нестора», посмотреть Джеффу в лицо и выяснить, о чем он, черт возьми, говорит. Но где взять энергию? Улегшись в постель, я почувствовал себя ни к черту. Думал, всю ночь проворочаюсь. Но сразу отключился. И видел очень живые сны.