— Дед предупреждал, что так и будет. Надо было дом обыскать и найти её.
— Обыскали, перевернули всё вверх дном, а икона будто в воду канула.
Стысь сопел в кресле, больше и больше краснея, пот градом лился по щекам, он силился что-то сказать, но не решался.
Пол глубоко вздохнул и сказал:
— Теперь придётся ехать деду самому к Ахметке. Думаю, тот признает его, хотя столько лет прошло. Всё у меня летит к черту. Весь план нарушается. Дед опять заупрямится и… Ну ничего, пусть сам едет на хутор.
Стысь заёрзал в кресле. Пол уловил его движения и спросил:
— Ты чего-то не договариваешь, а?
Стысь шумно выдохнул, повернул грузное тело в сторону шефа, отчего кресло жалобно пискнуло, и тихо произнёс:
— Так не к кому теперь ехать, Пол.
— Как так не к кому!
— Так нет Ахметки.
— Как нет. Ты только что говорил — нашли его. Ты чего мне мозги пудришь. Так что ли в твоей любимой России говорят?
— Ничего я не пудрю. Зашитый к нему меры воздействия принял, чтоб, значит, вырвать признание, а он…
— Что он? — приподнялся в кресле Пол, ожидая самых неприятных сообщений. — Продолжай! — Нервный румянец разлился по лицу, руки вцепились в крышку стола.
— Он Богу душу отдал.
Пол бессильно опустился в кресло. Предчувствие, что хорошо не будет, не обмануло его.
— Умер что ли?
— Не что ли, а точно.
— Ну и работники. Нельзя дело доверить.
Пол встал из-за стола и стал расхаживать по кабинету, очень расстроенный.
— Завтра дед прилетает. Что я ему скажу? Думал до его приезда заполучить икону, а теперь ни Ахметки, ни иконы. Вышвырни ты этого Зашитого. Проку от него…
— Не спеши, Пол. Не размахивай саблей. Выгнать всегда успеем. Ну нет Ахметки. Бог с ним. Икона-то не могла сквозь землю провалиться. Нам надо продолжать её поиски. Не могла она исчезнуть.
Пол перестал мерить шагами кабинет, остановился в задумчивости. Сел на угол стола.
— Конечно, я поиски не прекращу. Слишком дорого мне это встало, чтобы останавливаться на полпути.
— А раз Зашитый начал это дело, пусть и продолжает. Дадим ему денег, команда у него есть, пусть там все окрестности прочешет вдоль и поперёк.
— Они иконы у Ахметки забрали?
— Все до единой. Но, повторяю, среди них нет той, которая тебе нужна.
— Где иконы?
— У меня.
— Хорошо, что не прикарманили. У Ахметки родственники остались?
— Не знаю. Мои люди сейчас этим занимаются.
— Этот вариант самый перспективный. — Пол прищурил глаза: — Может, только в доме закопал? — Последнюю фразу он произнёс неуверенно и посмотрел на Алекса.
— Зачем ему закапывать.
— Ну не закопал. Очень хорошо упрятал. Может, в КГБ отнес?
— Зачем ему относить. Он же не знал о её содержимом.
— Мог и выбросить, раз не знал.
— Не думаю. Он не был атеистом раз держал в доме иконы.
— А если он выкрал грамоту?
— Если выкрал? — Стысь наморщил крутой лоб. — Тогда дело принимает скверный оборот.
Он нахмурился и замолчал.
— Прошло более шестидесяти лет, — продолжал Заг. — Столько всего произошло. Нет, дед был прав, нельзя было без него предпринимать поиски Ахметки. Я думал, так легко… будет.
— Сделанного не исправишь, — развёл руки в стороны Стысь.
— Почему он сказал, что ему ничего Антип Маркелыч не передавал?
— А ты бы на его месте, что сделал? Вваливаются три здоровяка и спрашивают, где икона, которую тебе передал хозяин шестьдесят лет назад. Естественно, у Ахметки глаза на лоб повылазили, он же соображал, кто эти люди. Наша ошибка в чём? Мы надеялись, что икона будет у Ахметки в доме и нам не стоит труда её забрать. Это, когда Зашитый не нашёл икону, он пригрозил Ахметке и сказал про Антипа Маркелыча.
— Я об этом и говорю. Ты сценарист, а проинструктировать людей не мог.
— Я их инструктировал.
— Плохо инструктировал. Не тех послал. Надо было подипломатичней, поласковее, а то сразу кулаком по столу…
Стысь закашлялся, вспомнив, что одним кулаком там не обошлось. Зашитого он отчитал за содеянное, хотя тот божился, что вышло это у него не намеренно, ну пережал он немного, с кем это не бывает. До чего же старик упрям оказался. Они его спрашивают, знал ли он хозяина хутора Антипа Маркелыча? Отвечает, что не только знал, но и служил ему. Спрашивают: когда забирали его гэпэушники, он тебе оставлял икону? Он отвечает, что никакой иконы не оставлял. Дом сгорел и имущество погибло, за исключением того, что было у родственницы Пелагеи. Иконы, которые стояли у него в божнице, достались ему от жены. Ну Зашитый и нажал на него, а он возьми да окочурься, хлипкий оказался.
— Будем продолжать поиски, — заключил Пол, вставая со стола и останавливаясь напротив Стыся. Глаза его уперлись в лицо Алекса. — Все силы на поиски! Завтра дед прилетает. Поедешь встречать его. Будет спрашивать об Ахметке, скажи, что он умер незадолго до того, как нашли его. Если будет спрашивать, какого чёрта мы искали его, скажи, что хотели сделать ему сюрприз, чтобы он сам не искал Ахметку. Больше ничего не говори. Мы к смерти Ахметки непричастны. Понял, Алекс?
— Чего не понять, Пол.
Вытирая лицо платком, Стысь удалился.
Пол опустился в кресло. Взял сигару, прикурил и, затянувшись, закашлялся. Сильно вдавил тлеющий кончик в пепельницу. Он не боялся, что придётся врать деду, его огорчало другое — надо начинать заново поиски в этой бескрайной непонятной стране.
Глава восьмая
Господин из Цюриха
Пол был большим любителем автомашин и коллекционировал их с большой тщательностью. Правда, они ему быстро надоедали и с некоторыми он расставался без особой жалости, продавая, потому что на них не ездил, и приобретал себе новые. На мебельном складе в Москве был вместительный гараж, где стояли его машины. Стысь позвонил начальнику гаража и попросил прислать ему «Линкольн». Он хотел поразить старика Зага размахом предпринимательской деятельности внука, потому что знал — от внешнего лоска, от того, как сам выглядишь, какие тебя вещи окружают, зависит мнение людей о тебе. Хотя старика Зага удивить было нечем — он знал о доходах и образе жизни внука, — но Стысь считал, что некий шик в его встрече на аэродроме не помешает, и сделал так, как задумал.
Выехал он в Шереметьево‑2 задолго до прибытия самолета из Цюриха. Он помнил русскую пословицу: «Тише едешь, дальше будешь», поэтому просил шофера не гнать, боясь попасть в какую-либо неприятную историю на дороге, как вчера Зашитый. И не виноват будешь, а пока разберёшься с милицией, время пройдёт, старик будет волноваться, звонить Полу. А когда заранее выезжаешь, есть время для маневра в любой критической ситуации. С такими мыслями он ехал на встречу с «дедом», отвалясь на спинку сиденья в просторном салоне «Линкольна».
Приехали рано. Поставили машину на стоянку, благо она была не полностью занята. Шофёр открыл дверцы салона, а сам сел читать детектив. Стысь прошёл внутрь аэровокзала, где было прохладнее, заглянул в ресторан и сел за столик. Створки больших окон были приоткрыты, ветер шевелил полупрозрачные белые занавески, и было уютно. Алик заказал пива и креветок. Он сидел, еле умещая задницу на стуле, потягивал пиво, посасывая жирных креветок, и изредка поглядывал на часы, поджидая прибытия самолёта. Когда время подошло, он встал и вышел в зал ожидания.
Стысь сразу узнал старика Стефана, хотя не видел его больше двух или трёх лет, с тех пор, как переехал в Москву и стал служить в конторе Загов. Такой же высокий, прямой. На маленькой аккуратно подстриженной голове поредели волосы, да усы стали белее и кончики опустились вниз. Это говорило о том, что годы брали своё. Как ни следи за собой, время неумолимо. А в остальном он не изменился. И костюм сидит, что надо, без морщинок и складочек, и походка не совсем старческая, а пружинящая, и трость свою носит не для опоры, хотя, если приглядеться, прихрамывает, а больше для шика — что-то в нём было от респектабельного англичанина, хотя Стысь знал, был он чистокровным русским, волею судьбы оказавшимся в Швейцарии много, много лет назад. Стысь, сам из обрусевших поляков, предки которого носили фамилию Стысьских, с детских лет был связан с семьёй Загов, его дед по линии матери был большим приятелем Стефана, и не только приятелем, но и свояком. Так что они в какой-то мере были родственниками, но такими дальними, что и говорить об этом не приходилось. И Алекс, и Пауль, то бишь Пол, в детстве и играли вместе, и порой дрались, и в юности проводили вместе досуг, и теперь не расстаются, а наоборот, их узы стали теснее по причине одного дела. Стефана и Пол, и Стысь звали не иначе как «дед», хотя вся Загова семья его так называла, но не при нём произносили эту уважительную кличку, а между собой, отдавая дань почтения отошедшему от дел бизнесмену, который поднял родную компанию на высокий уровень.
Стысь отделился от стены и пошёл навстречу «деду». Тот издалека увидел нескладную тушу Стыся, красное потное лицо и поднял для приветствия трость. В другой руке у него был пластмассовый с металлической окантовкой кейс и светлый плащ, полы которого касались земли. Стысь, встретив его, хотел взять чемоданчик, но «дед» отступил в сторону и широко раскрыл руки, и так с тростью и с кейсом, обнял Алекса.
— Давно тебя не видел, — сказал он, передавая кейс Стысю и внимательно всматриваясь в его краснощёкое лицо. — Ты всё такой же толстый, упитанный, и суровый русский климат тебя не ошкурил, — рассмеялся он, показывая ровные вставные зубы.
— А что мне делается, — ответил Стысь, поддерживая шутливый тон разговора. — Какая комплекция по наследству досталась, с такой проживёшь и в могилу уйдёшь.
— Отец-то у тебя стройнее, намного стройнее был. Я помню, мы с ним наперегонки бегали. Но он никогда не приходил первым, всегда я его обставлял, — говорил Стефан, идя к машине и оглядывая внимательно здание аэровокзала, площадь перед ним, забитую транспортом, снующих людей.
— Были времена, — задумчиво протянул Стысь. — Я тоже когда-то бегал. А теперь бегаю разве только что от долгов.
— И много должен? — осведомился Стефан, кинув быстрый взгляд на приятеля внука.
— Пока кредиторы не замучили…
Шофёр, засунув детектив под сиденье, шире распахнул дверь роскошного «Линкольна» и «дед» опустился на мягкое сиденье. Рядом, отдуваясь, пристроил грузное тело Стысь.
Водитель сначала не мог выехать на свободное место дороги, так густо облепили площадку автомашины, но потом, когда, отругав кого-то отборным матом, всё-таки выехал, Стефан, улыбаясь, сказал:
— Только теперь я почувствовал, что очутился в матушке России.
— Великий язык, — подтвердил Стысь. — Я всю жизнь, можно сказать, его изучаю, а не достиг вершин обширного разнообразия. Я сам люблю учиться у русских выражаться, но не преуспел в этом… Богатый язык.
— А я смотрю, Пауль и здесь не оставил свою страсть к дорогим машинам? — спросил Стефан, имея в виду «Линкольн», на котором ехали.
— Кто увлечён страстью с детства, тот вряд ли бросит её на середине пути, — важно произнёс Стысь.
— Ты прав, — проговорил Стефан, задумавшись. — А я привёз ему весточку от его ребятишек. — Вот посмотри, — он достал из кармана пиджака портмоне и вынул две цветные фотографии мальчиков девяти-десяти лет и протянул Стысю. — Свежее фото, только вчера сфотографировались…
— Подросли ребятишки, — сказал Стысь и спросил: — Как Кэролайн, Каролина, — тут же поправился он, зная, что терпеть не мог старший Заг, когда переиначивали имена на английский манер.
— Каролина? Лечится от запоя в частном пансионе.
— Идёт на пользу? — осведомился Стысь и некстати подумал про себя, что такая участь может быть уготована и ему.
— Пока лечится, всё нормально, а как выйдет, всё начинается сначала. Безнадёжно, мне думается, с ней.
— Алкаш, всегда алкаш, — ввернул ёмкое русское слово Стысь.
— Что ты сказал — не пойму? — повернулся к нему Стефан.
— Это новое русское слово, неологизм, обозначающий алкоголика.
— А Пауль? Нашёл себе здесь пассию? Ему надо заводить новую семью.
— Пауль не промах, — рассмеялся Стысь. — Наверное, весь в деда. — Он лукаво заглянул Стефану в глаза.
Тот улыбнулся:
— Я был верен Марте. А по молодости с кем не случалось грехов.
— Это вы любовь называете грехом?
Стефан не ответил, а спросил:
— Кто она?
— Что я буду раньше Пола говорить. Сами увидите и узнаете. Думаю, что у них серьёзно. Девушка она с характером положительным, очень миленькая, нет, не миленькая, а красивая.
— Ну, а как бизнес? — спросил Стыся старший Заг. — Хочу узнать из первых рук.
— Дела в фирме идут хорошо. Как говорит Пол, о’кей! Сами всё узнаете, как поживёте здесь. Фирма процветает, налажены контакты с западными партнёрами, гоним за границу не только лес и полуфабрикаты, но освоили выпуск такой мебели, что итальянцы и испанцы нам в подмётки не годятся…
Стефан согласно кивал, глядя на проносящиеся за окном подмосковные пейзажи.
— Не утомил перелёт? — спросил Стысь, обращая внимание на чисто выбритые щёки «деда».
Несмотря на свои восемьдесят с лишним лет, Стефан имел отличное здоровье, был вынослив, следил за фигурой, не позволял себе расслабляться и старался вести активный образ жизни. Спросил Стысь из вежливости: глядя на старшего Зага, можно было и не спрашивать, как он долетел. Полёт никак не отразился на его самочувствии.
— Нет, не утомил, — ответил «дед». — Да что такое пробыть в воздухе несколько часов, — и спросил: — Далеко ещё до Москвы?
— Считайте, что это уже Москва, только окраина.
— Провези меня через центр, — попросил «дед». — Хочу посмотреть первопрестольную.
— В первый раз, конечно, интересно, — сказал Стысь. — Хотя… экзотика, свой шарм, он не надоедает. Меня всегда привлекали Кремль, Красная площадь. Трепет охватывает каждый раз, когда смотрю на них. Есть в их облике нечто…
— Вот и я хочу посмотреть, — ответил Стефан и задумался.
Тогда после тюрьмы их отправили в Ярославль, оттуда через Москву на восток. Приближаясь к Москве, заключённые хотели высунуться из вагонов посмотреть на столицу. Но даже кому это удалось, Москвы не увидели: увидели лишь трубы заводов, кирпичные здания разных архитектурных форм, окутанных предутренним флёром, гулкие мосты, под которыми приходилось проезжать, да блестящие рельсы, извилистыми змейками скользившими по коричневой земле, вернее, не земле, а смеси песка и щебня, на которой росли в изобилии полынь да пижма.
— Какое время надеетесь пробыть у нас? — спросил Стысь, видя, что «дед» замолчал, уйдя в себя.
Ему надо было знать о намерениях старшего Зага, чтобы определить план дальнейших действий. Несомненно, Пол поручит Стысю продолжить так называемую операцию, которая бесславно закончилась в самом начале. У него есть страстное желание её завершить и много денег, которых он не пожалеет, раз идея фикс овладела им. Он доведёт задуманное до конца. А судя по его рассказам «дед» не особенно хочет поддержать затею внука и, как Пол думает, будет всячески препятствовать их действиям, а потому возможно Стысю поручат обезвредить Стефана мягким способом.
— Видно будет, — ответил Стефан на вопрос Стыся. — Пока не тороплюсь. Осмотрю Москву, а там поеду в Заозерье, надо навестить кое-кого.
— Ахметку что ли?
— А ты откуда знаешь про него?
— Пол мне рассказывал. Мы ж искали его.
— Искали? — удивлённо вскинул брови старший Заг. — Я ж просил Пауля ничего не предпринимать до меня.
— Хотели сделать вам сюрприз…
— Искали, значит. — Лицо Стефана стало пасмурным. — И что же — нашли?
— Нашли.
— Значит, жив Ахметка. — Глаза Стефана заискрились.
— Был жив, — вырвалось у Стыся.
Сказав это, спохватился. Пол просил не рассказывать сразу о смерти Ахметки, подготовить сначала старика к восприятию столь трагического события, а он? У русских есть глагол «ляпнуть», который как нельзя лучше отражает то, что совершил Стысь.
— Почему был? — спросил «дед», резко повернувшись к Стысю.
Стысь молчал, обдумывая, что ответить Стефану.
— Так почему ты сказал в прошедшем времени? — переспросил «дед». В его голосе прозвучали недовольные нотки.
— Сказали наши люди, что нашли, это я хотел только сказать, — стал выкручиваться Стысь.
— Ты его видел?
— Откуда. Мы узнали, что он живёт на прежнем месте, на хуторе и больше никаких действий не предпринимали.
— Наверное, он меня не узнает при встрече. Столько годов пролетело. — Стефан пощипал усы.
— Может и не узнать, — подтвердил Стысь. — Теперь вы солидный бизнесмен, почтенный человек, и в годах. Думаю, что и вы сразу не узнаете. Время неузнаваемо меняет людей как внешне, так и внутренне, — с уверенностью в своей правоте сказал Стысь.
— Наверно, не узнает, — согласился Стефан.
— Точно не узнает, — вырвалось у Стыся. Ему стало невмочь хранить тайну. Пол тоже. Переложил свои заботы на Алекса, а сам и в ус не дует. Стысь почувствовал, как ручеек пота побежал между лопатками.