К коровнику, где в потемках сидели на завалинке бойцы, потянулась серебристая дорожка. Над черепичной крышей флигелька, в котором жила Валя, поднялся молодой месяц.
— А ведь кстати он там вырос… Смотрите, как выпрямляет рожки, — злорадно рассмеялся Хвостиков.
— Знаешь, о чем я жалею? — обжигаясь недокурком, вдруг резко поднялся Лысогор.
— О чем, товарищ сержант?
— Что не могу дать тебе по уху, — шутя сказал сержант. — так дать, чтобы рожки с месяца свалились и глупые мысли из тебя выскочили!..
— А вы дайте, — рассмеялся Хвостиков, — рожки поотвалятся или нет, а звание вам придется опять подсчитывать с рядового.
— Сержант Лысогор, ефрейтор Каламбет! — раздался требовательный голос дежурного. — Готовьтесь в наряд! Остальные спать!
Лысогор бросил окурок и с ожесточением стал затаптывать его каблуком.
4
Ночь. Мрачная заводь Туман-Озера. В прибрежном камыше залег наряд. Ни ветерка, ни шороха. Только слышится неумолкающий звон болотной мошкары.
«Огромный провал, залитый темнотою, — неужели это озеро? — подумал Лысогор. — Ну и ночь: холмы рядом, а не видать их».
И припомнилось сержанту услышанное от старого Соснувца предание об этих холмах.
Одиннадцать братьев были угнаны тевтонами. Пленники отказались служить врагам. Ночью их утопили в Туман-Озере. К утру они вышли из воды и встали на родном берегу цепью холмов.
«Вот они!»— оглянулся Лысогор на песчаные вершины, заблестевшие против луны, точно непокрытые головы великанов.
Лысогору не долго пришлось увлекаться преданиями. Вскоре началось то, что нередко случается в пограничной полосе.
«Спешите на помощь!» — призывал невидимый наряд пачкой зеленых ракет.
«Сигнал принят!» откликнулась застава ракетами красными.
Вдруг невдалеке от того направления, в котором вспыхивали «вопросительные знаки», замигали густые и частые отсветы пожара.
«Горит элеватор?! Вот так дело!..»
Огни ракет и пламя пожара сначала отражались в небе, а от него, словно уходя вглубь, в черной мути озера.
Залегший у берега сержант, если бы он мог посмотреть на себя со стороны, показался бы сам себе маленьким сказочным чародеем, который колдует над огромным казаном, наполненным расплавленной смолой.
«Да, элеватор!» — решил пограничник.
Где-то со стороны левого стыка участка заставы донеслась автоматная трескотня.
«Что же будем делать, братки?» — повернулся Лысогор к Одиннадцати Холмам. Подумав, он пополз к старшему наряда.
— Обстановочка, товарищ лейтенант… Что делать?
Лысогор не торопился с ответом. Он смотрел на озеро, в котором отсветы зеленых ракет отражались несколько по-иному. Если вначале они отдаленно напоминали лилии, уходившие головками вглубь озера почти отвесно, то сейчас эти лилии будто сносило быстрым течением воды.
Ясно: наряд бросает ракеты вдогонку, по пятам нарушителя, а тот изо всех сил спешит к границе, в промежуток между Туман-Озером и тем местом, откуда доносится автоматная трескотня.
— Обстановка изменилась, — прошептал Вьюгов. — Пожар пусть вас не беспокоит. Вы останетесь встречать Косача… Я пойду навстречу Моцко.
Зашуршал камыш; в нем вырос темный силуэт. Это встал начальник заставы.
— Товарищ лейтенант, одному идти нельзя. Еще что-нибудь случится, как с товарищем Сорокиным…
— Учтите, Косач обязательно пойдет, — проговорил Вьюгов. После напряженного молчания сухо добавил — Одному нельзя идти в наряд, а на задержание или преследование— другое дело.
Снова раздался легкий шорох; там, где только что стоял лейтенант, жутко и пусто подрагивала черная сетью косых теней, падавших от камыша. У Лысогора вдруг что-то заныло под ложечкой.
«Неужели этот человек п Валя… как говорит Хвостиков… А, к черту все!»
— Каламбет, Каламбет! — шепотом позвал сержант своего напарника.
— Я здесь! — откликнулся тот.
«Братушки, а вы тоже здесь?»— подмигнул холмам Лысогор.
Поежившись, он хотел было вытереть за воротником ледяные капли росы, упавшие с камыша, но его рука сначала замерла, а потом потянулась к карабину. Лунную дорожку пересекла лодка!.. Она казалась непомерно большой и с двумя темными горбами.
Лысогор с силой сжал оружие. Что же предпринять?.. А лодки уже не было… Канула в темноту…
Сержант взглянул на часы. На черном циферблате фосфорились стрелки, минутная показывала «десять», часовая — «двенадцать».
«Устроим Косачу рожки», — презрительно ухмыльнулся сержант, глядя на маячившую между остриями стрелок цифру «одиннадцать». Даже в эту критическую минуту от него не уходило неприятное воспоминание о…
«Не подведешь? Все от тебя зависит?»— покосился он на молодой месяц, от которого через все озеро был перекинут серебряный мост. Лысогор подполз к Каламбету и объяснил замысел.
— Понял?
— Ты вправо свою дорожку берешь, я здесь останусь… и не выпускать лодку с дорожек… — проговорил Каламбет и глаза его сверкнули в темноте.
— Тсс. Хорошо. Смотри только: может, появится и другая лодка. Знаешь, где мостки из жердей?
— Сам прокладывал…
Сержант бесшумно пробрался сквозь заросли и перешел по скрытой кладке зыбкую трясину.
Весь в грязи, он остановился. Вытер руки и снял из-за плеч карабин, отвел предохранитель. Прислушался. Еще немного прополз по скользкой бровке берега и вдруг снова увидел лодку.
Она устремилась к берегу. И в тот же миг скрылась луна! Лысогор грудью приник к затвердевшей прибрежной тине. Как бы ему пригодились в эту минуту тысячи ушей и глаз!
«Что-то булькает, Косач пошел вплавь!» — сержант приник к земле.
«Приближается к берегу. Ткнулся в камыши!» — старший наряда з волнении чуть привстал.
— Руки вверх! Выходи из воды! — четко, как выстрел, разорвало тишину. Лысогору показалось, что от его крика озеро встало дыбом, а лес зазвенел.
«У-у-у! Трюк!» — чуть не взвыл пограничник. Он увидел у берега длинное, качнувшееся на волне бревно.
Подавшись первому порыву, Лысогор вскинул карабин, чтобы выпалить все патроны в темноту, туда где рвет живот от злорадного смеха Косач.
Советские пограничники любят, когда нарушитель идет на штык. Вот и пошлем на штык… Вот на что, должно быть, рассчитывал Косач, отталкивая бревно. Что он делает сейчас? Спешит высадиться в другом месте!.. Лейтенант прав!..
Одев на шею карабин, чуть ли не на четвереньках сержант юркнул в камыш.
Только он добрался до своего насиженного места, как озеро вытолкнуло к берегу две черные фигуры. Они появились из темноты так же неожиданно, как появляются из блиндажа мишени; они и напоминали две сгорбленных «поясных», только не фанерных а словно свитых из самой что нм есть косматой и черной жути.
«Приготовиться!»— условным знаком потребовал Лысогор от своего напарника.
Один «горб» вдруг распрямился и вырос в «ростовую мишень». Она повернулась на своей оси и ступила на берег.
«Он! Косач!.. — подумал сержант. — Братки, где вы там?»
Запас юмора у сержанта, видно, еще не исчерпался.
Косач сунул руку в карман и, не оглядываясь, оттолкнул ногою легкую шлюпку.
«Переправщик пусть катится, черт с ним».
Нарушитель, наступая на свою огромную тень, пошел. К его черному затылку, казалось, так и прилипла луна с двумя рожками. Она так и шла сзади за нарушителем.
Косач вынул из кармана руку.
«Пистолет!» — мелькнуло в голове сержанта. Он легонько коснулся Каламбета:
«Занимай свое место. Братушки, не выдайте!..»
Диверсант приостановился, повел вправо-влево головой и шагнул в камыш. Вот уже шорох приближается. Лысогор привстал.
— Стой! — тихо, но до жути отрывисто и резко скомандовал он, вмиг оказавшись на ногах.
«А!»— вздрогнул Косач, напоровшись на холодное лезвие штыка. Его черная тень нависла над выросшим из земли пограничником и закрыла луну. Вдруг темнота прыгнула. Из нее грянул выстрел. Сержант шагнул с правой ноги. По камышу прозвенела винтовка. Т-трах!.. Вскинутая рука бандита от удара снизу прикладом дернулась и пистолет, тускло блеснув, закувыркался в воздухе.
Пока шла эта секундная схватка, темнота, мешаясь с лунным светом, рвалась, как овчина, и клоками летела во все стороны…
Наступила заминка. Косач, угрожающе выставив вперед руки, отступал назад.
«Гах!» обрушился ему на спину Каламбет, сдавил шею и зажал рот.
Пятясь назад и хрипя, нарушитель выгибался, выгибался… и рраз!.. Опять во все стороны полетели клоки темноты и осколки света. Получив двойной удар — в грудь и голень, — Каламбет упал навзничь в одну сторону, а Косач — в другую, прямо под сержанта. Или он плечами переломает колени пограничнику, или ухватит за ноги и ударит затылком об землю. То и другое — самые коварные приемы.
Темнота натянулась. В глазах сержанта зарябило. Сама луна, казалось, прыгнула и кинула его, но не назад а в сторону.
— Спокойно! — прохрипел Лысогор, оказавшись сбоку Косача, упавшего на живот. Враг, видно, еще не думал сдаваться. Круша камыш, он с маху перевернулся и, опираясь на отставленные назад руки, сел. Луна забивала ему светом пасть, глаза, ноздри. Косач метался. Его грудь поднималась, как меха, зубы были оскалены. Он водил темными глазницами, выискивая, куда бы кинуться. во что бы вцепиться.
— Спокойно! — повторил сержант, не отнимая штык, на этот раз неотвратимо готовый вонзиться в живот нарушителя.
— Предал! Предал! — взвыл Косач, потрясая в бессильной злобе пучком вырванного камыша…
Когда диверсанта связали, Каламбет сунул ему в рот кляп.
— Чтобы не выл на луну, — пояснил молчаливый ефрейтор и, волоча ногу, отошел в сторону.
Пограничники с задержанным поднялись на восточный скат самого высокого из «Одиннадцати Братьев». Занималась заря. По оврагам к озеру уползал густой туман.
— Вот и переночевали, — проговорил Лысогор. Осмотревшись, он добавил — Хотел бы я знать, кого еще в эту ночь не досчитаются наши соседи.
— Шире шаг! — скомандовал он, больше для порядка, потому что Каламбет волочил перебитую ногу. Да и Косачу торопиться некуда.
От Туман-Озера до заставы было недалеко. Едва, только рассвело, как сержант уже барабанил в ворота. Ему хотелось ввести Косача с парадного хода. «Если есть неспящие, пусть посмотрят на „улов“!»
На стук выглянул в калитку дежурный.
— О, для такого гостя — ворота настежь! — сказал он и, взглянув на задержанного, торопливо зазвонил ключами.
Только дежурный увел Косача, как во двор въехал Семкин на мокрой от пота и росы лошади. Словно ка что-то жалуясь, лошадь жалобно заржала.
С плеча Семкина свисало командирское снаряжение. Поясной ремень сложился обручем, из кобуры выглядывала тусклая крышка магазина. Планшет был перехвачен желтой резинкой.
«Лейтенант!»— подумал Лысогор и в его ушах опять послышалось жалобное ржание. Мороз прошел по коже. Он вспомнил, что лошадь так же вела себя, когда был ранен Сорокин.
— Товарищ Лысогор! Вам поручение, — взволнованно начал Семкин. Он посмотрел в двери флигелька и замолк: там стояла Валя!.. В длинной рубахе, с распущенными волосами, она нервно теребила халат, который свисал с ее вздрагивавших плеч.
Семкин соскочил с лошади и, минуя Лысогора, подошел к молодой женщине.
— Это вам… — протянул он снаряжение.
Глаза у Вали расширились. Она ухватилась обеими руками за ворот рубахи, собранной у шеи сборкой.
— Лейтенант?! — выкрикнула Валя безголосо.
— Это снаряжение вашего мужа. Снято лейтенантом с Моцко.
«С каких это пор он стал таким заботливым?»— поняв, что лейтенант жив, уже с неприязнью подумал о нем Лысогор.
— Правда?.. Он передал мне? — в охрипший голос Вали ворвались неожиданные нотки. Она опять подняла к лицу руки. Молодая женщина как бы не могла себе чего-то простить. Она повернулась и быстро ушла.
— Где лейтенант? Что он приказал? — повернулся Лысогор к Семкину, который в одной руке держал повод своей взмыленной лошади, а в другой сиротливо висевшее снаряжение Сорокина.
— Велел вам с Валей ехать в госпиталь, отвезти оружие… Стоять! — прикрикнул боец на заржавшую в сторону открытых ворот лошадь. Потом добавил — Лейтенант задержался с конем, тот прыгал через канаву и растянул ногу.
Пока Лысогор раздумывал, как ему быть, в воротах показался начальник заставы с Лебедем в поводу.
— Валя уехала, не застали ее? — спросил лейтенант сержанта.
— Она и не собиралась ехать, — ответил Лысогор.
— Ну, тем лучше. — начальник заставы вытер с лица пот и к удивлению Лысогора рассмеялся без тени озабоченности.
— Косача уже определили? Почему такой кислый, товарищ комсорг? — почти весело спросил Лысогора лейтенант.
— Разве не знаете — неприятность.
— Какая? — взволновался начальник заставы.
— Ну как же — элеватор сгорел…
— Вот что вас тревожит… А еще старый пограничник… Косача сумел скрутить, а простой вещи не понял. Мы же с вами ездили в район на счет старой развалины, что стояла против элеватора. Теперь ее уже нет…
— Так это она горела всю ночь, не элеватор? — обрадовался сержант. — Вот это здорово!
— Как там сестра?.. Возьмите, Семкин, Лебедя. — протянул повод своего коня Вьюгов.
— Какая сестра?! — воскликнул Лысогор, пораженный мелькнувшей в голове догадкой.
— Ну, как какая? Моя сестра, Валя. Наделала она себе хлопот… Ну да ладно… Этого всего вы можете и не знать… Это не обязательно знать даже пограничнику… — лейтенант задумчиво усмехнулся и направился в флигелек.
Приятно удивленный, обрадованный, Лысогор смотрел ему вслед и не мог совладать со своим лицом, на котором все шире расплывалась улыбка.
Подошли бойцы. Появился Хвостиков, как всегда, заспанный, но готовый на любые выдумки.
— Опять туда же… Спозаранку!.. — кивнул он в сторону флигелька, вслед Вьюгову. — Знаете, где тут собака зарыта? Собирался на Вале жениться наш новый… Но Сорокин перехватил у сослуживца рыбку… Потом сопоставление сторон в одну лунную ночь… Помните? — говорил он вполголоса.
Лысогор переглянулся с Семкиным, передернул плечами. У сержанта было хорошее настроение и он не хотел никому грубить, даже Хвостикову. Но тот сам его задел.
— Как там наше Хасан-Озеро? Не передавало привет? Говорят, при вашем появлении и туманы рассеялись над ним, правда это?
— Не видать тебе Туман-Озера ясным, — покачал головой Лысогор. — А что касается Вали и лейтенанта, то они — брат и сестра.
— Что? — удивился Хвостиков. Его стриженая голова смешно и неприятно клюнула вверх.
— А то самое! — под общий смех сказал кто-то из подошедших бойцов.
Вдруг с левого фланга заставы донеслись гулкие, как лай догов, очереди немецких тяжелых пулеметов. В той стороне фашисты стреляли бывало и раньше.
— Для действий в Африке готовятся на песчаном полигоне, — рад случаю перевести разговор на другое, веско заявил Хвостиков.
— Это тебе фюрер по секрету сообщил?.. Насчет действий в Африке? — переспросил Лысогор и лицо его стало серьезным.
— Фюрерша, — пробормотал Хвостиков, примирительно заулыбавшись.
— В ружье! — прогремела из дверей казармы команда.
Затопали сапоги бойцов, изредка бряцало оружие, приглушенно заржала лошадь — застава строилась по тревоге.
Бывает, покажется из-за туч луна и опять спрячется. Так и у пограничников: блеснет на их небе что-нибудь от мирной жизни — приятное или неприятное, — и вот уже его нет.
Случай на фронте
Знойный, томительный день первых чисел июля тысяча девятьсот сорок первого года. Истоптанная, исковерканная тысячами ног, колес, гусениц дорога устало курится пылью. По ней только что с запада на восток прошли последние колонны. Бойцы устало переставляли ноги. По их пыльным лицам ручейками струился пот… Иной боец внезапно остановится, постоит в немом раздумье, потом спохватится, словно после тяжелого сна, торопливо вытрет рукавом лицо и пойдет дальше. И кто знает, вытер ли он с лица пот или скупую солдатскую слезу…
Лейтенантом Русановым владело то же чувство, что и проходившими мимо бойцами. А когда живая лавина внезапно разорвалась и, обтекая военный городок с запада и востока, скрылась в просеках, на лесных дорогах, и шоссе опустело, ею душу еще больше сковала гнетущая тяжесть.