Только сейчас дошло вдруг до Алексея, — казалось, он почувствовал это собственной кожей, — что жизнь не стоит на месте, и пока он будет на окопах, дома все может перемениться…
Ему стало до того грустно, что он места себе не находил, не знал, что делать, чем заняться. Между тем прошло и два, и три часа, наступил день, а они все еще никуда не тронулись с хутора: ждали людей из центральной бригады. Федя, снарядив мешок Алексею, ушел к Тамаре, чтобы помочь ей.
Наконец к полудню в хутор въехали сани, запряженные парой круторогих быков. За санями гурьбой шли шестеро человек — пять женщин во главе с пожилым мужичком в рваном треухе и рваном полушубке. Алексей узнал его, это был Авдеич, который одно время работал в правлении колхоза бухгалтером. Законное отчество у него было Авдеич, но его чаще все звали Авдотьичем, причем на прозвище это мужчина откликался охотно.
На санях сидел еще кто-то, седьмой, зарывшись в сено между мешками и кульками. Алексей не сразу рассмотрел, кто это, но вдруг понял, узнал — это же Аня! Аня сидит среди мешков, закутанная в полушубок и теплый платок! Радость и смущение одновременно охватили его: Аня приехала, чтобы проститься с ним!..
Сани остановились, и Авдотьич, старший команды, тотчас же начал что-то выяснять у Антонова. Алексей заторопился к саням, к Ане. Она увидела его, поднялась навстречу.
— Аня, здравствуй! — сказал он радостно. — Хорошо, что ты приехала!
— Ой, Леша! — всхлипнула вдруг она. — Меня посылают на окопы! Председатель знает, что у нас бабушка больна, а все равно послал!
Тут только до Алексея дошло, что Аня не провожать его явилась.
— Вот здорово! — вырвалось у него. — Вместе едем!
Аня как будто не слышала его, жаловалась:
— Бабушка сейчас в очень плохом состоянии, за ней нужен уход. Дедушка с утра до ночи на работе — разве они имеют право посылать меня на окопы?
Алексей растерялся: действительно, нехорошо. Но, с другой стороны, мать Алексея тоже постоянно недомогает, однако он же не отказывается ехать! Один откажется, другой откажется — кому тогда работать?
— Это плохо, что тебя посылают… — неуверенно произнес он.
— И, кроме того, у меня катар желудка, — сказала Аня. — Мне тяжело будет копать.
Алексей предположил:
— Тебе дадут что-нибудь полегче: обед варить или еще что…
— Не буду я варить! — отказалась Аня. — Приедем в район — я в больницу пойду. У меня справка есть, еще довоенная, а Семен Данилович говорит, что она недействительна!
Аня порылась в кармане, извлекла оттуда узелок, хотела, видно, достать справку, будто Алексей не верил ее словам. В это время Авдотьич, поправив рваный треух, скомандовал:
— Ну, бабы и мужики, вперед к победе! В путь!
Алексей обнял мать, она заплакала. Подошел Федя, крепко пожал ему руку. Евдокия Сомова расцеловала его в обе щеки, с крыльца ему кивнул Комптон. Алексей повернулся и побежал догонять сани. Краем глаза он видел, как Тамара, не стесняясь земляков, поцеловала Федю и тоже заторопилась вслед за Алексеем.
Как только покинули хутор и вышли в поле, морозный ветер обжег лицо, вышиб слезу. Алексей шел рядом с санями, на которых подняв воротник шубы и отвернувшись от быков, сидела Аня. Изредка она покрикивала:
— Цоб пошли, серые!
Быки брели как брели, окрик на них не действовал. Алексей улыбнулся:
— Они тебя не слушаются, потому что они не серые!
Несмотря на разлуку с домом, несмотря на то, что глаза у Ани были что называется «на мокром месте», Алексей испытывал почти счастье: хорошо, что они едут вместе с Аней!..
Да и она вроде успокоилась, повеселела, словно примирилась со своей участью. Тамара посматривала на них с понимающей улыбкой, и только эта улыбка немного смущала Алексея.
Белая равнина распахнулась во все стороны от дороги, степь, казалось, звенела от холода. И еще казалось, что молчаливая эта степь не выдержит мороза, взорвется, закружит метелью, засвистит бурей. Но замедленное время шло минута за минутой, час за часом, и ничего подобного не происходило. Продолжалось только безостановочное движение вперед по ускользающей из-под ног занесенной снегом дороге.
Алексей изредка присаживался на санях, но сидеть долго не мог: старенькое пальто грело плохо. Он вставал, шел рядом с санями, перекидывался словами с Аней, а дорога все уходила и уходила вдаль.
К вечеру они добрались до хутора, в котором заночевали.
14
Лишь во второй половине следующего дня они пришли в райцентр. По сравнению с их хутором районный центр показался Алексею городом. Здесь было много военных, то и дело катили по улицам грузовики, громыхали тракторы, волоча за собой огромные сани, на которых высились какие-то ящики. Спутники Алексея тоже были ошарашены грохотом и суетой, притихли, пошли кучней.
Расспросив встречных, они направились к деревянному зданию, некогда окрашенному в желтый цвет, — там размещался райисполком. Авдотьич пошел наводить справки, а Павлов и еще две женщины решили проведать рынок. Остальные тоже разбрелись. Аня взяла из своего мешка небольшой узелок и, не глядя Алексею в глаза, сказала:
— Я, Леша, пойду к Звонцовым: тетя Лариса тут в больнице работает. Гостинец ей передам.
— Пойдем вместе! — обрадовался Алексей.
— Нет, ты побудь здесь, — возразила она поспешно. — Я, может, задержусь там… Я одна пойду, ты подожди меня, хорошо?
И, не ожидая согласия, заторопилась прочь от саней. Алексей был удивлен и обижен.
Вскоре из дверей исполкома вышел Авдотьич. Увидев возле саней одного Алексея, он спросил:
— А иде остальные?
Ушли кто куда. Поглядеть пошли.
— Не было печали!.. — озабоченно произнес Авдотьич. — Ехать приказано, чтобы к вечеру быть на том берегу! Беги, собирай всех!
Алексей хотел было кинуться за Аней, в больницу, но передумал: пусть поговорит с земляками, пока соберутся все остальные.
Он направился на рынок. Навстречу ему шли два красноармейца в шинелях, у того и у другого прямо поверх шинелей были приколоты ордена Красного Знамени. Алексей с уважением проводил их взглядом: солдаты шли, дымя цигарками, смеялись чему-то весело, беспечно. Глядя им вслед, Алексей пытался сообразить, почему они носят ордена на шинелях. Но тут ему попался еще один красноармеец, который нес котелок, полный молока. Шел он не спеша, чтобы не расплескать молоко. Алексей присмотрелся и увидел, что у него тоже орден на груди. Но только это был не орден, а, оказывается, гвардейский знак: на красном знамени золотом было написано «гвардия». Видно, эти знаки так было положено носить, поверх шинелей, а может, еще почему. Главное, здесь стояла гвардейская часть, — вот что было здорово!
Алексей готов был пойти вслед за красноармейцами, но тут его окликнул Павлов:
— Лексей, что ворон ловишь посредь улицы?
Павлов вместе с женщинами уже возвращался с рынка, где, по их словам, было пусто.
— Авдотьич зовет всех, — сообщил Алексей, — ехать надо на ту сторону Волги.
— Успеется, — проворчал Павлов, — не на свадьбу!
Когда вернулись к саням, все были в сборе, кроме Ани. Но вот в конце улицы показалась и она. Запыхавшись, подошла к ним, голубые глаза ее радостно сияли, толстые косы выбились на бегу из-под платка. Подошла прямо к Авдотьичу и сунула ему в руки какую-то бумагу с лиловой печатью.
— Справку дали! — сказала она торжествующе. — Меня освободили от работы!
Сказала и сама насторожилась, ожидая, что сделает Авдотьич. Авдотьич взял справку, медленно, шевеля губами, прочитал ее и озабоченно произнес:
— Что деится, что деится!.. Я ить не доктор и не председатель — мое дело сторона! Не можешь — знацца, не можешь… А справку ты себе возьми, она мне без надобности!
И сунул справку Ане в руки. Колхозницы, сгрудившись у саней, молча смотрели на Аню. А Тамара обожгла ее таким презрительным взглядом, что Алексею, который был ошеломлен больше других, стало почему-то стыдно.
Заговорил Павлов, сердито, зло:
— Это все такие больные! Это все могут взять бумажку! Молодая, здоровая — и уже не может! А я, старик, выходит, могу?
Авдотьич сдвинул треух набок, почесал всклокоченные волосы:
— Как, таперь скажем, паек делить? Как пшенца отсыпать, сколько маслица отлить?
— Мне не надо! — поспешно перебила его Аня. — Я и так доберусь домой, не пропаду!
То, что ее продукты останутся в котле, враз примирило Павлова с уходом Ани.
— А, конечно, — подтвердил он, — не пропадет, доберется! Чего тут делить? Это уж так: любишь кататься, люби и саночки возить! — не очень кстати привел он пословицу.
Алексей пришибленно молчал. Всю дорогу он надеялся, что они с Аней будут две недели вместе, а теперь ему казалось, что Аня никогда к нему и не относилась как-то по-особому, если расстается так легко…
— Некогда нам тары-бары вести! — решительно произнес Авдотьич. — Пора в путь! Забирай свой мешок, — обратился он к Ане.
Аня поспешно выдернула из общей кучи свою холщовую сумку. Она еле сдерживала свою радость. Лишь на миг, когда встретилась глазами с Алексеем, что-то виноватое появилось в ее лице. Аня повернулась к женщинам:
— До свиданья!
— Цоб, пошли! — махнул палкой на быков Авдотьич.
— Кланяйся нашим! — сказала одна из женщин, что жила в центральной бригаде.
— Иди, иди, девонька! — насмешливо подбодрила ее Тамара. — Где уж с твоими белыми ручками на грязную работу!
Аня сконфуженно улыбалась, не трогаясь с места. Стоял и Алексей, остальные двинулись вниз к Волге.
— Леша, — сказала Аня виновато, но зеленые ее глаза лучились радостью, — я должна вернуться! Бабушка больна.
— Ну да, возвращайся, — ответил он.
— Я тоже больна, честное слово! Ты мне веришь?
— Я тебе верю.
— Я буду писать. Я напишу тебе письмо сразу, как вернусь!
— Напиши.
Аня сняла варежку, подала руку на прощанье, а когда он осторожно пожал ее, Аня вдруг подалась вперед и чмокнула Алексея в губы. Повернулась и побежала прочь. Алексей оглянулся: рядом никого не было. Он поглядел ей вслед — Аня добежала до угла, махнула ему рукой и скрылась.
Алексей направился вслед за своими спутниками. Нет, все ж хорошо, что Аня не будет работать на окопах, при ее болезни это тяжело… Конечно, немного обидно, что она так легко рассталась с ним. Впрочем, почему легко? Она вот поцеловала его. И наверно, даже заплакала. Значит, она его любит… Как, впрочем, и он любит Аню, ему ведь тоже больно расставаться с ней…
Он шагал по широкой улице мимо занесенных снегом черных домов. Почти в каждом дворе видел он военных: там трактор, там автомашина, там армейская, выкрашенная в защитный цвет двуколка. А вон там, в стороне, стоят зенитные орудия и возле них ходит с винтовкой на ремне часовой.
Между тем спутники Алексея уже скрылись, спустившись к реке, и ему пришлось прибавить шагу. Как раз в эту минуту Алексей мельком увидел справа от себя в переулке, через три дома от угла, пару лошадей, запряженных в легкие сани. Что-то заставило Алексея замедлить шаг. Он и сам не сразу понял что, как вдруг молнией сверкнула догадка: «Там, в переулке, — Орлята! Орлята, которые пропали тогда!..»
Не раздумывая, Алексей кинулся бегом в переулок. И тут увидел, что сани, запряженные нарой высоких серых лошадей, стремительно удаляются прочь.
— Эй! — закричал он. — Стой! Погоди!
Сидевший на санях мужчина в черном полушубке и в высокой бараньей шапке оглянулся, угрюмое бровастое лицо его было незнакомо Алексею. Мужчина равнодушно скользнул по нему взглядом и отвернулся.
Взмахнул кнутом, и лошади перешли на крупную рысь, разбрасывая в стороны снег из-под копыт.
— Стой! — не своим голосом закричал Алексей: он уже был уверен, что эти лошади — его Орлята.
Кинулся вдогонку, но мужчина больше не оглянулся, и Алексей, пробежав немного, остановился. Что делать? Куда бежать, кому сказать? Догонять не на чем, да он и не знал, куда уехал мужчина в черном полушубке. Кроме того, спутники Алексея, наверно, ушли уже далеко, он боялся, что не догонит их. Но как же быть с лошадьми?
И вдруг его осенило: лошади стояли возле дома с какой-то вывеской. Что это за учреждение?
Он возвратился к тому дому, прочитал надпись: «Районный земельный отдел». Алексей поднялся на крылечко, веником, что лежал там, наскоро сбил с валенок снег и ввалился внутрь. Из тесного коридорчика единственная дверь вела в большую комнату, стены которой были заклеены пожелтевшими от времени плакатами. Комнату перегораживал деревянный барьер. По ту сторону барьера сидели за столами три женщины, в платках и в пальто. Женщины что-то писали. Одна из них, сидевшая ближе ко входу, подняла на Алексея румяное молодое лицо с ямочками на щеках.
— Тебе что? — спросила она.
— Скажите, пожалуйста, чьи это лошади стояли возле вашего крыльца? Кто на них приезжал?
— А на что тебе? — полюбопытствовала та, с ямочками, да и две другие оторвались от бумаг.
Алексей сказал наобум:
— Показалось, знакомый кто-то. Мне надо в колхоз Ворошилова добраться.
— Нет, это не из колхоза Ворошилова, — пояснила молодая женщина, — это из «Красного знамени», Егор Васильевич Фролов — вот кто это был. Председатель.
— А «Красное знамя», это где? Далеко отсюда? В какую сторону?
— Тридцать километров от райцентра, — охотно пояснила женщина, — только это совсем в другую сторону, туда, — она неопределенно махнула рукой на юг.
— Нет, мне не туда, — согласился Алексей. — Извините. До свиданья!
Закрывая дверь, услыхал, как молодая сказала: «Вежливый паренек!»
Алексей вышел на крыльцо. Уже смеркалось, и он по-настоящему встревожился, как будет догонять своих. Кроме того, не терпелось сказать Николаю Ивановичу про Орлят. Алексей заторопился, почти бегом кинулся догонять свои сани. Спустился к реке, через которую лежал между ледяными торосами санный путь. Далеко впереди увидел группу людей. Он прибавил шагу и скоро настиг их, но оказалось, что это не его спутники, а какие-то незнакомые люди, быть может, такие же, как они, что шли на строительство оборонительного рубежа. Алексей обогнал эту группу, надеясь, что сейчас увидит своих. И снова ошибся: впереди ехали два военных, везли что-то накрытое брезентом.
Алексей не на шутку взволновался: где он найдет односельчан, если они уже добрались до райцентра? Страх остаться одному среди чужих в незнакомом городе удвоил силы, он как угорелый помчался вперед, обгоняя сани с военными. И вздохнул облегченно, когда увидел впереди группу людей, среди которых возвышался Павлов.
Только удостоверившись, что это свои, он чуть замедлил шаг. И тут подумал, что, пожалуй, не следует говорить Павлову про Орлят. Во-первых, Алексей мог ошибиться: а вдруг это не Орлята?.. А во-вторых, ему казалось, что Павлов и сам что-то знает про лошадей. Знает, но ждет, не говорит до поры. Ну что ж, подождем и мы, пока не убедимся во всем окончательно!..
Его заметили, когда он почти уже догнал спутников.
— Ты иде шаландаешься? — упрекнул его Авдотьич. — Эдак я по дороге всю команду растеряю, а работать кто будет?
Тамара улыбнулась Алексею понимающе, и даже Павлов заулыбался:
— С Анькой никак расстаться не мог? Ну что ж, дело молодое! Только не любит она тебя, бросила! Домой поехала. Оно, конечно, дома сподручней, чем на окопах…
Алексей отмолчался. Теперь он уже ни за что не рассказал бы Николаю Ивановичу, что задержало его.
15
Им предстояло рыть противотанковый ров, который тянулся на много километров. Рыть его начали еще летом — наверное, оборонительный рубеж строили на тот случай, если бы фашистские войска пошли вдоль Волги.
Бригаду Авдотьича определили на постой к одинокой хозяйке, владевшей половиной дома на окраине Камышина. Половина дома состояла из одной комнаты, почти пустой: стол, две лавки, старый сундук. У большой русской печки на стене — полка с посудой. Хозяйка, пожилая хмурая женщина с диковатым взглядом, оставила себе лежанку возле печи. Большую часть комнаты заняли женщины, отгородившись от мужиков ситцевой занавеской.