– Лаций, Лаций, что ты говоришь?.. – шептала Эмилия, не в силах успокоиться и понимая, что больше не выдержит этой муки. – Прости. Я тебя понимаю. Но знай, что я всегда буду ждать тебя.
Она встала, сложила ладони на животе и улыбнулась в последний раз. Потом развернулась и, ничего не говоря, вышла из беседки. Он ещё некоторое время сидел на краю лавки, потом встал и направился к воротам. Эмилия стояла на портике за колонной и смотрела ему вслед, гладя живот и не замечая, что слёзы продолжают катиться у неё по щекам.
– Ты не хочешь пройти в дом? – раздался за спиной голос новой рабыни. Эмилия ничего не ответила, только отрицательно покачала головой. – Хочешь воды? – девушка протянула ей неглубокую чашу. Эмилия взяла её, но пить не стала. Рабыня вздохнула. – Твой мужчина убивает тебя, госпожа, – кротко произнесла она. – Он делает тебе больно.
– Да, – тихо согласилась Эмилия. – Ты права. Но эта боль почему-то приятна… Как сладкий яд. Понимаешь, что гибнешь, но остановиться не можешь. И хочется пить ещё и ещё, – она замолчала. Рабыня, не зная, что ответить, стояла рядом и чувствовала, что после этой встречи с красивым мужчиной её госпожа резко изменилась и теперь уже вряд ли будет такой, как прежде.
ГЛАВА ВОЛООКАЯ ЕГИПЕТСКАЯ РАБЫНЯ С КОЖЕЙ ФИНИКОВОГО ЦВЕТА
Путешественники и сенаторы уехали. Вместе с ними уехала и частичка родного Рима. Никто больше не вспоминал знакомые места, не шутил об известных патрициях и их жёнах, не рассказывал последние новости и не возмущался глупостью магистратов. Холодный ветер с востока дул, не переставая, целую неделю, и Лаций впервые в жизни почувствовал, что ему стало одиноко и скучно. Даже оружие больше не радовало его. Хазор сделал действительно отличный меч, а ножи были, как стрелы, – тонкие и острые. Только почему-то цвет металла был чёрный. Старый кузнец сказал, что это цвет золы и крови чёрной змеи и беглого раба, в которой он закалял лезвия. Для этого беглеца заставляли бегать по круг до изнеможения, а потом делали надрезы на горле и руках, чтобы слить розовую кровь. Она закаляла железо лучше всего.
Лаций целый день рубил всё, что попадалось под руку, прошёлся по десятку чучел и столбов, разбил в щепки створку ворот лагеря, показывая Варгонту, какие у него ножи, потом обсуждал с Атиллой новый шлем, но уже через день ему снова стало скучно. Что-то было не так, и он не хотел себе признаться, что дело было в Эмилии. Сердце ныло и страдало, а занять себя было нечем. Ехать к кузнецу не хотелось, потому что там всё напоминало о ней, поэтому он ждал, пока тот сам пришлёт гонца. Так прошло ещё две недели.
Однажды на рассвете он проснулся полный решимости закончить дело со шлемом и через час отправился в город. Слуг брать с собой не хотелось – они обычно только мешали и привлекали много внимания. Несмотря на прохладные ночи, днём было уже довольно жарко. Он добирался до города полдня, не спеша понукать коня и не думая о том, что солнце может напечь голову. Подъехав к кузнице, Лаций какое-то время постоял на углу, вспоминая о том, как они выносили жену кузнеца, и вдруг ему стало плохо: голова закружилась и к горлу подкатила тошнота. Он решил вернуться в лагерь, не встречаясь с Хазором. Развернув лошадь, Лаций проехал несколько улиц и, доехав почти до самых городских ворот, почувствовал, что сейчас его стошнит. Накануне вечером Атилла и Икадион притащили откуда-то мёртвого барана и пригласили его присоединиться к ним. Теперь желудок Лация напомнил ему об этом: от одной мысли о вчерашнем жареном мясе его сразу же скрючило пополам, и, как только он коснулся ногами земли, угощение друзей тотчас покинуло его желудок. Когда всё закончилось, он хотел встать, чтобы найти воду и умыться, но мир вдруг перевернулся, и Лаций без сознания упал под ноги коню, прямо спиной в пыль. Ему уже не было видно, как выбежавшие из дома люди какое-то время спорили между собой, что с ним делать, но потом подхватили и занесли внутрь. Так он оказался в доме небогатого купца-сирийца и повстречал там странную рабыню-египтянку, которая на какое-то время отвлекла его от мыслей об Эмилии. Но только на время…
Служанку с кожей цвета спелого финика звали Тхао. Она помогла ему прийти в себя и ухаживала за ним весь вечер. Несколько дней он провёл в доме купца. Рабыня разговаривала с ним на греческом языке, хотя немного понимала и его язык. По вечерам они разговаривали о Риме и Египте. Лаций предложил хозяину продать ему Тхао за десять серебряных монет и ещё сдать ему комнату для проживания. Комната была не нужна, но он хотел таким образом отблагодарить купца за оказанную помощь. Тот охотно согласился. Цена была слишком хорошая. Лаций предусмотрительно не сказал никому об этом, но по благодарным глазам Тхао понял, что сделал это не зря. Три месяца вынужденного безделья в зимнем лагере прошли с ней намного приятнее, чем это было бы без неё. Теперь он меньше бывал в легионе, переложив заботу о подготовке пехотинцев на Варгонта Рукумона и Атиллу Крония, которых Красс назначил трибунами легиона. Кроний в тот день чуть не умер от счастья, но Варгонт остановил его, не дав выпить все запасы вина из обоза Мария.
Красс не заставлял свою армию готовиться к предстоящим битвам и всё больше времени проводил в поисках сокровищ в тех городах и храмах, которые оказались в его ведении как наместника, устанавливал новые правила сбора пошлин с кораблей и обкладывал новыми налогами купцов. При этом он сам следил за сбором этих налогов, чем удивлял даже своего сына, Публия. С Лацием консул почти не общался, заявляя на советах, что на таких легатов, как он и Октавий, можно полагаться без слов. Но Марк Красс всегда был непредсказуемым человеком…
Вынужденное бездействие высвободило у Лация достаточно времени, чтобы проводить его вместе с Тхао. Она знала так много, что он удивлялся, как и когда она успела всё это узнать и запомнить. Девушка была из семьи служителей храма в Мемфисе, но о родителях почему-то вспоминать не любила. Лаций с удовольствием слушал её греческий, иногда поправляя и помогая найти нужные слова. Она только смеялась, но пыталась всё запоминать. Если бы он только знал, что когда-то ему тоже придётся учить чужой язык, ничем не отличаясь от этой рабыни-египтянки!
В один из жарких дней наступившей весны они сидели под навесом и изнывали от жары, которая даже в тени заставляла людей и животных превращаться в неподвижные, растёкшиеся по пыльной земле туловища. Верблюды лежали у стены с полураскрытыми ртами и остекленевшими глазами, неподвижно ожидая наступления вечерней прохлады.
– А у римлян есть кошки? – неожиданно спросила Тхао.
– Да, есть, – ответил Лаций. – А что?
– В Египте кошки – священное животное. Они ловить мышей и охранять еду на складах.
– Ловят, а не ловить!
– Хорошо, они ловят страшных змей, и люди жить спокойно. Их, как и людей, провожать в дальний путь. Тела кошек специальные люди готовят семьдесят дней и пропитывают специальными травами. Эти травы должны сохранять тело долго. И моя семья была тоже жить с богиней Баст.
– Кто это? – спросил Лаций.
– Баст – это богиня кошек. Она женщина с головой кошки. Мой отец служил в храме Баст, когда я быть ещё маленькая. Я плохо помню, что было. Все говорили, что в храме кто-то убил всех кошек. Мой отец быть хранитель этих священных животных. Все люди в городе тогда выбрили себе брови от горя. Это было ужасное горе. Обычно такое происходит в одной семье, когда там умирает кошка – люди брить брови. Но тогда было плохо всем жителям. Это было большое горе для всех жителей в городе.
– Да, я тоже помню очень странную историю. Мне рассказывал её один друг, Марк Серпипий Румий. Ну, да ты его не знаешь. Он был в Египте семь лет назад. Там римский возница случайно переехал на улице кошку, и египетский солдат убил его на месте. Представляешь, убить римского гражданина?! Из-за какой-то кошки! – Лаций вспомнил эту историю, но, судя по лицу Тхао, сочувствия она у неё не вызвала. – Ладно. Рассказывай, что же потом произошло? – спросил он. Темнокожая рабыня опустила глаза.
– Отца убили в храме. Как жертву Баст. А нас продали. С тех пор я здесь. Но я не жалуюсь. На всё есть воля великого Ра. Он есть наш свет, и он всё видеть на земле. Он дать жизнь всему, и он править наша судьба. А ещё у нас есть священный глаз бога Гора. У меня на руке есть. Смотри, – она показала ему плечо. На коже красовался небольшой глаз. – Мы носим на шее круглые камни с глазом посередине, которые оберегать нас, потому что они похожи на глаз Гора. У меня один камень здесь тоже такой, – Тхао показала ему на ожерелье, и Лаций с удивлением заметил, что один из шариков действительно был голубоватого цвета и напоминал человеческий глаз. – Ты можешь сделать себе такой же на плече, – Тхао показала Лацию на свою татуировку.
– Нет, спасибо, – поблагодарил он. – У меня свои боги, и они берегут меня по-другому.
– Я видела у тебя чёрный амулет. На шее. Очень странный. Я такой никогда не видела.
– Да, это старинный амулет. Он из далёкой страны. Но для тебя это неважно. Что ты там говорила про бога с глазом?
– Это не бог, это глаз бога, – поправила его Тхао.
– Какая разница? Наши боги дружат. Вот, видишь, даже тебя послали мне, – он улыбнулся и потрепал её по голове. Тхао опустила глаза и замолчала. Этот римлянин нравился ей всё больше и больше. Но даже ночью, когда она жалась к нему всем телом, он думал о другой. Она это чувствовала и во всём винила этот странный амулет с завитушками. Он мешал ей. И она мечтала, чтобы он снял его хоть на одну ночь! Тогда Тхао смогла бы покорить его сердце навсегда…
Она рассказывала ему много легенд своего народа, и вместе с ней он уносился в древние страны, удивляясь их совпадению с преданиями римлян. Через несколько месяцев, когда Красс неожиданно решил начать подготовку к походу против парфян, Тхао заболела, и Лацию пришлось продать её почти за бесценок жившему в соседнем доме купцу Талакубу. Он был уверен, что, заплатив, тот не бросит её и будет заботиться. Для купцов всегда было важно, чтобы деньги не пропали даром. Как оказалось в будущем, он оказался прав.
ГЛАВА ЗЛОВЕЩИЕ ПРЕДСКАЗАНИЯ СТАРОЙ ГАДАЛКИ МАРКИЛИИ
Ещё задолго до своей болезни египтянка не раз уговаривала Лация зайти к одной старой гадалке на рыбном рынке у порта. Лаций не верил в предсказания этих восточных Фурий и в душе посмеивался над ними. Его оберегали Марс и Аврора, и к их предостережениям он относился серьёзно. Но Тхао так просила, что он согласился. Что может быть страшного в этой гадалке? Какая разница, гадалка на рынке или жрец в храме Изиды, Афины или другом месте? Он не раз слышал их непонятные завывания в храмах палестинских и финикийских городов и открыто посмеивался над ними. Однако времени было много, и он согласился. И ещё ему не хотелось видеть расстроенное лицо Тхао.
Наступившая весна раскрасила виноградники и редкие кустарники ярким зелёным цветом, после чего их стало нещадно палить солнце. Лацию казалось, что весна от лета здесь почти не отличается. Только вода в море была весной холоднее, а летом – теплее. И ещё летом было больше караванов с верблюдами, которые, качая изогнутыми шеями, медленно тянулись по дороге в направлении берега и обратно, всегда навьюченные мешками и всегда безразлично спокойные.
Лаций и Тхао вышли из дома ближе к вечеру, когда зной немного спал и уже можно было спокойно дышать. В центре города они свернули в узкую улочку за рынком, в конце которой виднелась толпа мужчин. Они наблюдали за боями скорпионов и делали ставки. Лаций попросил её ненадолго остановиться, чтобы посмотреть. Человек двадцать в разных одеждах, высокие и низкие, толстые и худые, говорящие на разных гортанных языках, но, тем не менее, понимающие друг друга, топтались вокруг небольшой площадки. Они все смотрели на этот небольшой клочок земли, в центре которого была выкопана яма в локоть глубиной и три локтя шириной. Именно там происходили основные события. Два конкурента о чём-то договаривались с толстым судьёй, тот принимал от них монеты и после этого спорщики, развязав свои кожаные мешочки, аккуратно вытряхивали в яму скорпионов. Когда Лаций и Тхао приблизились к толпе, на них никто не обратил внимания. Держатель денежных залогов поднял на мгновение взгляд, оценил их и сразу же забыл, переключившись на события в яме. Первым на дне оказался большой чёрный скорпион, и, судя по выкрикам, все считали его победителем. Вторым туда попал его маленький собрат жёлтого цвета, который на вид был безобидным и не таким грозным, как его противник. Он был в два раза меньше чёрного и, казалось, совсем не собирался сражаться. Большой скорпион выдвинулся вперёд, держа над собой изогнутый, как лук, хвост. Он угрожающе помахивал им над головой и один раз почти коснулся жёлтого малыша. Но тот даже не пошевелился. Наконец, чёрный гигант подполз на такое непочтительно близкое расстояние, что почти упёрся головой в своего неказистого соперника. Зрители почувствовали близость развязки и замолчали. Никто не хотел пропустить этот захватывающий момент. Сгрудившись над ямой, они, затаив дыхание, смотрели на чёрного великана, который уже отвёл хвост назад, готовясь нанести им смертельный удар. Лаций стоял на носочках, вытянувшись вперёд как можно дальше, и не спускал глаз с двух соперников. В тот момент, когда чёрный скорпион уже готов был рвануться вперёд, его жёлтый соперник молниеносно выбросил вперёд свой маленький короткий хвост и опередил его. Это произошло так быстро, что почти никто не заметил, куда попало жало. Лацию показалось, что тот нанёс удар прямо в голову. Большой скорпион замер, его хвост, занесённый для страшного удара, на какое-то мгновение завис над телом, а потом медленно опустился на землю. Над толпой пронёсся вздох удивления и разочарования. Через мгновение зрители взорвались криками и стали взбудоражено размахивать руками, тыча себя пальцами в лоб. Хозяин чёрного скорпиона никак не мог поверить в гибель своего любимца и осторожно переворачивал его с одного бока на другой короткой палочкой. А его соперник, спрятав маленького победителя в кожаный мешок, с явным удовольствием получал выигрыш, смешно потея и раздувая от удовольствия пухлые щёки.
Лаций отошёл к Тхао и рассказал ей, как прошёл бой скорпионов. Та улыбнулась и сказала:
– Вот видишь, маленький иногда бывать сильнее большого, если уметь ждать.
– Не только ждать, – с горячностью подхватил Лаций, – тут видно, что он опытный боец. Не первый раз дерётся.
– Но ты же его слабым не называть?
– Хм-м, – задумался Лаций. – Смотря, что называть слабостью. Он слабее, потому что меньше. Но сильнее, потому что опытнее и умнее. Наверное, опыт важнее. Значит, ты права, маленький скорпион был сильнее.
Она улыбнулась ему очаровательной улыбкой, и они продолжили путь в сторону небольших глиняных домиков. Тхао шла чуть впереди, слегка покачивая бёдрами и двигаясь так мягко, как будто плыла над землёй. Вскоре впереди показался ряд старых ветхих строений, похожих на лесные палатки, которые римляне обычно строили в лесу из хвороста и веток. Они с трудом протиснулись в одно из таких жилищ, посреди которого сидела старая женщина без определённого возраста. Ей могло быть шестьдесят, или восемьдесят, или даже сто лет, но определить это по количеству морщин или подслеповатому взгляду было невозможно. Лишь высохшая кожа на руках, сквозь которую выпирали чёрные нитки вен, говорила о её преклонном возрасте. Из-за большого количества намотанных на тело разноцветных тряпок старуха была похожа на большой неподвижный кувшин, из которого торчали две полуголых руки и испещрённая морщинами голова в тёмной накидке. В растянутых мочках ушей болтались огромные серьги, а на руках до самых локтей висели многочисленные браслеты.
– Здравствуй, Маркилия, – поздоровалась Тхао. Женщина медленно повернула голову в её сторону, потом перевела взгляд на Лация и указала рукой напротив себя. Они сели. Всё это происходило в полной тишине. Тхао не шевелилась. Лаций улыбнулся и украдкой осмотрел убогое жилище. Если бы не яркое солнце снаружи, он не смог бы различить в сумраке этой маленькой постройки даже кончики своих пальцев. Старая гадалка пожевала беззубым ртом и стала бормотать какие-то бессвязные слова: «Бу-ба-бу-ба-бу-ба-бу» – монотонно и нудно. Лацию это не мешало. Он закончил осмотр мешков под крышей, набитых, скорее всего, травами и цветами, потом перевёл взгляд на чёрный котёл в углу и полу потухший костёр. От него, огибая котёл, тянулась к потолку струйка дыма, тоненькая, как нитка овечьей шерсти, и это показалось ему забавным. Он улыбнулся и провёл рукой над котлом. Дым не рассеялся, а просто прервался, как будто его аккуратно вырезали в этом месте острым ножом. Это было забавно. В ноздри ударил сладкий запах. Старуха подбросила туда немного пыли из мешочка. Её ритмичный голос, тем временем, продолжал бубнить те же самые непонятные слова, как глухой бубен на соседней улице. Она отщипывала от лежащих рядом пучков сухие травинки и не спеша бросала их в дымящиеся угли. В дурмане тлеющих трав Лаций начал постепенно замечать, что все предметы вокруг плавно движутся по кругу. Это было удивительно, но страха не вызывало. Ему стало спокойно. Тело расслабилось. Губы сами стали расплываться в глупой улыбке. Завораживающий голос гадалки проник куда-то вглубь головы, и теперь мерный звук «Бу-ба-бу-ба» раздавался уже там… Но теперь она говорила! До самых последних дней своей жизни он так и не мог понять, как до него дошли её слова. Ведь Тхао говорила, что это был язык египтян. Однако это так и осталась для него неразгаданной тайной.