Я искал её целый день, но после метели в тайге это сделать совершенно невозможно. Герман подал ей пример, когда лучше всего уходить.
Теперь моя жизнь не принадлежит мне, Вера. Я должен выжить и донести карту, каких бы потерь и жертв от меня ни потребовалось.
Палатку я разорвал и сделал из неё себе несколько пар портянок. Сейчас главное — это ноги. У меня четыре банки консервов, спальный мешок, один патрон и двенадцать спичек. Думаю, что выйду!
Верочка! Иду к тебе на всех парусах. Сегодня сделал сорок тысяч шагов. Это почти двадцать километров. Сейчас сижу под лапами большой лиственницы и кипячу чай.
Вокруг меня белые великаны — деревья. Снегу в этом году много, а морозы пока несильные. Всё-таки чертовски могуча природа. Но человек тоже… Он могуч духом, он не ничтожен даже здесь, в этом северном таёжном аду. Он отдаёт друг другу свои консервы, свой дух, свою жизнь и тем-то и продолжает жить в других, тем-то и бесконечнее и бессмертнее любой природы.
Сегодня отмахал пятьдесят три тысячи шагов. Ты знаешь, мы действительно заблудились. Мы шли, очевидно, параллельно реке и поэтому никак не могли выйти к ней… Сегодня я впервые почувствовал, что начался спуск. Значит, перевалил на другую сторону водораздела. Теперь уж наверняка дойду. Это мой долг, а долг надо выполнять так, как выполнили свой долг Герман и Таня… В нашей профессии, пожалуй, как ни в какой другой, жизнь переплетается с долгом очень тесно. И часто бывает так, что долг требует жизни…
Я всё иду и иду тайгой. Тайга — мой злейший враг: она отняла у меня троих моих товарищей, она подбирается ко мне. Но я не сдамся. Слышишь, тайга, не сдамся!
Сегодня сделал шестьдесят тысяч шагов. Всё время иду под гору. Дни становятся короче: вышел затемно, шёл часа три до рассвета и после захода солнца шёл ещё часа два. Настроение бодрое. Река совсем рядом — я это чувствую по рельефу.
Чай закипает сегодня что-то очень долго. У меня осталось две банки…
Я давно потерял счёт дням, но сейчас уже, кажется, ноябрь. Сегодня утром я почувствовал это. Мороз был, наверное, градусов тридцать. Это сильно уменьшает мой темп. Приходится подолгу сидеть у костра. Спать тоже стало неудобно — надо подстилать слишком много веток. А ломать их не хватает сил. Трудно дышать…
Два дня ничего не писал. Морозы стоят жуткие. Кажется, я обморозил лицо. Вчера ночью проснулся в холодном поту. Мне приснилось, что я потерял карту трубки. Залез под рубашку — карта на месте.
Почему-то особенно больно стало за Германа и Таню. Они ведь любили друг друга, а я не замечал ничего со своим сумасшедшим чувством к тебе, Вера. Как строга, как целомудренна была их любовь, если они не хотели показывать её другим, думая, что любовь будет мешать работе. И как много значила для них работа и долг, который они выполнили до конца.
А ведь они были совсем молоды. Я бы, наверное, не смог быть таким сдержанным…
Снова сижу у костра… Писать трудно, и я думаю, вспоминаю… Может быть, у меня уже начался бред, но я отчётливо вижу перед собой Германа и Таню. Вернее, даже не их самих, а их души. Светлые, сказочные, невесомые, они парят надо мной, окружённые каким-то волшебным сиянием. Это не мистика, Вера. Я ощущаю их всем своим телом. Они дают мне новые силы, и я знаю, я чувствую, что донесу карту трубки.
Ещё привал. Мысли путаются… Надо взять себя в руки… Я не должен сдаваться! Я не имею права делать этого перед Германом и Таней, перед Сергеем… Нет, я не лягу. Я буду идти вперёд. Только вперёд…
Вера, сегодня весь день я думал о своей жизни. Удалась ли она? Пожалуй, да… Я выбрал себе одно дело и, кажется, довёл его до конца. Неважно, что физически будет лично со мною, — я всё-таки нашёл алмазы в России, всё-таки подтвердилась моя гипотеза…
Да, алмаз… Я долго охотился за тобой. Десять лет я шёл к тебе по тайге… Тебя называли самым твёрдым, самым редким на земле. Но люди всё равно нашли тебя. Люди — упрямый народ, учти это. Они ещё могут такое, чего сами о себе не знают. Не знают, но могут… Ты сурово обошёлся со мной, алмаз. Ты отнял у меня троих. Похоже на то, что ты собираешься прикончить и меня… Но тебе не удалось уйти от меня, слышишь? Я настиг тебя. Ты долго лежал здесь безымянным, бесполезным. А страна голодала, строилась, воевала. И вот я нашёл тебя. Нашёл первым… Меня называли одержимым? Пускай. Зато я открыл твою тайну, алмаз. Зато я дрался с тобой до конца… Я остался один, ты почти уничтожил меня. Может быть, меня уже нету здесь… Но есть здесь Герман, есть Таня, есть Сергей… Они ушли из жизни один за другим, но они всё равно продолжают жить. Они уходили для того, чтобы оставшиеся могли идти дальше. Чтобы карта месторождения могла двигаться вперёд, к людям. Ты видел где-нибудь такую эстафету, алмаз? Когда один человек передаёт другому свою жизнь?.. Нет, нет, я должен дойти. Ради них, троих… Я не имею права падать. Держи меня, земля… Мы всё равно победим тебя, алмаз. Слышишь? Нас четверо. Нас по-прежнему четверо. Река где-то рядом, я чувствую это… Нет, это не бред. Мне просто нужны силы…
Вера, вот я и вышел к реке… Она мертва. Глыбы льда нагромождены друг на друга. Ветер метёт позёмку. Цель достигнута, но не слишком ли поздно? Не лучше ли было оставаться и ждать на месте?.. Кажется, я начинаю заговариваться… Но почему мы не остались на месте? Ведь нас, наверное, долго искали. Нас не могли не искать.
Ещё два дня бессмысленной дороги вдоль реки. Где-то в этих местах должны попадаться эвенки. Но где я? Я не представляю этого даже с точностью в сто километров.
Кажется, всё кончено — я отморозил правую ногу. Осталось только три спички. Теперь у меня одна задача — вынести карту как можно ближе к людям…
Вера! Последние годы я жил только любовью к тебе. Ты со своей красотой и молодостью была для меня, сорокалетнего таёжного бродяги, путеводной звездой. Я выходил на свет твоего розового окна из самых глухих углов, из самых гиблых мест. Мне приходилось идти очень долго — мы были слишком далеки друг от друга. И, знаешь, я устал. Я устал от дороги, от таёжного одиночества, от своей двойной жизни — одной здесь, в тайге, другой там, у тебя. Сейчас, когда цель моей жизни достигнута, я могу смело говорить обо всём, даже о том, о чём раньше боялся признаваться самому себе.
В том, что карта открытого алмазного месторождения погибнет вместе со мной, никто не виноват. Это курьёз, трагическое стечение обстоятельств. Но не это главное. В этом маршруте, кроме алмазов, я сделал ещё одно очень важное для себя открытие. Я понял, что раньше жил неправильно. Я считал, что настоящая любовь — эта та любовь, от которой можно уходить и к которой можно возвращаться. Я считал, что наши отношения с тобой, Вера, — это идеал отношений между мужчиной и женщиной. Но теперь я почему-то завидую Герману и Тане. Они вместе делили горе и радость. Они вместе шли по жизни, их любовь была так велика, что даже не нуждалась во внешнем проявлении. Они были вместе до конца — любовь не помешала им выполнить долг.
Иное у меня. Я писал тебе каждый день, я всё вокруг себя заполнял тобой. Но это не было счастье, — это было утешение. Для счастья ты была слишком далеко.
Все это видели, все понимали, что в золотой обёртке лежит горькая пилюля. Один я не видел этого. Нет, я видел! Я обманывал себя. Я выдумал тебя, Вера. И этот обман был так велик, что даже Таня, даже бедная Таня поверила в него!
Я много раз звал тебя, Вера, сюда, на Север. Мне хотелось сократить дорогу до тебя. Но ты не приезжала, ты оставалась в Москве. Когда я умру, ты не услышишь моего последнего вздоха, ты не закроешь мне глаза. Как больно мне сейчас думать об этом!.. Больно и тяжело. Эти думы отнимают у меня последние силы.
Вера, милая! Ты нужна мне здесь, рядом со мной, и нигде больше. Ты нужна мне реальная, а не призрачная. Я хочу, чтобы моя любовь сидела рядом со мной у костра, чтобы она грела мои обмороженные ноги, чтобы она ползла со мной по берегу реки, чтобы я мог передать ей карту открытого месторождения и умереть спокойно, зная, что моя любовь вынесет карту к людям.
Но нет, мне некому передать карту. Моя любовь оказалась нереальной. Не знаю почему, но я снова вспоминаю Германа. Я завидую ему…
Кажется, я теряю сознание… Да, я теряю сознание… Нет, оно вернулось. Я завидую Герману…
Нет, ещё рано вешать нос. Надо идти, брести, ползти, цепляться, перекатываться.
Может, это моя последняя запись…
Нет, не последняя. Я ещё жив. Что же делать с картой? Её ведь ждут в экспедиции.
Часто впадаю в забытьё, подолгу дремлю, лёжа на снегу. Мне снятся взрывы кимберлитовых трубок, извержения алмазных вулканов. Алмазы летят, сыплются прямо с неба, за ними не надо ползать по тайге. Всё время идёт нескончаемый алмазный ливень. Он затапливает всё вокруг на десятки километров…
И ещё мне снятся города — большие новые города в тайге, в которых стоят белые дома, зеленеют газоны, по улицам бегают дети и медленно ходят влюблённые…
Ног не чувствую.
Если выползу, наверное, отрежут…
Чертовски живуч человек! Я ползу, поднимаюсь на колени, падаю и снова ползу. Может быть, ещё выползу. Я всё-таки люблю тебя, Вера. С этой мыслью мне легче двигаться.
Я сделал шалаш. Здесь буду умирать. По шалашу скорее найдут и меня, и карту…
Многое надо сказать, а сил уже нету. Всегда, когда наконец поймёшь что-то большое, кончаются силы. Все силы уходят на то, чтобы понять что-то большое…
Да, алмаз, наш поединок с тобой идёт к концу. Ты всё равно проиграл. Всё равно сюда придут люди. Они придут за мной. Они будут искать меня и найдут карту. Они построят здесь город, и мы встретимся в этом городе— Сергей, Герман, Таня и я. Мы пойдём по его улицам на центральную площадь и останемся там. Навсегда…
…Слышал голоса, лай собак… Выполз — нет, показалось… Снова лежу в шалаше. Мороз утихает. Последней спичкой зажигаю костёр. Гореть ему недолго… Эх, Вера, как ты была нужна мне здесь! Как мне нужна была любовь-помощница, а не любовь-игрушка. Видно, не судьба…
Прощай, алмаз… Ты долго сопротивлялся. Ты был сильным противником. Спасибо тебе!.. Ты не позволил моей жизни быть спокойной и мелкой. Ты всё время звал меня. Я слышал твой зов всегда. И вот я пришёл к тебе. И остаюсь с тобой. Благодарю тебя, алмаз, спасибо тебе…
…Последний раз проверил карту. Всё в порядке — она на груди… Прощай, Вера. Прости мне мою жизнь с тобой.
Вера, обязательно найди… адрес Таниной матери… напиши ей… и про Германа тоже…
Тому, кто найдёт меня первый… Сначала карта… немедленно передать геологам… Ходатайствую перед правительством — памятник Герману и Тане в будущем Алмазограде… Проща…
…Жить хочется, В…»
Тарьянов перевернул последний лист и отложил письмо в сторону. За окном давно уже светлел день, — мы и не заметили, как пролетела ночь.
— А лай собак и голоса он действительно слышал? — спросил лохматый геофизик.
— Костю нашли весной, — сказал Тарьянов, — всего в десяти километрах от эвенкийского стойбища. Так что ветер мог доносить до него эти звуки. И, наверное, не один раз. Ведь Костю нашли не в самом шалаше. Он выполз из него и двинулся по направлению к стойбищу. Но прополз мало — шагов десять — пятнадцать — и замёрз… Эвенки в то лето, когда нашли Костю, не встретили никого из геологов. Они ушли кочевать в тайгу и, конечно, не могли видеть катера, всё лето ходившего по реке мимо места старого стойбища. Экипаж искал пропавший отряд… Только на следующее лето эвенки через кого-то сумели передать все Костины бумаги в экспедицию. Открытая отрядом Сабинина в Заполярье алмазная трубка два года оставалась неизвестной. Когда к ней снова пришли геологи, чтобы проверить Костину карту, в Якутии уже было известно несколько таких кимберлитовых трубок. Судьба других поисковых отрядов оказалась более счастливой…
Тарьянов спрятал в полевую сумку письмо и сказал:
— Вокруг трубки Сабинина открыли потом ещё несколько коренных месторождений. Сейчас там идёт большое строительство.
— А памятник Герману и Тане?
— Четыре улицы в Алмазограде названы именами участников сабининского маршрута, — сказал Тарьянов. — Есть и проект памятника. Несколько молодых скульпторов хотят поставить его на скале над рекой в двух километрах от города. Чтобы видно было издалека…
— Здорово! — тихо сказал лохматый геофизик. — Как хотел Сабинин. Навсегда…
Неожиданно над крышей дома раздался знакомый урчащий звук мотора, и по окну пробежала огромная чёрная тень. Это шёл на посадку самолёт, возвращавшийся в Иркутск из Заполярного алмазоносного района. Мы знали, что туда лётчики возят стальные конструкции для строящегося в Алмазограде горного комбината, а обратно всякий раз возвращаются порожняком и поэтому всегда бывают рады транзитным пассажирам.
Мы поблагодарили радиста Ивана Семёновича за гостеприимство и стали собираться в дорогу.