- Не надо этого. Закончу вот школу…
- Тебе же будет трудно работать и учиться.
- Ничего…
Даша сидела по-прежнему задумчивая и молчаливая. Это была уже не та Даша, какой знал Николай ее несколько дней назад.
- Даша, я теперь вправе заботиться о тебе.
- Не надо об этом…
Николай насторожился. Любит ли она его? Потерять Дашу для него было страшно. Он не мог представить свою жизнь в разлуке с нею.
- Почему не надо? - упавшим голосом спросил он.
- Просто не надо спешить с этим, - тихо ответила она, опустив глаза. Лицо ее по-прежнему было печально и задумчиво.
- А если я люблю тебя?
- Закончишь институт… - начала было Даша, но Николай перебил ее:
- Нет, тут что-то другое. Ты не любишь меня.
- Я не хочу связывать тебе руки. Ты ведь ради меня надумал оставить институт, - ответила Даша, глядя ему в глаза.
- Все равно я не уеду от тебя.
- И плохо сделаешь. Он взял ее руку.
- Дашенька, пойми, охватывает тоска при одной мысли, что нам придется жить в разлуке. Я не выдержу. Брошу институт, вернусь к тебе.
Даша колебалась. Хотелось ответить ему: «Я люблю тебя, и пусть будет так, как решил ты. Мне тоже тяжело без тебя». Но сказала другое:
- Буду ждать тебя. Через год приедешь на каникулы, если не разлюбишь.
- Что ты, Даша?!
- Всякое бывает.
Она тряхнула головой и улыбнулась. Посмотрела вверх и заметила на огромной ели красивую гирлянду шишек. В розовом свете заката они отливались золотистым румянцем. Она указала рукой на шишки.
- Смотри, какие красивые!
- Да, красивые. Пять штук! Сейчас они будут твои, - заявил он, присматриваясь к высокой ели. Она росла над обрывом реки, а шишки висели далеко от ее ствола и не менее десяти метров от земли. Ему хотелось сделать Даше приятное. Что еловые шишки! Если бы она приказала ему броситься со скалистого берега в бушующее море, взобраться на вершину самой высокой горы, пройти по канату над пропастью - он, не задумываясь, сделал бы это для нее. Порывисто снял пиджак.
- Ты что? - испугалась Даша, схватив его за руку.
Он отстранил ее, подошел к ели, обхватил ствол руками и начал быстро карабкаться вверх, ловко работая руками и ногами. Вот он достал сучок, подтянулся, схватился за ветку, нашел ногой опору. Продираясь сквозь густые ветки, он поднимался все выше и выше. Внизу тускло мерцала в розовом закате река.
- Коля, ну зачем ты?… Сорвешься, - говорила Даша, боязливо следя за каждым его движением. Она не рада была, что заметила эти шишки.
Николай прицелился глазами к шишкам, они плавно качались над водой в двух метрах от него. Надо продвинуться к ним по гнущейся под ногами ветке, достать рукой верхнюю ветку, подтянуть ее к себе. Но сделать это было невозможно без риска сорваться с дерева. Бултыхнуться в реку с десятиметровой высоты - это полбеды. Хуже - свалиться на берег.
Даша так и обмерла от ужаса, когда под ним треснула ветка и он резко качнулся. Вскрикнув, она закрыла глаза.
- Все! - донеслось радостно сверху.
Даша открыла глаза. Николай держал в руке веточку с пятью шишками. Взял ее в зубы и начал спускаться вниз.
- Получай!
Она с улыбкой приняла веточку с шишками, прижала к груди.
- Спасибо. Но зачем рисковать? Я так испугалась… - И Даша поцеловала его.
Шишки были темно-золотистые, будто покрыты лаком. От них пахло лесом и солнцем.
И все-таки вечер не принес Николаю успокоения, разговор с Дашей еще больше растревожил. После прогулки в лесу она стала иной, озабоченной, скрытной, будто повзрослела за эти дни. Он не мог понять, что произошло с нею.
РАЗЛУКА
Приближался день отъезда. Неугомонная Ефросинья Петровна с утра до позднего вечера хлопотала возле печи. Напрасно Василий и Николай уговаривали ее не беспокоиться. Она и слушать не хотела. Как же отпустить сына и его товарища в такую даль без пирогов и сдобы, без жареного гуся.
Николай работал до последнего дня и едва успел получить в конторе расчет. Но нашел время забежать в универмаг. Для Ивана Даниловича он купил фетровую шляпу - старик по праздникам носил старую, полинялую Для Ефросиньи Петровны - цветной полушалок Старикам понравились подарки, хотя они не хотели принимать их, журили за расточительность.
- Жениться мне, что ли, - говорил Иван Данилович, бережно, как очень хрупкую вещь, держа в руках шляпу и любовно рассматривая ее. Она была светло-серая, с белой атласной подкладкой. - В таких, поди, министры ходят. Ах ты, расточитель! - а у самого глаза блестели, как у ребенка, получившего красивую игрушку. Надел шляпу - Самый раз. Ну, брат, спасибо. Уважил старика.
Николай накинул на плечи Ефросиньи Петровны полушалок. Смущенная и обрадованная, она шутливо повела плечами, глянула на себя в зеркало, улыбаясь, подмигнула старику.
- Ну, мать, ты в этой обнове, что девка красная. За тобой хоть снова ухаживай, - сказал Иван Данилович, картинно разглаживая усы.
Василий наблюдал за этой сценкой и с благодарностью поглядывал на товарища. Сумел Николай угодить старикам.
- Ну, расточитель, пойдем в зал. Мы сейчас с матерью накажем тебя, - проговорил Иван Данилович.
В зале был уже накрыт обеденный стол. Среди тарелок с закусками стоял пузатый графин с водкой, настоянной лимонной корочкой, бутылка красного вина. Иван Данилович крякнул от предвкушаемого удовольствия
- Ну, орлы! - сказал он, чинно усаживаясь за стол и беря в руки графин.
- Мне вина, - попросил Василий.
Иван Данилович налил стопки и рюмки, солидно расправил усы, взял свою стопку.
- За отъезжающих. Русская поговорка гласит: не имей сто рублей, а имей сто друзей. Деньги - вода, дружба - золото Тебе, Василий, повезло…
Николай смутился
- Хочу, чтобы вы жили, как братья родные, - продолжал отец. - Рад буду, ежели Николай в нашей семье заменит нам покойного сына - Ефросинья Петровна поднесла к глазам конец фартука - Вот что я скажу тебе, брат: всегда, в любое время наш дом - твой дом, наша семья - твоя семья.
- Спасибо, Иван Данилович, - ответил Николай. Выпили по стопке, повторили. Иван Данилович предупредил:
- Не взыщите, что проводить на вокзал не смогу. Собрание у нас.
На станцию провожать Николая пришла целая делегация - почти вся бригада каменщиков. Пришли прораб, бригадир, десятник. Всех их Василий знал по стройке, и сейчас ему было неловко за себя, что он сбежал с работы. Наряженная Нюра с густо накрашенными губами, заметив его, кивнула ему и не без ехидства спросила:
- Ну, как, зажили ваши ручки белые? Василий сделал вид, что не слышал ее слов. Ему было обидно, что он родился и вырос в Лесогорске, а провожать его в дорогу пришла только мать. Николай же двух месяцев не прожил в городе, и у него уже столько друзей. Среди провожающей молодежи Василий заметил Дашу, и на душе у него стало еще тягостнее. Она была в темно-синем платье, в новых желтых туфлях, на плечах цветастая шелковая косынка. Притихшая, грустная, она со стороны посматривала на Николая. Глядя на нее, Василий подумал, что она любит Николая. На его месте он женился бы на ней. Такая девушка!
Николая окружили ребята. Бригадир упрашивал его пойти в буфет, выпить с ним на прощание. К Николаю все льнул его подручный Ваня Чернов.
- Будешь нам писать из Москвы, Коля? - спрашивал он
Даша с подругами стояла в стороне и ждала, когда Николай подойдет к ней, а он не мог вырваться из окружения ребят. Даше хотелось повернуться и уйти, не сказав ему на прощание ни слова. В уши сочились предостерегающие слова Марьи Васильевны: «Поиграется, бросит, а ребята забор дегтем вымажут». От этих мыслей еще тоскливее становилось на душе.
- Приезжай, Николай Емельянович, на будущий год. Примешь молодежную бригаду, отведу хороший участок. Не пожалеешь, - говорил прораб.
- Обязательно приеду, - обещал Николай.
- Он из-за одной Даши вернется к нам, - сказал Ваня Чернов.
- Если не приедет, мы отобьем у него Дашу, - добавил кто-то из ребят.
Василий, скучая и рассеянно глядя по сторонам, слушал наказы матери: не надрывать себя учебой, не простуживаться, не жалеть на питание денег. Он снова увидел Дашу. Ему хотелось, чтобы она заметила его, подошла и пожала на прощание руку…
Нюра насмешливо глянула на Дашу и, лукаво подмигивая девушкам, пропела:
Куда Даша денется,
Если Коля женится?
- Отстань, Нюра, - сердито ответила Даша, нервно теребя конец косынки.
- Ну-ка, дай послушаю твое сердечко, - не унималась Нюра.
Девушки засмеялись. Это еще больше обидело Дашу. Кусая губы, она молча отошла от них и направилась к выходу с перрона.
Николай заметил удаляющуюся Дашу, и сердце его дрогнуло. Растолкав ребят, бросился ей вдогонку.
- Даша!
Она не оглянулась, только ускорила шаг, вот-вот побежит. Николай догнал ее у самого выхода с перрона.
- Даша!
Она остановилась, опустила голову, чтобы он не видел ее глаза, полные слез.
- Дашенька, родная, скажи только одно слово, и я останусь.
Она подняла голову. В ее взгляде были боль и тоска.
- Не надо этого, - сказала она и улыбнулась сквозь слезы.
Николай взял ее за руки. В это время раздался свисток паровоза. На перроне движение, суматоха. В эти последние минуты прощания и Николаю и Даше казалось, что за два месяца знакомства они не сказали друг другу и сотой доли того, что надо было сказать.
- Ты опоздаешь. Беги! - выговорила она.
- Это твое последнее слово?
- Буду ждать.
- Эх, - вырвался у Николая не то вздох, не то стон. Поцеловав Дашу, он бросился было к вагону, остановился, хотел еще что-то сказать, но махнул рукой и побежал дальше. Даша смотрела ему вслед.
ССОРА
Василий Торопов и Николай Горбачев учились по-разному. Николай каждый закон, каждую теорему старался осмыслить практически. Если он не мог сделать каких-то сопоставлений, найти примеров из практики, то закон или теорема оставались для него добросовестно заученными, но неразгаданными иероглифами. Василий в этом составлял полную противоположность своему товарищу. Он не искал сопоставлений и примеров из жизни, не задумывался, как сможет знания, полученные в институте, использовать в своей практической деятельности. И всегда легко усваивал материал.
На втором курсе на Василия обратили внимание не только студенты, но и преподаватели. Кое-кто смотрел на него как на будущего ученого, пророчил ему аспирантуру. Однокурсники часто обращались к нему за помощью. Кто-то из девушек бросил фразу «Вася Торопов - ходячая энциклопедия».
Все это приятно дурманило Василию голову, льстило. Он начал мнить себя человеком незаурядным.
Николай раньше других заметил, что у его товарища от успехов начинает кружиться голова, и он искал повода поговорить с ним об этом. Повод нашелся скоро. Николаю не давалось уравнение, он обратился за помощью к Василию.
- Я дома еще предупреждал тебя, что нам нужно тренировать не бицепсы, а интеллект, - поддел Василий.
Николай криво усмехнулся.
- Это что, упрек?
- Да, если хочешь, упрек. На каникулах ты увлекался рекордами, любовными делами, а в учебник не заглянул ни разу. Вот оно и трудно для тебя решить пустячное уравнение.
Николая обидели не столько слова Василия, сколько тон, каким они были сказаны.
- Не слишком ли ты мнишь о себе?
- Я говорю то, что есть на самом деле.
- А так ли оно на самом деле? Вчера ты сказал мне, что Журавлева - торичеллиева пустота, Иваненко - тупица, Колесников - профан. Ты плохо думаешь о людях. Все они, как и я, середнячки. Не всем же с неба звезды хватать, - сказал Николай.
- Кто же вам мешает быть отличниками? Общественная работа? Любовные дела? Подсчитай, сколько драгоценного времени ты тратишь на письма к Даше.
Василий и сам не понимал, почему с его языка срывались колючки, если речь шла о Даше. Он всегда с иронической улыбкой наблюдал за тем, как Николай вдохновенно строчил ей письма.
- Не хочешь ли ты сказать, что мы умственно ограничены и нам не место в институте?
Василий в предчувствии ссоры насупился.
- Ты передергиваешь мои слова.
- Как же иначе можно понимать твои характеристики товарищей? Или ты не знаешь, что Наташа Журавлева всю войну работала на оборонном заводе токарем, училась в вечерней школе? Светлана Иваненко три года на фронте была санитаркой. А я знаю, что такое быть санитаркой в бою. Она имеет два ранения. Колесников командовал пулеметным взводом. У него сквозное ранение в грудь. Меня возмущает твое пренебрежение к людям. Все они ведут общественную работу.
- У нас вуз инженеров, а не общественных деятелей,- заметил Василий. - Для нас учеба прежде всего, а не упражнение в ораторском искусстве.
- По-твоему, для студента общественная работа, если не вредна, то бесполезна?
- Некоторые тупицы потому и стали активистами, что не способны хорошо учиться. Пробел в знаниях они пытаются восполнить активностью. Как же! Разве у беспартийного профессора поднимется рука поставить активисту неуд, - едко сказал Василий.
- А ты знаешь, сколько времени у них отнимает эта работа? Их избрали наши же товарищи.
- Избрали потому, что они этого хотели. Меня никуда не изберут, - ответил Василий. После истории с Зиминым он остыл к общественной жизни института, молчал на собраниях.
- Кто же изберет человека, предпочитающего работать только для себя? - сказал Николай, ероша волосы. У него, когда он нервничал, подергивалась левая щека.
Николай прошелся по комнате, остановился против Василия.
- Инженер - это прежде всего организатор производства. Ему приходится иметь дело не столько с машинами, сколько с живыми людьми. Производству нужны не ходячие энциклопедии, а боевые командиры, организаторы. Наш вуз готовит нас не только как инженеров, он учит нас быть советскими гражданами, если хочешь знать, учит той скромности, которой как раз и не хватает тебе.
- Но производству не нужны и Митрофанушки, - вставил Василий.
Они готовы были рассориться. Николай понял, что Василия переубедить трудно. Подавив в себе вспышку обиды, он начал более мягко, стараясь не задеть болезненного самолюбия товарища:
- Ты, Вася, не обижайся на мою прямоту. Я обязан сказать тебе, может быть, очень обидные слова.
Василий настороженно сверкнул глазами, готовый к отпору.
- Ну, говори, - глухо сказал он.
- Не забывай, что ты комсомолец.
- Громкие фразы! - Василий махнул рукой и направился к двери, не желая продолжать разговор. Николай взял его за локоть.
- Подожди. Не петушись. Я все же доскажу тебе.
- Ну, я слушаю.
- Можешь обижаться на меня, но я все же скажу тебе, что не только я, но и все замечают…
- Что замечают?
- Что ты зазнаешься, любуешься собой…
- Вот как! А не кажется ли тебе, что ты слишком опекаешь меня?
- Это не опека. Это долг товарища - предостеречь…
- Ну, знаешь ли… - Василий взялся за ручку двери.
Он так обиделся на Николая, что не разговаривал с ним три дня, хотя они вдвоем жили в маленькой угловой комнате, выходящей окном на глухую каменную стену соседнего дома. Ему казалось, что Николай из зависти нападает на него, и что однокурсники тоже непрочь бросить камешек в его огород только потому, что он преуспевает в учебе. Василий не раз задумывался, что у него общего с Николаем, настоящая ли у них дружба или игра в дружбу? Они часто спорят, иногда эти споры кончаются ссорами. Каждый имеет право мыслить и действовать по-своему, но кто Николаю давал право опекать его, читать нравоучения. Подумаешь, ментор нашелся!