Давно это было, в начале века. Старательский промысел тогда распространялся по Сибири более активно, чем после революции 1917 года. Соответственно, и разбойников, убийц старателей, было больше. Каждый год в деревнях плакали женщины, не дождавшиеся из тайги отца, мужа или сына.
В далеком таежном поселке с семьей жил знаменитый старатель Костя Золотавин. Весной уходил на одному ему известные золотые россыпи, осенью возвращался с благородным металлом. Жена его, Анна, каждый год рожала по ребенку, и всегда летом. К описываемым событиям у них насчитывалось одиннадцать ребятишек, все погодки. Слаб был Костя характером: что намоет в тайге, отдаст долги, купит продуктов, а остальное пропьет с первыми встречными товарищами, поэтому нужда в доме Золотавиных всегда ходила под руку с голодом.
Много добывал Константин золота. Все знали о его удаче: пуля в ружье долго не задерживается. Докатились слухи и до бандитов. Выследили его разбойники в тайге осенью, убили. Сгинул мужик без следа, не вышел к зиме в деревню.
Погрязшая в долгах семья от голода стала постепенно вымирать. Истощенные дети гибли через день, а то и чаще, едва успевали хоронить. Никто не помог Анне едой и деньгами. Родных не было, а товарищи отвернулись. Когда остался один сын, трех лет от рождения, чтобы продлить ему жизнь, женщина отрубала себе пальцы, кормила ребенка. Обрубки зашивала нитками. Когда кто-то из соседей случайно зашел к ним в дом, увидел Анну без пальцев, пришел в ужас. Женщина в тот момент собиралась отрубить себе левую ладонь.
Анна выжила вместе с сыном, вырастила его. Тот оказался хорошим человеком, до самой смерти ухаживал за матерью. История умалчивает, пошел ли он по стопам отца, стал старателем и нашел ли убийц. Важное в этом случае для Яниса другое: награбленное Климом-горой золото, доставшееся через смерть других людей, исковеркало жизни многих семей. Потеря кормильца — невосполнимый урон. Поэтому хотел юноша вернуть благородный металл родным тех, кто его добыл.
Благородная идея — не вечерка молодежи у реки, а желтый песок весом около пуда — не горсть кедровых орехов в кармане куртки. Янис понимал, что после прошлогодних трагедий на приисках старатели встретят его не хлебом-солью. Как выйти с ними на контакт, стоило подумать. На приисках обязательно должны быть представители власти, НКВД, встреча с которыми не входила в его планы.
Спустившись в долину, нашел укромное место в глухой чаще для стоянки. Коня, карабин и золото решил оставить здесь. Заранее придумал историю: заблудился в тайге, случайно вышел на прииск. Если спросят, откуда пришел, местом жительства выбрал первое, пришедшее на ум название, — поселок Таежный.
Прежде чем показаться на глаза старателям, поднялся на небольшой пригорок, долго наблюдал с подветренной стороны, чтобы не почуяли собаки. Прииск оказался небольшим: несколько избушек у кромки леса, общая конюшня, отвалы перемытого песка вдоль речки. Длинный, деревянный станок для промывки золота — бутара, к которому со всех сторон тянулись деревянные тротуары, широкие кедровые доски, где мужики и бабы на ручных тачках подвозили золотоносный песок. Два человека накидывали в бутару грунт, еще двое царапками прогоняли его по всей длине станка. У избушек поварихи колдовали над большим казаном, готовили еду. Тут же рядом с ними находились дети разного возраста. Кто-то колол дрова, другие поддерживали огонь, третьи возились с грудниками. Общее количество людей вместе с детьми около тридцати душ.
Янис никогда раньше не был на местах добычи золота. Поэтому с интересом, забыв, зачем он здесь, наблюдал за трудоемким процессом. Прошло немало времени, прежде чем вспомнил. Присмотревшись более внимательно, убедился, что милиции и начальства нет.
Вечерело. С прииска потянуло запахом каши. Старатели бросили тачки, лопаты, сгрудились над бутарой, снимали отмытое за день золото. Янис подождал еще какое-то время, решив не выходить в самый ответственный момент. Понимал, что в такую минуту он нежеланный гость. Возник из укрытия тогда, когда люди стали рассаживаться на ужин за длинным столом под навесом от дождя.
Первыми его увидели собаки. Подскочили с насиженных мест, с громким, предупреждающим лаем бросились на него. Окружили, яростно кидаясь, стараясь укусить его и поджавшую хвост Елку. Несмотря на это, он неторопливо, придерживая на поводке у ног лайку, продвигался к костру.
Старатели заметили, сгрудились в кучу. Кто-то схватил ружья, остальные напряженно ждали, когда он подойдет ближе. Женщины, спрятавшиеся за спинами мужиков, крестились, дети, не скрывая любопытства, сделали несколько шагов навстречу.
— Здравствуйте! — приветствовал Янис издали. — Скажите, пожалуйста, куда я попал?
— И тебе будь здоров, коль не шутишь, — угрюмо ответил за всех седобородый, пожилой мужик и прикрикнул на собак. — Уймитесь вы, оглашенные!
— Скажите, мужики, где нахожусь? — повторил свой вопрос он. — А то восьмой день как плутаю.
— Кто такой будешь? — строго спросил другой, среднего возраста старатель и выстрелил в него злыми глазами. — Чего по тайге шарашишься?
Он назвал свое имя, опять начал оправдываться.
— Откуда будешь? — не дослушав, перебил тот же злой старатель.
— Из Таежного поселка я, что по Кану.
Все переглянулись. Кто-то по незнанию нахмурил брови, другие пожали плечами. Злой мужик покосился на товарищей, недоверчиво усмехнулся:
— Что-то я не знаю такого поселка, все места там исходил. Врешь ведь!
— Да что мне врать! — настаивал Янис. — Небольшой поселок наш, в верховьях стоит… Заплутал я. В тайгу на зимовье ходил, отец отправил. Назад шел, сбился с тропы.
— Как можно заплутать? Солнце над головой, утром на востоке встает, на западе садится. Тут дураком надо быть, чтобы не определиться. Реки все на север бегут. Что же, мозгов совсем нет?
— Те дни дождь шел, солнца не было. А потом далеко видно зашел, хорошо, вас увидел.
— А что без ружья-то? Как одному в тайге без ружья можно?
— Ружье там, на избушке оставил. Думал, что таскать зря? До поселка недалеко вроде.
Старатели замолчали, переглядываясь друг с другом: верить или нет?
— Говорок-то у тебя какой-то ненашенский, — вставила слово рябая тетка из-за спины. — Будто баба корову доит, уговаривает!
Все засмеялись, а седобородый мужик спросил:
— Что скажешь? Бабы, они ведь народ такой, всю правду из-под юбки видят! Видно, что ты не русский.
— Так и есть. Латыш я.
— Ссыльный, что ли? Или из переселенцев?
— Из переселенцев.
— Что-то за всю жизнь ни одного латыша в тайге не видал, — заметил тот самый злой старатель. — Они, вроде, как землю пашут да коровам хвосты крутят.
— Не знаю… Дед мой, а потом отец всегда промыслом занимались.
— Ладно вам, пристали к парнишке! — перебила всех рябуха. — Видите, на нем лица нет. И так намаялся, вы ишшо тут. Сначала хоть бы покормили, а потом допрашивали. — И потянула Яниса за рукав к столу. — Пойдем, покормлю! Голодный, небось?
Вероятно, женщина имела среди всех старателей некоторое уважение, никто не смел ей перечить. Остальные потянулись и расселись за столом, застучали деревянными ложками. Янису нашли место с краю, наложили полную чашку перловой каши с мясом, сдобрили кусочком сливочного масла. Он давно не ел подобного угощения. Всю дорогу питался сухарями и вяленым мясом сохатого. Схватив ложку, быстро опустошил чашку, робко отложил ложку.
— Вон, видите, и впрямь голодный! — суетилась вокруг него рябуха. — Видно, что по тайге блудил. Подложить еще? Ешь, с крупой у нас покуда перебоя нет. Мужики третьего дня из-под собак медведя убили. Мясо тоже есть. А у тебя-то что, с собой припасы какие есть? — и добродушно улыбнулась. — Меня Степанидой зовут. Так и называй — тетка Стеша.
Янис ответил ей кивком головы, скоро пережевывая очередную ложку каши, поблагодарил:
— Хорошо! Спасибо, тетя Стеша.
Больше до конца ужина не разговаривали.
После чая старатели собрались вокруг костра. Одни подкурили трубки, другие продолжили разговор с Янисом. После еды мужики подобрели, познакомились. Седобородый значился бригадиром артели, назвался Егором Фомичевым. Тот, что злой — Макар Григорьев, а тетка Стеша оказалась его женой. Из десяти артельщиков протянули руки для знакомства двое парней, которым было за двадцать лет: братья Петр и Фрол Сердюковы, охотно поддерживавшие общение. Остальные предпочли отмалчиваться.
Женщин шестеро. Все они чьи-то жены, в возрасте около тридцати лет и старше. Кроме тетки Степаниды Янис узнал, что одну из них, жену Егора Фомичева, звали Мария, остальные не представились.
За разговорами Янис рассказал о себе, своей семье и жизни. Говорил правду двухлетней давности, скрывая настоящее. Старатели внимательно слушали его. Если соглашались, молча кивали головами. Если нет, скупо усмехались. О себе никто ничего не говорил, настолько скрытными и неразговорчивыми оказались.
Недолго задержавшись около костра, многие из них постепенно разошлись по избушкам, сказывался тяжелый, трудовой день. Уставшим мужикам необходим отдых. В итоге остались Егор Фомичев, Петр и Фрол Сердюковы и тетка Степанида.
— Ты не серчай на нас, что так встречаем, — угрюмо начал дядька Егор. — Старатели народ замкнутый. Ко всем с досмотром ручкаются. В каждом незнакомом человеке разбойника видят. И про тебя, парень, как не подумать, что ты с бандитами связан?
— Я? Неужели думаете, что я пришел вас грабить?
— Думай или нет, а подозрение на каждом. Грабежа мы не боимся, сами отпор дать можем. Здесь, пока мы в куче, никто не полезет. Грабят-то, в основном, на тропах, когда мужики золото несут. Так им сподручнее и безопаснее. А вот разведать, как да что — это другой козырь. Бывали случаи, придет гость, выведает, сколько намыли, когда съем хороший будет, а потом на тропе встречает.
— И часто такое? — затаив дыхание, спросил Янис.
— Да уж, случается, — ответила тетка Стеша. — В прошлом году вон на Дальнем прииске Николай Мишуков потерялся, сват мой. Дочка моя замужем за его сыном Артемом. С ним Парфен Сторожук был, золото на скупку везли на лошадях. Кони-то вернулись, а самих будто корова языком слизнула, так до сих пор найти и не можем, вместе с золотом пропали.
— Да черт с ним с золотом, — оборвал ее Егор. — Семьи, дети остались. У Николы пятеро, у Парфена семеро. Скажи на милость, как им жить?
Янис опустил глаза. Вот и открылась тайна, кого убил Клим-гора, все просто. Не зря он проделал такой далекий путь. Теперь осталось главное: как передать золото, которое привез с собой?
Долго Егор и тетка Степанида рассказывали о случившемся. Наболело. Накипело. Так происходит, когда душа желает высказаться первому встречному о том, как жить в таких условиях, если рядом бродят бандиты, и нет гарантии, что завтра не убьют тебя.
Беседа затянулась. Ночь накрыла черным саваном притихшую тайгу. Небо зашторилось тучами, с запада потянул легкий, теплый ветер. Погода сломалась: будет дождь.
— Однако засиделись мы тут с вами, — оглядываясь по сторонам, заметил Егор Фомичев. — Спать надо, завтра рано вставать. — Янису: — Ты, как я кумекаю, с нами спать будешь? Вон, иди с Петькой и Фролом в избушку. Они вдвоем, место найдется до утра. А там видно будет.
Разошлись по своим местам. Янис прошел за Петькой к избушке, Фрол зажег керосиновую лампу, указал на широкие нары в углу:
— С Петькой спать будешь. Только рот ему тряпкой заткни, а то он до утра болтать будет. — И пригрозил брату: — Будешь трепаться — на улицу выгоню!
Легли. Петька, непоседа-парень, все это время желавший пообщаться с Янисом, пропустил его к стене, а сам расположился с краю. Не прошло и минуты, зашептал ему на ухо:
— Ты женатый? Я вот тоже неженатый. Тятя хочет меня на Томке Синюхиной женить. Говорит, пора, двадцать один год уже. А на хрена мне Томка? Мне Вера Мишукова нравится. Люблю я ее, с ней хочу жить.
— Мишукова, — вспоминая фамилию, проговорил Янис. — Это тот…
— Да. Николай Мишуков, что в прошлом году потерялся, дядька ей родной по матери… — И возмущенно продолжил: — Томка как казан для опары, толстая и неповоротливая. Телега, да и только. Тятя сердится, два раза меня лупил, говорит, никакой Верки, она безотцовщина, нагулянная. Если по стопам матери пойдет, таскаться со старателями будет. У Томки-то батя большой дом имеет, трех лошадей, две коровы. А у Верки одна коза да собаки. В тайгу Верка ходит, соболя промышляет. Вот и скажи, как мне быть?
— Не знаю… — задумчиво ответил Янис. — Сам решай.
— Как решать-то? К Верке-то не убежишь, тятя Фрола вон приставил, караулят. Пригрозил, что ребра сломает, если сигану. На Покрова свадьбу назначили с Томкой. А у тебя-то девка есть?
— Есть.
— Ну и как она?
— Что как? — не понял Янис.
— Ну, это, грудастая? А на лицо? Целовались? Я с Веркой много раз целовался. А вот потрогать не разрешает, говорит, после свадьбы хоть ложкой хлебай. А ты как со своей?
— Да никак…
— Почему?
— Не видел ее два года.
— Что, тоже тятя не разрешает жениться?
— Нет, разрешал. Нету у меня сейчас отца.
— Помер, что ли?
— Забрали… Вместе с братьями.
— Во как! — вполголоса воскликнул Петька, разбудил заснувшего брата.
— Ща по шее получишь! — сонно пробурчал Фрол.
Петька замолчал, дождался, когда тот засопит носом, опять стал выспрашивать:
— За что забрали-то?
— Ну ты спросил… Сам не знаю. Никто не знает.
— Да уж. У нас вон тоже с приисков человек двадцать увели. Не знаем, живы ли… А ты как?
— Мать с сестрой упредили, успел вовремя сбежать. — И, почувствовав дружелюбие и простоту Петькиного характера, вдруг открылся, доверился: — Два года в тайге отсиживаюсь. Только ты это, не говори никому.
— Два года? — подскочил на локте тот.
— Ща встану, морду наколочу! — с соседних нар пригрозил Фрол.
Петька опять примолк на некоторое время, подождал, когда тот захрапит, продолжил:
— И как ты там, в тайге, один-то?
— Вот так вот и живу, — с тяжелым вздохом ответил Янис.
— Я бы тоже в тайге пожил, — начал мечтать Петька. — С Веркой. Сбежал бы от тяти, да стал бы жить, чтобы никто не учил.
— Кто тебе мешает?
— Дак вон спит, холера, — намекая на брата, тяжело ответил ночной собеседник. — Никакого ходу не дает. Два раза бегал к Верке — она на соседнем прииске живет. Догнал черт, надавал по бокам, да тяте рассказал. Ему что? Он женатый на Аньке Ивановой, двое ребятишек у них. Анька красивая, хорошая, так ему и горевать не приходится. Пока он тут, она все в доме волокет: по хозяйству, с ребятишками, да и вообще хозяйка хорошая. А мне как быть? Томка вон воды с речки на коромысле принести не может.
Продолжая высказывать свою обиду, Петька разошелся и добился своего. Фрол встал, треснул ему ладонью по лбу. Тот обиженно замолчал, потом потихоньку зашептал, перед тем как уснуть, Янису на ухо:
— Все одно — к Верке убегу, позову ее в тайгу. Срубим зимовье, будет жить. Мы уже и место подыскали: за Синюхиным перевалом, — махнул в темноте рукой куда-то на стену. — Это через две горы, на Покровке. А как дите народится, тут уж тятя не отвертится, примет всех троих!
— Правильно думаешь! — поддержал его Янис, засыпая. — Я бы на твоем месте так же поступил. За любовь надо бороться!
Замолчали. Янис уснул. Петька, переживая за будущий побег, крутился с боку набок.
Янис проснулся от резких толчков, кто-то пихал ему в бок кулак. Проснулся — над ним склонился Петька, шепчет на ухо:
— Вставай, Янька. Макар Григорьев ночью за милиционерами на коне поехал. Тикать тебе надо!
— Кто поехал? Куда? Зачем? — подскочив на нарах, не сразу сообразил он.
— Макар… За милицией… В поселок. Еще ночью. Говорит, надо тебя задержать, документы проверить, кто ты такой, — повторил Петька. — Вдруг с бандитами связан?
От последних слов голова Яниса прояснилась, будто в ледяную воду нырнул. Сердце бешено заколотилось: опасность! Ах ты черт! Совсем не подумал, что кто-то из старателей может доложить на него. Надо было выходить на прииск не под вечер, а утром или к обеду, и не оставаться на ночь. Разузнать все и уйти.
Заметался по избушке, как посаженый в ящик соболь: что делать? Петька рядом. Молодец, что предупредил. Он — единственный спаситель.
— Кто знает, что Макар уехал?
— Теперь все знают. Мужики позавтракали, на работах. Я вот забежал сказать.