- Как вы узнали о депортации? Это сорок четвёртый год, вы давно уже жили в Москве.
- Узнал. Приезжали знакомые, рассказывали. Всем рот не заткнёшь.
- Но осетин, насколько я знаю, не тронули.
- Если беда у соседа, значит и в твоём доме беда. Так мы считаем.
- То, о чём вы говорите, знали в Советском Союзе все. Почему только вас это заставило переменить мировоззрение?
- Вы ошибаетесь, не только меня. Война многих заставила серьёзно задуматься. Знаете, какие письма наши солдаты писали домой в ответ на жалобы родных на трудную жизнь? "Потерпите ещё немного, мы скоро вернёмся и наведём порядок. Научим их Родину любить". И что? Вернулись и всё осталось по-прежнему. Каждый по отдельности понимает, что всё идёт не так, но срабатывает инстинкт самосохранения. Что я могу сделать, от меня ничего не зависит. Так думают, это общая беда России. Беда и вина. Профессор Танк сказал, что самое худшее качество немцев законопослушность. Она превращает народ в стадо, в рабов. Это же можно сказать о русских.
- Вы осетин, но считаете себя русским?
- Да, я русский. По складу мышления, по образу жизни, по рабской психологии, она сидит в моих генах.
- Сидит не очень-то крепко. Человек с рабской психологией не способен на такой поступок, который вы совершили. Я имею в виду ваш уход на Запад.
- В жизни каждого человек наступает момент, когда он должен принять решение. Чтобы не потерять к себе уважения. Я принял такое решение. Вот оно: неучастие в подготовке новой войны.
- Вы сказали, Григорий, что недовольство накапливалось в вас, как соли тяжелых металлов в костях. Это может продолжаться очень долго. Даже всю жизнь. Чтобы оно привело к действию, должно произойти какое-то событие, которое сделало бы это действие неотвратимым. В вашей жизни было такое событие?
- Да, было.
- Что это за событие?
- Совещание у Сталина в апреле 1947 года...
<p>
XV</p>
14 апреля 1947 года, во втором часу ночи, в коттедже подполковника Токаева раздался телефонный звонок. Звонил дежурный офицер из управления СВАГ в Карлхорсте. К телефону подошла Аза, жена Токаева. На просьбу передать трубку мужу твёрдо ответила:
- Не могу. Он допоздна работал и теперь спит. Я не стану его будить, звоните утром.
Через полчаса звонок повторился. На этот раз звонил генерал-лейтенант Куцевалов, начальник военно-воздушного отдела Советской военной администрации в Германии, в непосредственном подчинении которого находилась группа Токаева. Он приказал подполковнику Токаеву немедленно явиться в его кабинет в Карлхорсте. По дороге Григорий пытался понять, что значит этот ночной вызов. В Москве все руководители работали по ночам и расходились по домам только после того, как Сталин уезжал из Кремля. В Карлхорсте тоже работали по ночам, хотя чаще всего в этом не было никакой необходимости. Звонок Куцевалова мог означать, что случилось что-то важное, а мог не означать ничего, просто у генерал-лейтенанта возник какой-то вопрос.
С Куцеваловым у подполковника Токаева были непростые отношения. Григорий знал, что он был военным лётчиком, храбро воевал. За участие в боях под Халхин-Голом в 1939 году стал Героем Советского Союза, бывшие сослуживцы о нём очень хорошо отзывались. Но по мере того, как он поднимался по карьерной лестнице, характер его портился, он стал раздражительным, нетерпимым к чужому мнению. В то, чем занимается группа Токаева, Куцевалов не вникал, но считал, что он слишком либеральничает с немецкими специалистами, их следует без лишних разговоров задерживать и отправлять в Советский Союз. От возражений Токаева, что так мы получим много малоквалифицированных инженеров, а наиболее ценных учёных упустим, раздраженно отмахивался. После исчезновения авиаконструктора Курта Танка их отношения обострились. Работе подполковника Токаева он не помогал, но и не очень мешал, зная, что руководители СВАГ ценят его как учёного-ракетчика.
В кабинете Куцевалова в Карлхорсте были генерал-лейтенант Дратвин, недавно назначенный первым заместителем Главноначальствующего СВАГ маршала Соколовского, и начальник политуправления СВАГ генерал-майор Андреев. Лица у всех были озабоченные.
- Что-то случилось, товарищ генерал-лейтенант? - обратился Токаев к Куцевалову.
- Случилось, - вместо него ответил Дратвин. - Маршалу Соколовскому позвонил министр Вооруженных сил Булганин. Приказал срочно прислать в Москву генерала Куцевалова и вас, Токаев. В Кремле будет какое-то совещание по ракетам.
- Совещание в Кремле - это очень серьёзно, - заметил Григорий. - Мне нужно время подготовиться к нему.
- Нет времени, - отрезал Дратвин. - Завтра утром вылетаете в Москву. Послезавтра в десять вечера вы должны быть в Кремле.
Вечером следующего дня они уже были на Ходынском поле. На присланной за ними машине Куцевалов завёз спутника домой, а сам поехал в гостиницу минобороны, где для него был оставлен номер. Странное чувство испытал Григорий, неожиданно оказавшись дома. Перед отъездом в Берлин Аза навела в комнате порядок, все вещи и книги стояли на своих местах, но были словно бы чужими, принадлежавшими совсем другому человеку. Он бесцельно побродил по комнате, посидел за пустым письменным столом, когда-то заваленном бумагами с расчётами и графиками, и пошёл спать. Нужно было выспаться, завтра предстоял нелёгкий день.
Григорий ожидал, что генерал Куцевалов заедет за ним и они вместе отправятся в Кремль. Но вместо этого около восьми вечера к нему постучалась совсем молоденькая девчушка в форме сержанта НКВД и доложила:
- Товарищ подполковник, машина подана. Сегодня она в вашем распоряжении.
Апрель в Москве выдался ненастным, срывался мокрый снег, налипал на лобовое стекло чёрного трофейного "опель-капитана", который прислали подполковнику Токаеву. Быстро стемнело, машин на улицах было мало, тротуары тоже были пустынными. "Опель" прошумел шинами по брусчатке Красной площади и остановился у Спасской башни. Пропуск подполковнику Токаеву был заказан. Охрана тщательно проверила документы у водителя и пассажира и открыла шлагбаум. Девчушка уверенно провела машину по тёмным проездам Кремля и подъехала к зданию Сената, в котором после переноса столицы из Петрограда в Москву размещалось советское правительство. На площадке у подъезда блестели мокрыми лакированными плоскостями десятка полтора чёрных лимузинов. Водитель пристроила "опель" сбоку.
- Здесь я вас буду ждать сколько нужно. Идите, товарищ подполковник.
Подъезд Сената был ярко освещён. Два офицера в форме НКВД очень тщательно проверили документы и пропуск Григория и впустили в здание. В гардеробе на нижнем этаже он оставил шинель и поднялся по широкой мраморной лестнице. На верху лестницы у него ещё раз проверили все документы, потом один из офицеров НКВД провёл его в подковообразный коридор вокруг зала, в котором заседало правительство. На дверях кабинетов были таблички: "Заместитель Председателя Совета Министров СССР Л.П.Берия", "Заместитель Председателя Совета Министров СССР Г.М.Маленков", "Заместитель Председателя Совета Министров СССР М.А.Вознесенский".
Возле кабинета Вознесенского офицер сказал:
- Вам сюда. - И, козырнув, удалился.
Секретарь Вознесенского в чине полковника встретил Токаева недовольным вопросом:
- Вы где гуляете? Совещание уже началось.
- Меня вызвали на двадцать два ноль-ноль, - напомнил Григорий. - Сейчас только половина десятого.
- Начали раньше, вас не успели предупредить. Посидите, я о вас доложу.
Не успел он это сказать, как из кабинета Вознесенского вышел Вершинин, командующий ВВС СССР, заместитель министра обороны. Григорий его хорошо знал ещё с довоенных времен, когда Вершинин был помощником по лётной подготовке начальника Высших авиационных курсов усовершенствования лётного состава и часто приезжал в академию Жуковского.
- Ну что за болван ваш Куцевалов! Вы бы послушали, что он несёт! Как на политинформации перед новобранцами! - с досадой проговорил он. - Хорошо, Токаев, что ты пришёл. Входи, тебя ждут.
В кабинете за длинным столом сидели члены Политбюро Вознесенский и Маленков, министр авиационной промышленности Хруничев, главный конструктор "Яков" генерал-полковник Яковлев, главный конструктор "Мигов" Артём Микоян и генерал Куцевалов. Лицо у Куцевалова было багровое, потное. Видно, разговор, который шёл в кабинете, дался ему нелегко.
- Садитесь, Токаев, - предложил Маленков. - Надеюсь, вы сумеете ответить на наши вопросы лучше, чем ваш начальник.
- Как смогу, у меня не было времени на подготовку.
- Не прибедняйся, сможешь, - перебил Вершинин. - Начнёте, Георгий Максимилианович?
- Мы получили информацию, что конструктор "Фау-2" Вернер фон Браун выходил на контакт с людьми генерал-полковника Серова и предлагал свои услуги Советскому Союзу, но его предложение отклонили. Это так?
- Нет, это дезинформация. Фон Браун был штурмбаннфюрером СС и активным членом нацистской партии. Он добровольно сдался американцам и сейчас в США. Трудно поверить, что он предлагал нам сотрудничество.
- Профессор Курт Танк, - продолжал Маленков. - Нам известно, что вы встречались с ним в Берлине. Вскоре после этой встречи он исчез. Как вы это объясните?
- Да, я с ним встречался, - подтвердил Григорий. - Предложил переехать в Советский Союз и гарантировал, что ему будут предоставлены все условия для работы. Он сказал, что устал от войны и хочет только одного - чтобы о нём забыли. Но обещал подумать.
- И сбежал в Аргентину?
- Я не знаю, куда он сбежал.
В разговор вмешался Вознесенский:
- Товарища Сталина заинтересовал проект конструктора Зенгера. Вы знаете об этом проекте?
- Кое-что знаю.
- Зенгер сейчас где-то во Франции, мы вряд ли сможем его заполучить. Как по-вашему, мы сможем реализовать проект без него?
- Не знаю, что сказать. Это задача огромной сложности.
- А вот генерал Куцевалов считает, что нашим учёным она по силам, - заметил Вершинин. - Навалимся всем миром и сделаем.
- Генерал Куцевалов военный, а не учёный, - возразил Григорий. - Задачу такой сложности нельзя решить количеством. Хоть тысячу учёных собери, у них ничего не получится, если среди них не будет ярких талантов, способных предложить прорывные идеи. Здесь конструкторы Яковлев и Микоян. Они подтвердят, что я прав.
Яковлев молча кивнул, а Микоян сказал:
- Да, прав.
Маленков вернул разговор в деловое русло:
- Задача поставлена и мы должны найти пути её решения. Здесь было два предложения. Первое: создать экспериментальное бюро в Германии и привлечь к его работе максимальное число немецких специалистов-ракетчиков. Что вы об этом думаете, товарищ Токаев?
- Нашим союзникам это не понравится.
- Нас не интересует, что им понравится или не понравится. Я спрашиваю о другом: будет ли работоспособным такое бюро?
- Трудно сказать. Немецкие специалисты, оставшиеся в Германии, живут очень трудно. Они охотно пойдут работать к нам. Но их квалификация вызывает у меня большие сомнения. Лучших учёных уже вывезли в Америку, другие у нас в Городомле у Туполева.
- Второе предложение такое, - продолжал Маленков. - Создать научно-исследовательский центр у нас или записать эту тему в планы Туполева. Он всё равно занимается ракетами. Ваше мнение?
- По-моему мы подходим к решению не с того конца. Прежде чем ставить кому-то конкретную задачу, нужно понять, возможна ли реализация проекта Зенгера в принципе при современном состоянии науки и технологии. Я предложил бы собрать лучших наших и немецких учёных-ракетчиков вместе и поставить перед ними этот вопрос. Если они скажут "да", тогда и можно приступать к конкретным действиям.