– Давай, давай, иди дальше. Время уже начинать.
В небольшом конференц-зале гудел собравшийся народ. За столом – так называемым лобным местом, слегка смущённые обилием людей, сидели Тузы – поэт Николай и его жена – прозаик Галина. Хотя – сначала прозаик, им она стала раньше, чем женой Николая. Супругов напрягала роль ведущих, им предназначавшаяся. Как и Казаков, они не любили помпезности и всячески старались этого избегать. Однако данной троице, известной своим творчеством в литературных кругах, сегодня раствориться в толпе навряд ли удастся.
Свернув резко вправо, Климовы быстро поднимались по редким мягким ступенькам в конец зала. Стараясь перекричать ор, Виктор повысил голос и кинул удаляющейся семейной паре вдогонку:
– Славик, иди к нам!
На что сразу же получил многообещающий ответ:
Нет уж, мне надо настроить гитару. Да ещё, как и положено на таких мероприятиях, я хочу слегка вздремнуть...
Вскоре люди стихли, виновник торжества, держа в руке свой новый сборник «Сентябрь в тёмно-синем», открыл встречу, связанную ещё и с его шестидесятилетием. Поприветствовав гостей, Виктор обвёл взором собравшихся и с присущим ему лёгким сарказмом произнёс:
К сожалению, сегодня здесь отсутствуют оппоненты...
С галёрки не до конца заполненного зала, вклинившись в возникшую паузу, забавы ради прозвучало отчётливое:
А ты не беспокойся, трудности я тебе сегодня обеспечу!
И несложно было догадаться, кто продолжал вносить смуту в собрание местного бомонда и ему сопереживающих.
Слава, веди себя поприличней... – обратилась вполголоса жена к мужу.
А вы мне, девушка, не указ. Понаехали тут... Житья от вас нет... – тихо, но опять-таки по-хулигански пошутил он, склонившись над гитарой и пытаясь услышать тонкий звук спаренных струн.
(Елена по отцу была осетинка, а по матери – украинка).
Вот же зараза какая, я больше с тобой никуда не пойду... – шёпотом, также шутливо ответила она. Остроту его забав понимали далеко не все, в отличие от близких и друзей.
Не успела двенадцатиструнка после температурного перепада прийти в себя, как Виктор вновь обратился к гитаристу:
Давай, Славик, с тебя и начнём!
Давай! – быстро согласился он. – А то меня кондратий хватит...
Елена помогла мужу выйти и разместиться между притихшей публикой и литературной тройкой. По ранней договорённости с Казаковым, они с ним были одеты в светлые сорочки с длинным рукавом, строгие брюки с наглаженными стрелками и чёрные туфли. Представший перед залом быстро перебросил через голову широкий гитарный ремень и поправил инструмент. Стараясь успокоить себя, глубоко вдохнул и, шумно выдохнув, продолжил едва начатую встречу. По всему было видно, что слова ему давались с трудом. Рассказывал он об известном поэте, но мало знакомом присутствующим участнике афганских событий. Во время исполнения «Цинковой почты» на небольшом экране шла хроника минувшей войны. Желая вывести слушателей из грустного настроения, между песнями под свои мелодии и на стихи Казакова, Слава вспоминал шутейные случаи, связанные с их дружбой. Внимающий зал с оживлённым удовольствием принимал и грустное, и весёлое.
Пресса достаёт нас обычно раз в год, – рассказывал Вячеслав, – в день вывода советских войск из Афганистана. И вот – очередная дата, которую и праздником не назовёшь, но и «чёрной цифрой» тоже, по мне, ей больше подходит – День памяти. Ну так вот, в телефонном режиме уже назревало предстоящее знакомство с корреспондентом. Не горю особым желанием копаться в воспоминаниях, да и журналистов, мягко сказать, слегка недолюбливаю. Эти пронырливые ребята в поисках жареных новостей не стесняются влезть в самое сокровенное, будь то личная жизнь или переживания травмированной души. Самочувствие участника во время интервью и после публикации их мало интересует. Выслушивая звучащее в трубке предложение о встрече, я напряжённо думал, как бы увильнуть. Терпеливо дожидался завершения слышимого уже не раз, и тут вовремя осенила замечательная мысль. «Вы знаете, – говорю журналисту, – я не могу в связи с плотным графиком работы в поликлинике. Но ситуация легко поправима, у меня есть знакомый, прошедший Афганистан. Поверьте, лучше Казакова об этой войне никто не расскажет. Да и вдобавок ко всему, на эту тематику он пишет стихи...». Удачно переведя стрелки, с лёгкостью называю телефонный номер Виктора. Считая, что выигрышно завершил переговоры, сижу с упоённым видом, не скрывая весёлости от своей находчивости. Жена, видя моё сияющее лицо, желает знать причину утренней радости. «Да я одним выстрелом от журналистов открутился и с ранья Казакову напакостил», – отвечаю, одновременно набирая его номер. Довольно часто мы связывались по утрам, используя скайп.
Обмениваемся дежурным приветствием, и я аккуратненько, но с удовольствием сообщаю новость. На что получаю вполне заслуженный и мало ожидаемый мною ответ: «Да я им ещё вчера вечером дал твой номер, сказав, что лучше Климова об Афганистане никто не расскажет. И добавок ко всему, он ещё и под гитару поёт на эту тему...». Имея счёт «один-один», мы рассмеялись и распрощались. На этот раз общения с прессой избежали оба.
Выступающий тронул струны, гитара покорно отозвалась богатым звуком, и Слава запел. Зал послушно перешел от совместного с рассказчиком веселья к сопереживанию поющему.
Вообще-то, – продолжил он говорить, закончив петь, – мы хвалим друг друга довольно редко, даже, можно сказать, никогда. Но зато я ему часто говорю: «Ты, конечно, Казаков, поэт безусловно талантливый, но человек ты неважный...».
После сказанного Слава повернул голову влево и как будто бы сплюнул на пол. Публика взорвалась смехом. И, словно в доказательство произнесённого, два женских голоса, не удержавшись, воскликнули: «Да, это точно!».
На что Вячеслав, быстро развернувшись, обратился к сидящему за столом, широко и довольно улыбающемуся юбиляру.
– Видал, а ты говорил, что нет оппонентов, а нас уже трое. И ещё надо внимательно разобраться, чем это ты насолил таким прекрасным девушкам...
Слушатели вновь взорвались смехом. А гитарист, подстроив струны, запел. Завершая песню, на словах : «...Ворвался свинец и не отпустил. Скрутил и пригнул к земле...» голос заметно задрожал. Закончив исполнять, Слава снял гитару и, устало поблагодарив публику за внимание, попросил разрешения свернуть выступление. Сидящая в первом ряду пожилая женщина, видя его непростое внутреннее состояние, предложила глотнуть воды. На что Казаков громким голосом посоветовал заменить её на водку. Климов лишь молча перевёл взволнованное дыхание и отмахнулся, выражая всем своим видом и жестом руки их коронное и неизменное: «Да пошёл ты...».
Ровно год спустя их вновь собрал юбилей, но теперь уже – пятидесятилетие Вячеслава. Именинник встречал гостей в оригинально-стильных очках «Рай-Бан». Пару-тройку дней назад Казаков, не особо отличавшийся от своего друга по части выходок, опять-таки умудрился выкинуть номер. Зная, что сослуживец решил приобрести новые солнцезащитные, неизменно непроницаемые для посторонних взглядов тёмные очки, сказал: «Не мудри, у меня знакомая держит магазинчик, поэтому я смогу выбрать и по разумной цене взять, что понравится».
Вручение подарка осуществлялось довольно экстравагантно. Они договорились встретиться вечером после трудового дня. Супруги, выйдя из поликлиники, сели в припаркованную напротив центрального входа машину. Слава, придерживаясь договорённости, сразу отзвонился Витьку. Последний в этот момент находился в полулежачем положении, вдобавок ко всему – с открытым ртом, у стоматолога. Однако это ему вовсе не помешало остановить лечебный процесс и ответить на ожидаемый звонок. Раздражённым тоном (по вполне объяснимой причине) выпалил: «Да я у стоматолога!». Продолжение своей чудесной неожиданностью застало врасплох даже Климова. На что уж он был мастак на такие штучки, но тут... В тишине автомобильного салона из мобильной трубки довольно отчётливо прозвучало обращение к доктору: «Я ненадолго отлучусь, мне так надо. Всего лишь пару минут». И тут же взялся объяснять Климовым, куда необходимо подъехать. Привыкшая к таким «бомбам» Елена завела двигатель и, влившись в суматошный автомобильный поток, выехала в заданном направлении. Благо, точка прибытия находилась буквально за двумя углами. Однако всё обстояло не так легко, как думал сорвавшийся со стоматологического кресла. Машина, соблюдая правила движения, проехала мимо стоящего на тротуаре Виктора и припарковалась немного дальше. На протяжении всей поездки мужчины продолжали телефонную словесную перестрелку. Вячеслав, правда, больше помалкивал, да и понятно, ведь ехал на примерку желанного подарка. Раздражённый голос Казакова слышался синхронно и из мобилы, и в открытую форточку: «Куда вы делись? Долго я ещё буду ждать?!», – разорялся он. «Да не ори ты на всю улицу! Разуй глазки-фугаски, даже я твои вопли слышу. Смотри внимательней, мы на чёрном кроссовере RAV4», – выпалил Вячеслав и «отбил» трубку. Дверь распахнулась и в салон ввалился раздосадованный Казаков. Хамовито плюхнулся на переднее пассажирское сиденье и, сменив тон на уважительный, поздоровался, но только с Леной. Быстрым движением вынул из кармана осенней куртки два футляра. Аккуратно достал и передал новые очки сидящему на заднем сиденье будущему имениннику. Тонированные стёкла «Тойоты» позволяли без оглядок на любопытных прохожих спокойно заняться примеркой. Обновка соответствовала требованиям. Виктор таким же быстрым движением сунул другу ещё одни очки. Вячеслав опробовал, и снова с тем же положительным результатом. И тут началось...
– Я выбираю «Рай-Бан»...
– Бери и те, и те...
Нет, мы так не договаривались, я знаю, сколько они стоят.
Одни от меня, а другие от моей Лены...
Нет, я так не согласен.
Казаков, вполголоса бранясь в адрес упрямца, схватил лежащие на автомобильной «торпеде» два жестких чехла, слегка развернулся и со словами: «Подавись!», киданул футляры через левое плечо в потенциального юбиляра. Нервным движением дёрнул ручку и, даже не попрощавшись, громко хлопнув дверью, быстро зашагал, вколачивая каблуки в тротуар. «Эй, психопат, спасибо! А дверью будешь хлопать от своего холодильника! Привет Елене, и ждём вас в субботу к пяти вечера...», – крикнул Слава вдогонку.
Анастасия, увидев отца в обновке, по-молодёжному оценила:
Некисло живут ветераны в нашей стране, «Рай-Бан» носят.
Для отца было достаточно, чтобы понять – подарок подошел.
– А это, доченька, ты сама знаешь, заслуга не государственная, а как там у Высоцкого: «...Надеемся только на крепость рук,
на руки друга и вбитый крюк,
И молимся, чтобы страховка не подвела...».
За праздничным столом они сидели рядом и, как всегда, балагурили и смешили гостей. С учётом прошедшего Настенькиного дня рожденья (за три дня до отцовского), Казаков, не изменяя привычке, подарил Славиной дочке книги. Подписал имениннице свой новый сборник, да не просто так, а в стихах, ей посвященных.
Когда гости слегка разомлели от выпитого вина и виски, Виктор предложил хозяину выйти на перекур. Прикрыв за собой пластиковую дверь, они перешли из гостиной на открытый балкон. В лицо ударил свежий осенний воздух. Гуляющий на уровне девятого этажа ветер не сразу позволил зажечь сигарету. Гость затянулся и выпустил светлое облачко. Подхваченный дуновением дым улетучился и бесследно исчез.
Мне вот такого балкона не хватает. Неплохо устроился, очкарик, хата, вероятно, квадратов на сто будет, да с тремя балконами.
Улыбаясь в ответ независтливому гостю, Слава, соглашаясь, ответил:
– Спасибо твоему другу Михаилу Кузьмину. Будучи мэром города, многим «афганцам» с жильём помог. Они, вместе с тогдашним губернатором Петром Марченко, в одиннадцатиэтажке на Тухачевского три подъезда ветеранам боевых отдали. Во всей России такого не было и уже наверняка не будет. Где это видано, чтобы глава города приезжал на личной машине и возил семью, да в полном составе, по городским новостройкам. Мы тогда, выбирая квартиру, грязной обувкой ему все половички в «Вольве» уделали.
Медленно втягивая в себя дым, Виктор, тем не менее, наслаждался свежестью воздуха и любовался простиравшемся с балкона пейзажем. Не отрывая взора от раскинувшейся панорамы, с нотками благодарности в голосе произнёс:
Да, Мишка хороший человек и к вашей семье с большим уважением относится. Он теперь в Госдуме.
Я знаю. А давай ему позвоним.
На что Виктор разочарованно ответил:
Да у меня его номера нет.
У нас всё под контролем и, естественно, имеется.
Переговорив с Москвой, они не торопились вернуться в помещение. Осматривая красивый пейзаж, гость спросил:
Отсюда наверняка Эльбрус виден?
Да, справа, но только в ясную погоду.
А что это за пруд за городом – среди холмов?
Вообще-то в народе его называют Вшивым озером. Но я сомневаюсь, что оно изначально носило такое имя. Просто так уж повелось. Недавно я прочитал, что этот водоём – след ушедшего Сарматского моря, естественное бессточное озеро и ему более миллиона лет. Иные учёные связывают его название с обилием насекомых, которые обитают на поверхности воды: водомерок, циклопов и всяких там водяных блошек. А краевед Прозрителев считал, что сначала оно называлось Уши, в переводе с татарского – «три». Так татары нарекли найденный неподалёку крест, который был поставлен древними христианами. На этом озере во время перелёта всегда останавливаются для отдыха лебеди...
Приличие заставило друзей вернуться к столу. Но через часик они вновь стояли на прохладном ветру. Ребята, прошедшие огненный прессинг войны, теперь и давно принадлежали другому царствию. Они любили уединение, природу и животных больше, чем... Стараясь спрятаться от шума, незримыми тисками сдавливающими слух и мозг, Вячеслав стоял, прислонившись спиной к холодной кирпичной стене. Ему были под силу длительные физические нагрузки, но только не гудящее столпотворение. Ярко-светлая сорочка с коротким рукавом совершенно не препятствовала осенней прохладе освежать тело подобно бодрящему душу. Подпирая спиной гладко-ребристую плоскость, Слава замер, сунув руки в карманы джинсов. Маски приличия были сброшены, оттого-то друзья были настоящими, а значит, слегка грустно-задумчивыми. У именинника изредка нервно пульсировали мимические мышцы лица, что говорило об утомлённости и внутренней тягости. Утомлённой тягости, давящей, и не только затянувшейся вечеринкой. Молчаливо стоящий Виктор рассматривал ночной город. Засыпающие дома, подчиняясь сумеречной власти, гасили окна и постепенно растворялись в нависающей тьме.
– Устал я, Витёк. Трудно мне даётся работа над повестью. Тридцать лет старался спрятаться от воспоминаний, уходил от тяжёлого прошлого. Пью успокоительные. Руки трясутся, пальцы по клавиатуре не попадают. Иногда ели сдерживаю слёзы. Не думал, что будет так тяжело...
С внимательным пониманием Виктор слушал дружка. Оторвав локти от балконных поручней, выпрямился и аккуратно опустил окурок в стоящую на подоконнике металлическую банку из-под оливок. Спокойным движением вынул ещё одну сигарету и закурил снова. Теперь Вячеслав ожидал ответных слов.
Знаю, Слава, знаю. Но только так можно сделать что-то настоящее, только через настоящую боль и переживание. Фальшь сразу будет видна. Душа должна быть обнажена, правда, от этого устаёшь. Я сам себе иногда говорю, что я так пишу, как сам на себя донос. По такому случаю известный поэт сказал как-то: «Застегните душу, господин Есенин, это так же неприлично, как расстёгнутые брюки». От этого устаёшь и замолкаешь...
Виктор повернулся спиной к уснувшему в мерцании разноцветия огненных точек городу. Прислонившись к балконной перегородке, без интереса посмотрел на погасшую сигарету. Падающий сквозь тюлевые шторы яркий свет большого окна окрасил его одежду и задумчивое лицо в желтоватые тона. Взгляд Казакова проникал сквозь стекло и занавеску и даже как будто сквозь сидящих за длинным праздничным столом гостей. Недолго помолчав, с грустью продолжил:
– Ты знаешь, у меня был в жизни период, когда я просто устал от потока рифм и слов, которые одолевали мозг. И в горячке усталости сказал: «Господи! Я больше не могу. Хватит!».
Даже и не заметил, как всё пропало... Проходит неделя, месяц, а в голове всякая всячина – всё, кроме стихов. И вот тогда я ужаснулся своему поступку. И вновь взмолился, но теперь просил прощения. Постепенно всё вернулось, так же незаметно, как и исчезло...
Друзья, понимая необходимость возвращения, не сговариваясь, засобирались. И уже перед дверью Виктор, чуть задержавшись и взглянув на друга, сказал:
Обязательно пиши о своих переживаниях и размышлениях. Глубоко и, знаешь, просто вот как Владимир Семёнович Высоцкий. Открывайся в строчках ровно настолько, насколько чувствуешь сам. Я ж тебя знаю, эту границу ты видишь уверенно...
Вернувшись к гостям, дружки взялись за струны. Лет этак пяток назад они обменялись гитарами. Старший передарил свою двенадцатиструнку, требовавшую большего умения и навыков. Взамен получил тоже ленинградскую, но уже шестиструнку. А сейчас инструмент переходил от одного к другому. Поэт пел как бог. Двенадцатиструнка ликовала и плакала, старательно передавая одновременно энергию и скрытую душевную боль афганцев. Поэт словно вбивал и вбивал последний гвоздь. Последний творческий гвоздь в своё распятие...
Подобно крупинкам песочных часов незаметно посыпались зимние дни, и неизбежно наступила весна. В день, когда по всей России миллионы людей ждали последнего школьного звонка, раздался другой, никем не ожидаемый звонок. Приятной флейтой мобильный телефон подозвал к себе Климова. В трубке грустный женский голос сообщил: «Умер Виктор Казаков. Сердце...».