На западе, где дорога опустевшим жолобом подходила к реке и пересекала ее, все кипело. Над переправой беспрерывно висели фашистские самолеты.
Русанов повернулся, кинул торопливый взгляд на городок, представший перед ним в хаосе свежих еще разрушений. и на мгновение задержал глаза на небольшой группе своих бойцов, собравшихся посередине двора. Бойцы тихо переговаривались, точно кто мог их подслушать, и с волнением посматривали вверх, на чудом уцелевший репродуктор, прикрепленный на телеграфном столбе.
— Товарищ лейтенант, вас к телефону, — доложил подбежавший сержант Брылунов.
Лицо сержанта было возбужденно, глаза лихорадочно горели, брови круто сошлись под плотным обручем марлевой повязки.
— Русанов слушает, — произнес лейтенант, чувствуя как кровь бьет о холодный металл прижатой к виску трубки и как взволнованно дышит за его спиной Брылунов.
— Полковник Головин, — раздалось в телефоне. — Подтвердите получение пакета «ноль один ноль» и немедленно принимайте меры к исполнению. Один экземпляр приказа направьте непосредственно исполнителю, минеру Акимову. По выполнении следуйте указанным маршрутом.
Наступила пауза. Русанов замер в немом оцепенении. В телефоне опять забилось что-то живое и, как показалось лейтенанту, тревожное.
— Обстановка изменилась. Южнее Казенного бора враг прорвал фронт, мосты в тылу взорваны. Создалась угроза захвата объекта. Вот так… — словно отвечая на немой вопрос Русанова, произнес Головин.
— Будет выполнено, товарищ полковник, — ответил Русанов, не слыша собственного голоса.
Внимание начальника, выраженное как сочувствие, не официальным тоном, наполнило душу лейтенанта теплотой. В то же время стало ясно, почему фашисты не бомбят объект в Казенном бору и почему так внезапно свернули на север наши отходившие войска.
— Вот что, — еще тише и задушевнее прозвучали в телефонной трубке слова полковника, — по радио будет передано правительственное сообщение, послушайте со своими людьми. Думаю, успеете. Вам все понятно, товарищ Русанов?
— Да, товарищ полковник. Все понятно.
— До свидания, товарищ Русанов. Желаю мужества.
Лейтенант продолжал держать руку на аппарате, словно не веря в реальность этого разговора. В сознание ввинчивалась одна мысль — взорвать склады! Русанов смотрел прямо перед собой, пока не заметил, что у сержанта через туго стянутую марлю проступила свежая кровь.
— Позовите связного! — почти шепотом произнес лейтенант. — А вам необходимо перевязаться.
Через несколько минут связной, вложив за пазуху конверт, с места пустил коня в галоп.
Отправив двух красноармейцев с другим пакетом к тому же исполнителю более безопасным маршрутом, чтобы продублировать распоряжение полковника Головина, Русанов облегченно вздохнул и посмотрел в сторону не отходивших от репродуктора бойцов.
— Откуда они узнали, что будет правительственное сообщение? — спросил он стоявшего рядом сержанта.
— Эх, товарищ лейтенант… — многозначительно произнес сержант, прижав кулак к перевязанному виску.
— Сильно болит? — озабоченно спросил Русанов.
— Болит, — откровенно признался Брылунов.
— Крепко смазал проклятый парашютист. А знаете, кто будет говорить? — снизив голос до шепота, спросил он. Брылунов, сдерживая горячее дыхание, потянулся к уху лейтенанта и что-то тихо шепнул. Взгляд лейтенанта загорелся.
— Вы откуда знаете?!
— Солдатская душа если чего и не знает, так чувствует, товарищ лейтенант.
— Это верно, — согласился Русанов, о чем-то думая.
Ждали начала радиопередачи. Русанов стоял среди бойцов, временами поглядывая в сторону ворот. Что-то долго не возвращался конный связной. Да уже время быть взрыву… Лейтенант с беспокойством взглянул на Казенный бор и увидел на его фоне, в раме ворот, группу военных. Красноармейцы притихли. Впереди военных шел капитан.
— Вы лейтенант Русанов? — резко, как выстрел, прозвучал его голос.
По лицу капитана, как и по лицам ею спутников — еще одного офицера и рядовых, — градом катил пот. Капитан снял фуражку, вытер ослепительно белым платком русый ежик волос. В теле он был худощав, но фигура его как-то странно расширялась к шее. его костлявые плечи были высоко вздернуты вверх.
— Я лейтенант Русанов. — взяв под козырек, ответил озадаченный командир взвода.
— Очень хорошо. Дело в том, что приказ, который вы оставлены выполнять, — отменяется. Вы знаете, о чем я говорю, — о приказе ноль один ноль…
У лейтенанта зарябило в глазах.
— Наши войска закрепились на восточном берегу. Обстановка изменилась, понимаете? Торопитесь! — произнес капитан.
Русанов просветлел было от радости, что отступление прекращено, но сейчас же помрачнел снова и с беспокойством посмотрел на своих бойцов. Ему вспомнился заботливый голос полковника Головина. Как же он не сообщил об изменении в обстановке и не отменил свой предыдущий приказ?
Капитан, перебрав колючим взглядом насторожившихся красноармейцев, остановился на сержанте.
— Уведите рядовых, когда здесь разговаривают старшие!
Его хрящеватый кадык мотнулся по широкой шее вверх-вниз и, распирая ворот гимнастерки, угрожающе остановился. Брылунов хмуро молчал.
— Надеюсь, вы разрешите мне связаться с моим командованием? — сказал Русанов и, не дожидаясь ответа, заспешил к телефону.
— Торопитесь, лейтенант, — послышалось ему вслед.
От этих слов, вернее от тона, каким они были сказаны, по спине лейтенанта прошла дрожь. В них звучало что-то злорадное, холодное.
Русанов торопливо покрутил ручку аппарата, приложил трубку к уху. Она молчала.
— Я уже ничего не могу сделать, но… — произнес Русанов упавшим голосом и замолчал. Он хотел было сказать, что ему достоверно известно о переправе фашистов южнее Казенного бора на восточный берег, что нет, таким образом, никакой логики отменять приказ, но больше ничего не сказал.
— Какие там еще «но»! — раздраженно воскликнул капитан. — Немедленно и без рассуждений выполняйте… Я несу ответственность, как старший по званию… Вот мои документы.
Он повернул голову к своим спутникам, как-то по-особенному ощупывая их своими холодными глазами, и приказал:
— Старшина Краснов, постройте и отведите бойцов в сторону, им здесь делать нечего.
«Что он так смотрит?»— подумал Русанов, еле сдерживая вскипевшее негодование и, встретив упорный взгляд сержанта Брылунова, чуть было не вскрикнул от внезапной догадки.
— Я должен связаться со своим командованием, — мягко, к удивлению Брылунова, даже просительным тоном произнес Русанов, — иначе я не могу, сами должны понимать…
Капитан, сжав челюсти, с минуту стоял в той же позе и зловеще молчал. Потом, резко повернувшись к своим спутникам и присев, как для взлета, вдруг выпрямился.
— Дискредитировать приказ, издеваться над капитаном! Расстрелять! — указал он судорожно вытянутой рукой на Русанова и кинул взгляд на старшину Краснова.
— Двое с правого фланга — шагом марш, остальные кру-гом! — скомандовал Краснов.
Лицо лейтенанта стало меняться, он будто даже выше стал.
— Повторяю, — сказал он спокойно, — красноармейцы остаются на месте. Они бойцы моего подразделения и по нашим уставам все команды передаются через их командира, то есть через меня. Это же вы должны знать? — спросил Русанов после паузы, внутренне удивляясь и радуясь своему спокойствию и продолжая вглядываться в лицо капитана.
«Как лежит гимнастерка на нем, будто только со склада», — думал лейтенант. С того момента, как он убедился, что его бойцы насторожились и тоже что-то подозревают, к нему вернулась уверенность. Он видел, как Брылунов весь напружинился, точно готовясь к прыжку.
— Что вы стоите, черт вас возьми! — скрипнул зубами капитан и вдруг вздрогнул. Над ним раздался резкий металлический треск.
Бойцы, услышав шорох в репродукторе, затаив дыхание, подались вперед. Скрипнул песок, колыхнулось оружие, и все замерло.
«Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»
«Он!» — пронеслось, как вздох облегчения, от сердца к сердцу.
Капитан и его группа стояли, как парализованные.
«…Все имущество…, которое не может быть вывезено, должно, безусловно, уничтожаться», — спокойно звучал знакомый голос.
Словно в ответ на эти слова донесся потрясающей силы взрыв. В просвет арки ворот, над серединой Казенного бора поднялась и повисла огромная огненная туча. Сразу, вслед за первым, раздались еще три взрыва.
Русанов будто взобрался на высокую гору. Переполненный нахлынувшим на него чувством, он с облегчением прислонился к столбу, на котором продолжал звучать репродуктор.
… «Уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов…»
Капитан, втянув шею, потянулся рукой к пистолету. Сухо захрустела кожа кобуры. Бойцы угрожающе колыхнулись. Лейтенант повернулся и посмотрел на капитана тяжелым и презрительным взглядом.
— Опустите руку, герр капитан, или как вас там! — сдавленным голосом произнес лейтенант.
Опалив щеку, пуля врезалась в столб у виска Русанова. В тот же миг лейтенант увидел как Брылунов бросился вперед и схватил руку с дымившимся пистолетом.
Скрип песка, бросок оружия, свист вскинутых штыков, и кольцо бойцов сомкнулось.
Русанов сейчас не видел врагов, они были в кольце, но представлял их до поразительной остроты: их хрящеватые кадыки, застывшие, как у ящериц, глаза, слежалая необношенная форма на них, видно, взятая с ограбленного склада.
— Вы ранены?! — бросился к Русанову Брылунов и, увидев на уровне головы лейтенанта в столбе свежую пробоину, успокоенно добавил:
— А все же у нас нервы покрепче!..
Яснов
На рассвете по пересохшей южной степи пробежал дождь. Планета Земля, казалось, вдруг вспыхнула: где заря, а где отсвет фронтовых пожарищ, — трудно разобраться.
Наше орудие притаилось прямо возле указателя дорог. На прибитой к столбу фанерной стрелке какая-то добрая душа нарисовала красную звездочку, а ниже, во всю длину фанерки вывела название города.
Тогда все фронтовые стрелки показывали на восток…
Вот-вот должно начаться то. что уже повторялось несколько дней — новая атака на город. От нарастающего, будто подземного гула указатель дорог вздрагивает. При каждом взрыве с фанеры соскальзывают скупые, еще не успевшие испариться дождевые капли.
Началось!.. Где-то справа трещат мотоциклы, «юнкерсы» ходят колесами по самым головам, а в перекрестие оптического прицела ползет брюхатая махина. Она неуклюже переваливается через бугры, взбивает волны пыли и несется прямо на орудие.
Я выбираю точку в ее бронированном теле, подвожу, подвожу… сейчас будет выстрел… и вдруг!..
Лучше бы вообще в природе не существовало «вдруг!..» Старая женщина прямо на перекрестии прицела!.. Седые волосы распущены, лицо возбуждено, она смотрит мне в глаза, идет на ствол орудия да еще смуглолицого мальчика тянет за собою.
Судите сами — каково мне было тогда.
Стою перед командиром полка и комиссаром. От взрывов землянка трясется и осыпается. Майор сердито кричит в телефон, а батальонный комиссар дает мне взбучку. До меня доходят только отдельные слова и отрывочные фразы.
«Противник»… «подавить волю к сопротивлению»… «первая жертва». «Нельзя доверить орудие»…
«Это, наверно, я первая жертва».
Командир полка резко бросает трубку.
— Перед второй батареей опять танки…
Это моя батарея.
— Струсил? — окинув меня уничтожающим взглядом, спрашивает он комиссара.
— Вместо того, чтобы бить по врагу, побежал… — спокойно говорит тот.
— Лучший наводчик? С поля боя?! — передергивает плечами майор.
— Вместо того, чтобы скомандовать «выстрел», забежал перед стволом орудия… — говорит комиссар.
— Тьфу! Что же он там увидел?.. Муху на стволе?.. — уже кричит командир.
— Беженка с мальчишкой оказались перед пушкой… поторопился их спрятать в укрытие…
— А-а-а, это другое дело, — говорит майор. — Это совсем другое дело…
— Хорошо еще, что номерные не растерялись. Танк бы проутюжил и расчет и орудие… Пожалуй, оставлять командиром…
Землянка тряслась и гудела, телефон дребезжал, и майор, наверно, не расслышал последних слов комиссара.
— Ясно! — воскликнул он нетерпеливо. — Отправляйтесь в свой расчет! — приказал мне. — Да хорошенько запомните слова батальонного… Лучший наводчик… — Последние слова прозвучали иронически.
Да, я был лучшим наводчиком. На учебных стрельбах занимал первые места, в общей суматохе боя тоже вел себя будто не хуже других. Так то же расчет какой был!..
В ночь перед этой неудачей меня перевели в другую батарею на место раненого сержанта Яснова. Утром дай, думаю, я покажу своим подчиненным, как нужно бить по движущимся целям… И вот показал…
«Хорошо еще, что так обошлось», — раздумываю, подходя к огневой позиции нашей батареи.
Атака танков отбита, тишина. По ходу сообщения приближаюсь к укрытию своего орудия. Слышу, мои подчиненные не иначе как меня «прорабатывают»…
— А зачем мальчик возвращался да еще с таким грузом за плечами? — с добродушным смешком спрашивает хриплый бас в землянке.
— Узнать фамилию нашего командира… — не без ехидства отвечает тенорок.
— А зачем фамилию?
— Представить вояку к награде… За геройство… Хи-хи!.. — это я «вояка».
— И ты дал позывные?..
— А как же, дал, еще какие… Полевая почта — такая-то… Сержант Яснов, Устим Федорович.
— Так это же наш бывший командир…
— Ну и что?.. Он нами пока руководит… А новый… наперегонки со снарядами бегает.
«Еще неизвестно, как бы ваш Яснов вышел из такого положения», — с досадой думаю и вваливаюсь в землянку.
— Смирно!.. расчет в полном составе… немцы решили пообедать, а потом наступать!.. — докладывает хозяин тенорка, наводчик. В его глазах поблескивают плутоватые огоньки. Чувствую, мой авторитет в этом расчете умер, не родившись. А все из-за этой старухи и ее мальчика…
Оставляем город. Опять цепляемся то за реку, то за высоту. Номерные побаиваются как бы их бывший командир не застрял где-нибудь вместе с медсанбатом. Они все же надеются, что сержант вернется. Не понимаю: чего он им так дался. Все меряют его аршином. Только и слышно: сержант то сделал бы так, а это этак…
— Выходит, Яснов сам за вас все делал? — спрашиваю их однажды. — Пушка неделю не чистится, банник отдали соседу внаймы, «Явдоху» на дрова употребили… Встать! — командую и тут же приказываю, кому чем заняться.
Делают, а сами то один, то другой, нет-нет да и посмотрят на меня этаким хитрым взглядом.
«Песочил вас, наверно, Яснов как следует, спуску не давал, вот вы и не можете его никак забыть», — думаю. Я и раньше замечал, что требовательного командира подчиненные начинают по-настоящему ценить, когда того уже нет с ними.
— Кто «Явдоху» пустил на дрова? — спрашиваю.
— Ну я… — улыбается наводчик, стоя возле орудия.
— Яснов бы вам благодарность вынес за это?.. Так, да? — прискипался я к своему заместителю.
— Другую «Явдоху» приказал бы сделать и не волынил бы…
— Так вот, сделайте. Сейчас же.
Речь шла о деревянной «пушке». Мы ее выставляли в ложном окопе «приманкой» для «юнкерсов». Тоже, между прочим, изобретение Яснова.
Однажды мы укрылись в кустарнике и вели огонь по скоплению мотопехоты противника. Фашистская батарея исковыряла всю землю, а накрыть нас не могла.
Когда я сделал «отбой», все так и повалились от усталости. Смотрим, «рама» висит над нами.
— Как бы поступил Яснов в таком случае?.. — не без ехидства спрашиваю своих хлопцев, которые лежат без задних ног.
Улыбаются, устало глядя на небо.
— «Рама» пошла докладывать наши координаты. Нужно подрывать, пока не поздно… — говорит замковый.
— К орудию!.. На запасную!.. — командую.
Теперь уже я сам, как только что, завожу разговор о Яснове. Оказалось, он не кадровый артиллерист. Билась в окружении застава. После того, как гитлеровцы все же ее взяли, на батарею прибежал с обломком винтовки, весь израненный, в изорванной одежде младший сержант-пограничник. Он на заставе командовал минометами, а потому попросил, чтобы дали ему пушку. На батарее были большие потерн и Яснова взяли в расчет…