Не сразу остыла в душе обида. Но уже на третий день Василий все чаще и чаще думал о том, что Николай, пожалуй, кое в чем прав, что нужно серьезно подумать о своем поведении. Кичиться ему пока еще нечем, да и сама кичливость признак людей ограниченных. Что же плохого в том, что Николай вовремя указал ему на его слабости. Найти настоящего друга трудно, а обидеть легко.
Тяготясь одиночеством, Василий искал повод помириться с Николаем, а потом решил, что будет честнее, если без всякого повода он извинится перед товарищем. Сделал он это не сразу, мешало самолюбие, с которым справиться было нелегко. По дороге в институт он догнал Николая и спросил:
- Ты сердишься на меня? Николай пожал плечами.
- Думаешь, мне тогда легко было говорить с тобой?
- Нелегко. Понимаю.
- Ну вот. Я прошу тебя, если буду спотыкаться на ухабах, поддержи меня, одерни. Бывает же так - человек начинает в чем-то фальшивить. На это не обращают внимания. И фальшь обычно так разрастается, принимает такие уродливые формы, что он сам уже не в силах справиться с собой. Мы начинаем бить тревогу тогда, когда человека спасти уже трудно, - сказал Николай
Примирение состоялось, и у обоих легко было на душе. Их дружба становилась все прочнее - она росла и мужала в спорах. Со временем отсеивалось все сентиментальное, что если не вредило настоящей дружбе, то и не украшало ее.
НЕОЖИДАННЫЙ УДАР
Николай регулярно переписывался с Дашей. Она писала, что по-прежнему работает на стройке, только в бригаде штукатуров, вечерами посещает школу рабочей молодежи, что ей очень грустно без него, что верит в него, ждет
Николай не раз обращал внимание на то, что письма Даши становились все печальнее, хотя она и старалась в них заверить его, что в ее жизни нет особых перемен Но между строк чувствовалось другое.
С ноября письма от Даши стали приходить все реже и реже, в них еще ощутимее чувствовалась боль, невысказанная горечь, а потом и жалобы на то, что Николай редко отвечает на ее письма. Откуда у нее столько обиды, печали и горечи. Каждое ее письмо болью отзывалось в его душе, вызывая разные догадки Он не мог понять, почему у Даши такое тягостное настроение, нервозность, столько безнадежности, каких-то туманных намеков. Потом она вдруг вовсе перестала отвечать.
Все время Николай ходил хмурый и злой - в декабре все его письма остались без ответов. Напрасно он два-три раза на день спрашивал у дежурной по общежитию, нет ли ему письма, и уже подумывал на зимних каникулах съездить к Даше, узнать, в чем дело.
Василий, наблюдая, как Николай томится в ожидании писем, как-то на память прочел из «Евгения Онегина»:
«Мой бедный Ленский!
Изнывая, Недолго плакала она
Увы, Невеста молодая
Своей печали не верна.
Другой увлек ее вниманье,
Другой успел ее страданье
Любовной лестью усыпить…»
Николай вдруг изменился в лице.
- К чему ты это? - хмуро спросил он.
- Сам понимаешь, к чему, - с улыбкой ответил Василий и вдруг поймал себя на мысли, что он скорее злорадствует, чем сочувствует товарищу.
- Нет, Даша не такая, - в раздумье сказал Николай. Стихи произвели на него тягостное впечатление. С тех пор, как Даша перестала отвечать на его письма, к нему не раз закрадывалась мысль, что она, может быть, полюбила другого. Но легкомыслие и измена как-то не вязались с Дашей.
Сейчас он живо представил себе стройную, черноглазую улыбчивую девушку в синем комбинезоне и беленькой косынке, вечера, проведенные с Дашей. Тогда он верил, что она любит его. Но потом Даша не пожелала, чтобы он остался с нею, хотела уйти с вокзала, не попрощавшись с ним… А теперь перестала отвечать на письма. Неужели между ними кто-то встал? Зачем же тогда она писала такие хорошие письма? «А вдруг у Даши… будет ребенок?» - как-то неожиданно пришла ему догадка. Нет, она сообщила бы ему об этом.
Чем больше Николай думал о Даше, о ее странном молчании, тем оно непонятнее и загадочнее становилось для него.
Однажды после занятий по дороге в общежитие Николай сказал Василию:
- Сегодня обязательно получу письмо.
- Предчувствие? - спросил Василий.
- Не знаю. Может быть.
Незаметно для себя он ускорял шаг, и Василий едва поспевал за ним.
В общежитии дежурная Константиновна, приветливая старушка, загадочно улыбаясь, сказала Николаю:
- Ну, парень, танцуй.
- Письмо? - Николай весь просиял, глянул на Василия. - Я же говорил тебе, - и принялся перед дежурной бойко выстукивать чечетку.
- Ну, хватит, хватит. Получай свою цидульку, - смилостивилась Константиновна.
Николай схватил конверт и в порыве радости поцеловал старуху.
- Видно, от зазнобушки, - сказала Константиновна. - Молодежь…
Прыгая через ступеньки, Николай помчался по лестнице на третий этаж. Когда Василий вошел в комнату, Николай в шапке и пальто сидел на кровати, вертя в руках нераспечатанный конверт, как бы не решаясь вскрыть его. Лицо у него было встревоженное, в глазах недоумение и разочарование.
- От нее? - спросил Василий. Николай дернул левым плечом.
- В том-то и загвоздка, что не от нее. Почерк незнакомый. И адреса обратного нет, - досадливо сказал он.
Николай осторожно вскрыл конверт, извлек письмо. Василий наблюдал за ним. Вот у Николая испуганно поднялись брови. Как бы не веря своим глазам, он снова посмотрел на адрес конверта. Лицо его стало жалким.
- Что она пишет? - участливо спросил Василий.
- Ничего особенного, - ответил Николай несвоим голосом. Встал, сунул руки в карманы пальто и принялся беспокойно ходить по тесной комнате, задевая ногами то стул, то койку. Лицо его было мрачным, глаза блестели лихорадочно.
- С Дашей что-нибудь случилось? - спросил Василий.
Николай молча еще раз прочел письмо, порвал на клочки, открыл форточку и выбросил вон. Ни слова не сказав, вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Василий терялся в догадках. Не иначе, что-то случилось с Дашей. И Василий уже пожалел, что отпустил Николая одного, зная его горячий характер. Ясно было то, что Николай получил очень неприятное известие о Даше. Но где он бродит до такого позднего часа? Уже начало второго. Василий подумал: не отправиться ли на поиски товарища? Но где его искать, Москва большая. Разделся и лег спать.
Утром Василий увидел Николая, нервно шагающего по комнате. У него были красные глаза с припухшими веками, видно, не спал всю ночь.
- Николай, это не по-товарищески, - с обидой сказал Василий.
Николай резко повернулся к нему.
- Что не по-товарищески?
- Что с Дашей?
Николай молчал. Василий знал, что сейчас с ним говорить бесполезно. Посмотрел на часы: они опаздывают на занятия. Вскочил с постели, принялся торопливо одеваться.
- Однако скрытный же ты.
- Молчи! И без того тошно, - крикнул Николай срывающимся голосом.
- Ну, ладно. Пошли на лекции.
- Не пойду.
Василий один ушел в институт. После занятий, не забегая в столовую, поспешил в общежитие. Николая в комнате не было. Уборщица сказала, что ушел час назад. У Василия не выходило из головы загадочное письмо. Если бы с Дашей что случилось, например, тяжело заболела или даже умерла, Николай не скрывал бы этого. Значит, в письме сообщали такое, чего он не может сказать даже другу.
Николай вернулся уже в первом часу ночи, когда Василий собрался спать. На этот раз от него пахло вином. Он положил на стол сверток, снял шапку и небрежно швырнул ее на кровать, туда же бросил и пальто
- Не спишь? Вот и хорошо! Сейчас выпьем с тобой, - оживленно сказал Николай, развернул сверток, извлек бутылку вина, колбасу, булки. Он слегка пошатывался.
- Ты и так пьян, - заметил Василий, удивленно наблюдая за другом.
- Черт с ним!
- Ложись-ка лучше спать.
- Думаешь, я пьяный? Ну, выпил немного.
- Ты мне все-таки скажи, что с Дашей? Николай опустил взлохмаченную голову, долго молчал, что-то припоминая.
- Не от вина я пьян, Вася. От горя, - начал он.- Вчера получил письмо. Обрадовался. Думал, от нее. А оно, видишь, какое дело… Мать ее пишет… Предупреждает, чтобы не тратился на бумагу и марки. Видишь, жалость какая!
- Ну чего ты тянешь! Говори, что с Дашей. Лицо Николая вдруг искривила гримаса боли.
- Понимаешь, замуж вышла. Не дождалась… У Василия сжалось сердце.
- Я и тогда это чувствовал.
Василию живо представилась черноглазая девушка, ее милое улыбчивое лицо, ямочки на щеках. Тяжело сейчас Николаю. В том, что Даша вышла замуж, Василий не видел ничего противоестественного. Такие, как она, не засиживаются. Тем более, ей тяжело жилось у мачехи, да и работать на стройке, а вечером учиться - нелегко. Ждать несколько лет, когда Николай закончит институт и женится на ней, - тоже трудно.
Василия удивляло другое. Николай осенью читал ему некоторые Дашины письма. Сколько в них искренности и нежности! Даша писала грамотно, умно, просто, каждое ее слово было согрето теплом любви. И вдруг выйти замуж за другого.
- Я же говорил, женись на ней. Взял бы ее с собой.
- Предлагал. Не захотела. Я и тогда догадывался, что ей нравится Федин. Что я для нее - безродный студент. - Николай со злостью ударил кулаком по столу.
- Не убивайся.
- Хватит! Давай пить вино.
- С тебя и этого достаточно. - Василий взял со стола бутылку и спрятал ее к себе под подушку.
- Я ей напишу. Напишу ей такое, что взвоет, - грозил Николай.
- Это теперь бесполезно. Она просто посмеется над твоим письмом.
- Пусть смеется. Может, и поплачет. Я все выскажу ей.
- Послушай, Николай, ты когда-то говорил, что у Даши очень вредная мачеха. Не устроила ли она вам злую шутку? - высказал предположение Василий.
Николай подумал и вдруг звонко шлепнул себя ладонью по лбу.
- А ведь верно! Как это я не додумался? - Он поворошил и без того всклокоченные волосы. - Напишу своему дружку Ване Чернову.
От Вани Чернова ответ пришел на десятый день. Ничего утешительного для Николая не было в его письме. Паренек подтвердил, что на стройке действительно ходят слухи, что Даша вышла замуж, а за кого, никто не знает. Она ушла с работы, бросила школу, не закончив десятого класса.
Значит, Марья Васильевна писала правду. Погас последний огонек надежды. Николай уже не вздыхал. За все эти дни у него будто окаменело сердце. Долго он смотрел на листок, исписанный корявым почерком. В раздумье постучал пальцами по столу, взял общую тетрадь, сердито поскрипывая пером, принялся писать Даше свое послание. Исписал лист, прочел. Показалось, что письмо недостаточно злое. Порвал его и снова начал писать, на этот раз подбирал слова, чтобы как можно больше уязвить самолюбие Даши, наповал убить словом.
Он исписал четыре странички. Пробежал глазами строчки, мрачно усмехнулся и снова порвал свое послание. К чему теперь многословие, ненужное излияние своих оскорбленных чувств, любви, затоптанной в грязь? Нет, надо одной фразой, одним словом, словно пулей, убить ее наповал. Долго он искал такое слово…
ЕЛОВЫЕ ШИШКИ
Уже в разгар экзаменов Василий начал собираться домой. Он бегал по магазинам, присматривался, какие подарки купить для отца и матери.
- Маме я думаю купить красивую хрустальную вазу. Она любит посуду. А вот что купить отцу - не знаю. Что ты посоветовал бы? - опрашивал он у Николая.
- Для матери я купил бы хорошую шерстяную кофточку, а отцу - пыжиковую шапку, - посоветовал Николай.
- Пойдем вечером, побродим по магазинам. Поможешь мне выбрать подарки, - попросил Василий.
За вечер обошли несколько магазинов. Ефросинье Петровне купили теплую цигейковую безрукавку, отороченную белым мехом, а Ивану Даниловичу фетровые сапоги.
- Ты все-таки не хочешь ехать со мной? Напрасно, - сказал Василий.
Николай глянул на него и вздохнул.
- Ты же понимаешь, что мне тяжело будет там
- Проверишь еще сам.
- Что проверять? И так все ясно. А тебя прошу, зайди к Марье Васильевне, выясни все подробно. Сделаешь?
- Конечно, сделаю.
- И сразу напишешь мне.
- Напишу. А может, все-таки поедем? Обрадовал бы моих стариков! Поедем! Не пожалеешь. Помнишь, в прошлом году ты тоже долго колебался. А поехал - не жалел, - настойчиво уговаривал Василий. Он понимал, что друга надо отвлечь от мыслей о Даше, дать ему хоть немножко забыться.
- Нет, Вася, не поеду я, - ответил Николай.
- Ну, смотри сам. Надумаешь - приезжай. У нас в доме всегда будут рады тебе.
Сдав последний экзамен, Василий уехал ночным поездом. Николай остался один. Он составил себе план, как проведет зимние каникулы: почитает кое-что, каждый день будет ходить на каток.
Когда уехал Василий, а следом за ним товарищи по общежитию, Николая охватило чувство одиночества. Пугала тишина обезлюдевшего вдруг общежития. Изводила тоска по Даше - она не выходила из головы, все время стояла перед глазами.
Сунув руки в карманы, он долго шагал по комнате, потом уходил и до позднего вечера бродил по Москве, лишь бы не быть наедине с собой.
Никогда он не чувствовал еще себя таким одиноким. Ругал себя за то, что написал Даше грубое письмо, что послушал ее и уехал со стройки на учебу. Уже на второй день после отъезда Василия он жалел, что не поехал с ним. Хотелось хотя бы издали увидеть Дашу, объясниться с нею. С каждым днем его все больше тянуло туда, где жила она. С нетерпением он ожидал письмо от Василия и был твердо убежден, - тот обязательно напишет, что произошло какое-то недоразумение. Даша по-прежнему любит и ждет его. Но писем от Василия не было.
На пятый день Николай уехал в Лесогорск.
Тороповы, как и в прошлом году, встретили его радушно, хотя были немало удивлены, когда он в полночь постучался к ним в дом.
- Вот и хорошо, что приехал, - сказал Василий после ужина, когда они вдвоем остались в комнате.- Я сделал все, что мог. Но о Даше никто ничего не знает. Строительные работы на заводе свернуты.
На другой день после завтрака Николай отправился на поиски Даши. Решил пойти к ней домой. Шел и волновался, как летом, когда спешил на первое свидание. У двора вдруг заколебался: заговорило оскорбленное самолюбие. С минуту задержался у калитки, где когда-то до утра простаивал с Дашей. Решительно махнув рукой, он вошел во двор, постучал в дверь коридорчика. Вышла пожилая женщина, закутанная в белый шерстяной платок, пригласила Николая в дом.
- Вы будете Марья Васильевна? - спросил он, присматриваясь к лицу незнакомой женщины.
- Нет, голубчик. Меня зовут Натальей Ивановной, - ответила женщина, в свою очередь рассматривая незнакомого молодого человека. Из соседней комнаты к ней подошла девочка лет десяти, прильнула к матери, не сводя любопытных глаз с Николая
- Где же Марья Васильевна?
- Вы о Нефедовой? Не знаю, голубчик. Она уехала вместе с семьей. Дом-то мы купили у нее.
- Не знаете, куда она уехала?
- Бог ее ведает. Не сказала.
- И давно уехали?
- С неделю.
Николай тяжело вздохнул. Значит, все произошло так, как писала Марья Васильевна. Тоска снова больно защемила сердце.
- У Марьи Васильевны была дочь, вернее, падчерица Даша Ракитина. Она тоже с нею уехала? - спросил Николай.
- Даша? Не знаю такой. У Нефедовой было две дочери, это я помню. Одну звали Натальей, другую Любой. Они уехали с нею. А насчет Даши - ничего не знаю. Да, постойте, Нефедова перед отъездом просила меня: если будут письма из Москвы - не брать их у почтальона. Вспомнила! Третья ее дочка, или падчерица, - говорила Марья Васильевна, вышла замуж и уехала, - сказала женщина. - Да вы садитесь.