XXIV. Кровавая ночь в гареме
Оставшись один, визирь султанского гарема открыл сверток, переданный ему Рашидом от имени Мансура-эфенди. В нем находились четыре розовых свечи, в точности похожих на те, которые обыкновенно горели в покоях султана. Но хотя с вилу не было никакого отличия, оно должно было существовать, и свечи должны были иметь какое-то особое назначение, известное только визирю, так как никакое письменное объяснение не сопровождало посылку Мансура. Уже один раз были посланы Мансуром такие свечи в гарем султана, и в ту ночь у Абдула-Азиса был припадок помешательства, причина которого осталась неизвестной. Только приближенные султана знали об этом припадке, похожем на какое-то дикое опьянение. Взяв свечи, визирь вошел в те покои, в которых султан обыкновенно проводил вечер. Все было пусто и безмолвно, ни одной невольницы, ни одного евнуха не встретилось визирю. Как мы уже сказали, свечи, посланные Мансуром, нисколько не отличались от тех, которыми обыкновенно освещались покои султана, так что их можно было незаметно переменить, что и сделал визирь. Две свечи он поставил в спальне султана, а две -- в соседней комнате, где на низком столе стояли приготовленные для султана графины с дорогими винами из всех стран. Абдул-Азис любил перед сном выпить вина вместе со своими избранными женами. Шампанское уже давно надоело султану, и в последнее время он обратил свое внимание на испанские вина, изредка только пробовал он сладкое венгерское, которое больше всего нравилось его женам. Стены были обиты темно-красным шелком, пол покрыт мягким ковром. В комнате царил приятный полумрак, так как все освещение ее состояло из нескольких розовых свечей. Сама спальня султана была убрана с необыкновенной роскошью. Над широкой и мягкой шелковой постелью возвышался балдахин, украшения и кисти которого были из чистого золота. Стены были сделаны из голубого просвечивающегося камня, на котором сверкали, как звезды, золотые и серебряные блестки. В нише стены стоял под золотой висячей лампой малахитовый столик, на котором лежал развернутый Коран, по своей древности и роскошным украшениям считавшийся драгоценностью. Около постели в стене виднелся ряд пуговок из различных драгоценных камней. Если султану приходила фантазия послушать музыку, то ему надо было только тронуть одну из этих пуговок, и тотчас же раздавались звуки скрытого в стене органа. Слабый аромат амбры разносился по всем покоям гарема. Из покоев султана в гарем вел широкий коридор, предназначавшийся только для слуг, так как для самого султана существовал другой ход, скрытый в стене и замаскированный вращавшимся зеркалом в спальне султана. Залы гарема были также убраны со всевозможной роскошью, но от времени и небрежного присмотра их украшения обветшали, так что они походили больше на залы парижских публичных балов, чем на покои дворца. В маленьком зале, уставленном диванами, ожидали султана его многочисленные жены. Тут были красавицы Армении, Египта, Грузии, Кавказа и Аравии. Не было недостатка и в дочерях Европы. Одним словом, тут были собраны представительницы всех стран и частей света. Зал окружала галерея, на которой находился гаремный оркестр и наигрывал своеобразные мелодии в чисто восточном вкусе, которые показались бы странными европейскому уху. Как только в дверях зала показался султан, среди женщин произошло радостное движение, но ни одна из них не бросилась навстречу султану. Все должны были ожидать, кого из них выберет султан, которой отдаст он предпочтение на этот вечер. Только тогда могли некоторые из них сгруппироваться около повелителя. Одни подавали ему длинную трубку, другие приносили в маленьких чашечках кофе и шербет. Обыкновенно за музыкой следовали происходившее в соседнем большом зале представление акробатов и борьба атлетов, затем танцы придворных танцовщиц, потом султан уходил в свои покои в сопровождении избранных жен. Этот вечер не был исключением. Когда султан вернулся в свои покои, в которых уже горели розовые свечи, распространявшие тонкий аромат, евнухи тотчас же принесли вино. Для женщин были поданы бокалы шампанского, а для султана канское вино, которое он в последнее время предпочитал всем остальным. Вдруг султан впал в беспокойство. Им овладело какое-то странное волнение, капли пота выступали на лбу, чрезмерно расширенные глаза дико блуждали по стенам. Он приказал увести женщин, начинавших жаловаться на сильную головную боль. Схватив со стены саблю, Абдул-Азис, как бы движимый инстинктом, сбил на пол один из канделябров с розовыми свечами. Но при этом одна из свечей продолжала гореть, а вслед за ней начал тлеть ковер. Не обращая на это внимания, султан вскочил с дивана, на котором сидел, и с обнаженной саблей бросился в свою спальню. Спальня была также наполнена ароматом, распространяемым свечами, который, по-видимому, оказывал такое странное влияние на султана. Два оставшихся евнуха бросились тушить тлеющий ковер. Вдруг на пороге снова появился Абдул-Азис с таким ужасным и злобным выражением лица, что страх невольно обуял обоих евнухов. На измененном, неузнаваемом лице султана лежала печать безумия. Широко раскрытые глаза, казалось, хотели выскочить из орбит. Бледные, почти белые губы бормотали бессвязные слова. Но позади султана виднелось нечто, еще более ужаснувшее евнухов. В спальне показались пламя и клубы дыма -- горели подушки и одеяла. И там Абдул-Азис, объятый слепым бешенством, разбил и сшиб саблей канделябры. Евнухи бросились мимо султана, продолжавшего бешено махать саблей, и начали прилагать все усилия, чтобы потушить пожар. При виде этого непонятный гнев овладел султаном, и он бросился на евнухов, которые уже успели при помощи ковров и подушек потушить огонь. Один из рабов увидел вовремя приближавшегося с обнаженной саблей султана и, поняв грозившую опасность, успел отскочить в сторону. Затем он с громким криком бросился в коридор, ища спасения в бегстве. Но другой евнух не успел спастись, и сильный удар саблей по голове повалил его без чувств на пол. Ударив несколько раз саблей несчастного, Абдул-Азис оставил его и, перенеся свой гнев на бежавшего, начал преследовать его, размахивая в воздухе окровавленной саблей. В одну минуту ужасная весть облетела весь гарем, и все разбежались в страхе перед султаном. Женщины убегали в самые отдаленные комнаты и запирались там. Черные слуги и евнухи в паническом страхе собрались в отдельном зале дворца, думая найти там укрытие, как вдруг среди них появился обезумевший султан. Все бросились бежать, никто не осмелился вырвать оружие из рук бешеного. Выход был слишком тесен, чтобы все могли вовремя убежать, и несколько раз сверкнула в воздухе сабля султана, каждый раз находя новую жертву. Стены и ползала окрасились кровью. Наконец удалось запереть все выходы из покоев султана. Долго еще были слышны крики безумного, звон разбитых зеркал, шум ломаемой мебели, но мало-помалу все стихло. Наступило утро. Явились доктора и султанша Валиде, и только тогда решились войти в покои султана. Он лежал без чувств на полу в одной из зал, все еще держа в руке окровавленную саблю. По приказанию докторов султан был перенесен в его спальню. Когда он через несколько часов очнулся, то был в полном сознании и не помнил ничего из событий прошедшей ночи, а только жаловался на усталость и головную боль.
XXV. Заговор
Каждую пятницу принцесса Рошана ездила в одну из мечетей Скутари, где на женской галерее у нее было особое место. Однажды, когда она возвращалась из мечети, у подножия одного из минаретов ее остановил сгорбленный и, по-видимому, старый дервиш, который до самой головы был закутан шерстяным покрывалом. Думая, что он просит милостыню, принцесса бросила ему денег. -- Позволь одно только слово, принцесса! -- сказал вполголоса дервиш, когда Рошана проходила мимо него. -- Чего ты от меня хочешь? -- резко просила Рошана, недовольная навязчивостью дервиша. -- Я хочу передать тебе весть, принцесса! Выслушай меня! Эта весть очень важна! Принцесса не обратила внимания на его слова и хотела пройти мимо старика. -- Подожди одну минуту! -- продолжал дервиш. -- Сади-паша покинул тебя ради дочери Альманзора. Ты ненавидишь их обоих, принцесса! И я тоже ненавижу их. Рошана остановилась и пытливо взглянула на старика. -- Ты знаешь про Сади-пашу и мою ненависть? -- спросила она. -- Я знаю еще больше, принцесса! Ты была предусмотрительна и приняла меры предосторожности! Дитя Реции в твоих руках, и ты можешь ужасно отомстить Сади! -- Кто ты? -- спросила принцесса. -- Человек, который ненавидит Сади, ненавидит Мансура, ненавидит всех людей! -- отвечал сгорбленный дервиш сдавленным, шипящим голосом. -- Теперь ты узнаешь меня, принцесса? -- Твой голос кажется мне знакомым. -- Я мог бы тебе служить и помогать! -- Прежде всего, твое имя! Дервиш выпрямился и снял с головы покрывало. Вблизи стоял фонарь, колеблющийся свет которого падал на странную фигуру старика, которому, видимо, было известно все, что касалось тайн принцессы. -- Кто ты? -- повторила с нетерпением Рошана. Ей хотелось во что бы то ни стало разрешить эту загадку. Дервиш повернулся к свету, и перед глазами принцессы появилось бледное, искривленное демонической улыбкой лицо Лаццаро. -- Это ты! -- вскричала принцесса. -- К чему это переодевание? -- Тише, принцесса! Я не могу иначе показываться, -- отвечал Лаццаро, снова закрывая лицо. -- Никто еще не знает, что я избежал смерти в пирамиде. Мансур-эфенди не должен этого знать, он думает, что я гнию теперь в подземном ходе. -- Ты стал слугой Мансура, не так ли? -- К моему несчастью, да! После того, как ты из-за Сади отослала меня, принцесса! Несколько месяцев тому назад мы поехали в Египет и далее в пустыню Эль-Тей. Мансур-эфенди хотел отыскать сокровища старых калифов и овладеть ими. Мы искали их в одной из пирамид и при этом едва не поплатились жизнью! Но Аллах не хотел нашей смерти, и мы снова увидели свет! -- Если бы Майсур и ты вместе... -- И гадалка Кадиджа тоже была с нами, но она не вернулась живой, -- прервал грек. -- Если бы вы там все погибли, человечество могло бы вздохнуть свободно! -- сказала Рошана. -- О, тебе нравится шутить, принцесса! Мансур-эфенди и Лаццаро счастливо выбрались из пирамиды, но сокровища не были найдены. В ту же ночь Мансур снова пошел один в пирамиду, и я последовал за ним, чтобы добыть что-нибудь и на свою долю. Мы встретились в подземелье, и Мансур сначала попробовал на мне свой револьвер, а потом обработал кинжалом, как бешеную собаку! Только чуду я обязан тем, что во мне сохранилась искра жизни. Когда я очнулся, Мансура и оставшихся в живых дервишей уже не было, я был один среди песчаной пустыни. Тогда я напряг последние силы и, выбравшись из подземелья, пополз к караванному пути, который, как я знал, проходил недалеко от пирамиды. Там нашли меня купцы из Суэца. Ты думаешь, они помогли мне, принцесса? Нет! Они бросили мне кусок черствого хлеба и порченых плодов и пошли себе дальше. Но потом мне встретились два бедуина, два степных разбойника, и они помогли мне в благодарность за то, что я сообщил им о близости каравана, который они давно уже искали. Они дали мне пить, отвезли меня к цистерне, где я мог обмыть свои раны, одним словом, они спасли мне жизнь! И это были разбойники, принцесса! -- Ненависть овладела тобой, грек! -- сказала Рошана. -- Да, ты права, принцесса! Я ненавижу твоего Сади-пашу, ненавижу мудрого Баба-Мансура, ненавижу всех людей! Если бы не эта ненависть, я до сих пор еще не оправился бы от ран, она возвратила мне силы! Возьми меня к себе, принцесса. Я думаю, тебе нужен теперь такой слуга, как я! Возьми меня в свой дворец! Моя ненависть может оказать тебе не одну услугу. Тот, кто, как я, едва избежал смерти, тот, кому, как мне, нечего терять, тот способен на что угодно! Сначала принцесса с удивлением слушала слова Лаццаро, но потом решила еще раз воспользоваться услугами грека. Мысль, что Сади и Реция снова соединились, что она покинута и забыта, -- эта мысль не давала ей покоя и усиливала ее ненависть. Теперь ей представлялся удобный случай отомстить за себя. Лаццаро понял, что принцесса готова исполнить его просьбу. -- Я знаю все, -- сказал он, -- я исполню все твои желания, принцесса, прежде чем ты их выскажешь! Не пройдет и недели, как Сади будет разлучен с Рецией. Не далее как через семь дней Реции не будет больше в его гареме! Они не должны торжествовать, смеяться над тобой! Они не должны наслаждаться счастьем ни одной минуты! Я отвечаю за это! Я отомщу за себя и за тебя! Если ты этого хочешь, то возьми меня к себе, принцесса! -- Возьми этот кошелек, -- сказала принцесса, бросая свой кошелек Лаццаро, который ловко поймал его на лету. -- Чтобы оказать мне услугу, тебе не надо становиться моим слугой! Покажи, что ты можешь сделать, и тогда мы поговорим. -- Хорошо! Благодарю за деньги, повелительница. Значит, договор заключен! Рошана оставила грека и пошла к своей карете, ожидавшей ее невдалеке. Лаццаро проводил ее глазами, и когда экипаж скрылся из виду, он снова закутался в свое покрывало и пошел от мечети, сгорбившись и едва передвигая ноги. Он направился к Беглербегу и после двухчасовой ходьбы достиг наконец дворца. Часовые, стоявшие у ворот, не хотели впускать его во двор. Нищенствующих дервишей насчитывалось в Константинополе тысячами, и они не пользовались уважением. Но наконец греку удалось найти более сговорчивого часового, согласившегося пропустить его. Войдя во двор, Лаццаро отошел в сторону и, скрывшись в тени одной из стен, казалось, чего-то ждал. Вдруг он оставил свой пост и направился поспешно на другую сторону широкого двора. Там показался Фазиль, слуга принца Юссуфа. -- Фазиль! -- крикнул Лаццаро, сдерживая голос. Фазиль остановился и с изумлением оглянулся вокруг. -- Сюда, Фазиль! -- повторил грек. Тут только тот заметил старого дервиша. -- Кто ты? -- спросил он с недовольным видом. -- Как ты сюда попал? -- Подойди ко мне на одно слово, Фазиль, ты сейчас все узнаешь. Голос дервиша показался Фазилю знакомым, и он решил подойти к нему. Тогда Лаццаро снял с головы покрывало. -- Подойди же сюда! Подойди! -- повторил он настойчиво. -- Как, это ты? Ты еще жив! -- вскричал Фазиль, узнавая грека. -- Ты, значит, вернулся! -- Ты слышал, что я не вернулся вместе с прочими, не так ли? Но Лаццаро еще жив! Добрый вечер, Фазиль! Да, это я опять! -- Это меня очень радует, -- сказал слуга принца с видимым удовольствием. -- Но к чему ты нарядился нищим дервишем? -- Об этом поговорим в другой раз. Сегодня у нас есть более важные дела! Есть у тебя свободное время, Фазиль? -- Только не сейчас. Я послан, чтобы велеть принести льда. И, кроме того, я хочу во что бы то ни стало слышать, что они там говорят, -- отвечал Фазиль, указывая на ту часть дворца, где находились комнаты принца. -- Что же там такое? -- тихо спросил грек. -- После! Гассан-бей у принца! Я скоро вернусь, жди меня здесь. -- Хорошо! Смотри же, слушай внимательно, Фазиль, не пропускай ни одного слова, я заплачу тебе, быть может, за них, -- сказал Лаццаро и снова отошел в тень стены. -- Принц должен помочь моим планам относительно Реции и Сади, -- прошептал, оставшись один, Лаццаро. -- И если не он, так его слуги. Искусно составленное письмо к прекрасной Реции, потерянное на полу во дворце великого визиря, -- это будет первый шаг! Фазиль поможет мне сделать остальное! Гассан-бей у принца? Они говорят, наверное, о чем-то важном! Ты и это узнаешь, Лаццаро! Мне кажется, ты как раз вовремя вернулся в Константинополь. Спустя некоторое время во дворе снова показался Фазиль и, осторожно оглядываясь вокруг, протянул греку бутылку. -- Выпей-ка, это недурно! -- сказал он тихо. -- Токайское! -- заметил грек, попробовав вино, -- Кто его тут пьет? -- Все! -- засмеялся Фазиль. -- Начиная с принца и кончая поваренком. -- Знаешь ли ты, что все это великолепие скоро кончится? -- прибавил он, еще более понизив голос. -- Я знаю только, что начинаются беспорядки. -- Дело плохо! Надо подыскивать новое место, так как на принца через несколько дней нельзя уже будет рассчитывать. Что там они говорили? -- спросил Лаццаро. -- Гассан-бей был у принца. Когда они одни, они разговаривают, как родные братья. -- Ты все слышал? Фазиль утвердительно кивнул головой. -- Гассан-бей говорил принцу, -- сказал он, -- что готовится заговор, заговор министров для свержения султана! Это будет также и падением самого принца. -- Заговор министров? И Сади-паша в их числе? -- Нет, он тоже погибнет, если заговор удастся, -- отвечал Фазиль. "О, это совсем другое дело! -- подумал Лаццаро. -- Тут нам нечего больше делать!" -- Гассан-бей, как видно, хотел, -- продолжал Фазиль, -- уговорить Сади-пашу принять меры против заговора, но тот не согласился и вообще не поверил его словам. Так что теперь Гассан-бей хочет взяться за дело один. -- Чего же он хочет? -- Раскрыть заговор и отвратить опасность. Он сказал принцу, что последняя ночь мая назначена заговорщиками для исполнения их плана. Поэтому он хочет опередить их, в предыдущую ночь всех арестовать. -- Гассан-бей?! Министров! -- Да, в ночь с тридцатого на тридцать первое мая. -- Какое у нас сегодня число? -- Двадцать восьмое, -- отвечал Фазиль. -- Ждать придется недолго. -- Ты уверен, что Сади не участвует в этом заговоре? -- Я уже сказал тебе, что Сади-паша должен бы был арестовать министров, но он не хочет этого делать! -- Тогда нам ничего больше не остается делать, как помогать заговорщикам. Гассан-бей тогда тоже падет. -- Он это хорошо знает сам. Поэтому-то он и хочет опередить заговорщиков, принц тоже будет ему помогать. -- Этого не должно случиться, Фазиль! -- Почему же? Если этого не случится, я потеряю мое место, Лаццаро. -- Его тебе ни в коем случае не удержать, поверь мне! Гассан-бей ничего не сможет сделать! -- Он мужественный и умный, говорю я тебе! -- Ну, даже если ему и удастся на минуту отвратить опасность, то все-таки ему никогда не уничтожить ее совсем. Что ты хочешь: оставить это место и заработать завтра большую сумму денег или остаться здесь на несколько дней и потом не иметь ничего? -- Большую сумму? -- Не меньше твоего годового жалованья! -- Это стоит обдумать! -- Ты можешь завтра очень легко заработать эти деньги, Фазиль, -- сказал вполголоса Лаццаро. -- Гм!.. Почему же ты сам не хочешь их заработать? -- недоверчиво спросил Фазиль. -- Я не могу заработать их сам, -- отвечал грек, -- во-первых, тебе, как слуге принца, скорее поверят, чем мне, во-вторых, я не могу пока появляться. Одним словом, я не могу заработать этих денег сам и поэтому хочу передать это дело тебе, так как ты мой друг! -- Хорошо, я согласен. Ты прав, тут я ничего не потеряю! -- Ну, так иди завтра, только чтобы этого никто не заметил, к одному из заговорщиков -- ты знаешь их имена? -- Да, Гассан-бей называл их: Гуссейн-паша, Мидхат-паша... -- Довольно! Ступай завтра к Мидхату-паше и скажи ему, что заговор открыт и что Сади-паша приготовился арестовать всех их накануне назначенного ими дня. -- Не Сади-паша, -- заметил Фазиль. -- Это все равно! Скажи, что Сади-паша! -- Хорошо, пускай он! -- Тогда Мидхат не станет торговаться о вознаграждении. Завтра будет двадцать девятое мая, и у него будет еще время предупредить своих товарищей о грозящей им опасности. Они успеют осуществить свой замысел. -- Да, это правда! -- Когда же ты пойдешь? -- Завтра вечером. -- Только не слишком поздно! -- В девять часов. -- Ты в этом не раскаешься! Я приду узнать, как все произошло. Спокойной ночи, Фазиль. И старые приятели расстались. Когда на другой день Мидхат-паша возвращался в свой дом, у самого входа его остановил нищенствующий дервиш, который опять же был не кто иной, как Лаццаро. -- Великий паша! -- сказал он глухим голосом. -- Ступай во двор моего дома, -- сказал ему Мидхат, -- там тебя накормят и дадут денег. -- Я знаю, что ты великодушен и щедр, великий паша! Выслушай мои слова! Берегись Сади-паши! Мидхат невольно остановился и взглянул с изумлением на нищего дервиша. -- Берегись твоего врага, Сади-пашу! -- продолжал тот. -- Высокое место предстоит тебе! Займи его! В эту ночь все зависит от тебя! Воспользуйся ею и берегись Сади-паши. С этими словами Лаццаро низко поклонился Мидхату-паше и отошел прочь. Слова старого нищего еще больше усилили волнение, все более и более овладевавшее Мидхатом по мере того, как приближался день развязки. Эта развязка была ужасна! Дело шло о свержении султана и о возведении на трон другого. Удайся этот переворот, и те, которые его задумали, стали бы самыми сильными и могущественными людьми в государстве. В случае же неудачи им не избежать позорной смерти. Мидхат хотел быть сильнейшим и первым. Он не доверял остальным участникам заговора. Он более всего боялся, что их сила и влияние будут главенствующими и что он будет ими, как прежде Сади-пашой, отодвинут на второй план. Но если бы ему удалось стать во главе их и захватить в свои руки все нити заговора, тогда ему нечего было бы их опасаться, а в случае успеха легко было бы устранить их. В то время, когда Мидхат, объятый этими мрачными думами, ходил взад и вперед по своему кабинету, вошел слуга и доложил ему, что один из слуг принца Юссуфа хочет его видеть. Это известие изумило Мидхата. Как? К нему явился посланный от принца? Он тотчас же велел впустить слугу, и на пороге кабинета появился, униженно кланяясь, Фазиль. -- Выслушай меня, великий паша! -- сказал он умоляющим голосом, падая на колени перед пашой. -- Кто ты? -- спросил Мидхат в удивлении. -- Мне сказали, что меня хочет видеть слуга его высочества принца Юссуфа. -- Это я, великий паша! Но лучше, если никто этого не узнает, так как я пришел не от имени принца! Я пришел, чтобы сообщить тебе об опасности, грозящей тебе и прочим министрам! -- Значит, ты изменник? -- сказал Мидхат ледяным тоном. -- Ты можешь велеть кавассам взять меня, если хочешь, но я думаю, что ты наградишь меня! Заговор выдан! -- Выдан -- кем? -- вскричал Мидхат, пораженный ужасом. -- Сади-паша знает, что ты и прочие заговорщики назначили последнее число мая днем исполнения ваших планов! Он хочет накануне ночью арестовать всех вас в ваших домах! -- Сади-паша, -- прошептал Мидхат, к которому уже вернулось его спокойствие. -- И он назначил ночь с тридцатого на тридцать первое мая, чтобы опередить вас! -- Это ночь с завтра на послезавтра! -- продолжал вполголоса Мидхат. -- Нам, значит, остается только одна ночь! -- Я пришел, чтобы предостеречь тебя и твоих друзей! -- сказал Фазиль. Мидхат подошел к своему письменному столу и, вынув из ящика кошелек с деньгами, протянул его Фазилю. -- Ты вовремя пришел предостеречь меня, бери свои деньги и беги, так как ты рискуешь теперь головой, -- сказал он, указывая на дверь. Фазиль поспешил взять кошелек и с низкими поклонами исчез из комнаты. Мидхат-паша дернул за зеленый шелковый шнурок колокольчика. Вошел слуга.. -- Заложить карету! -- приказал Мидхат.
XXVI. Свержение султана
В тот же день, когда происходили описанные в предыдущей главе события, Сади-паша отправился в Беглербег с намерением просить аудиенции у султана. Сади очень удивился, что в последние дни его ни разу не звали во дворец для совещаний, хотя положение дел на театре военных действий и в самой столице становилось все более и более угрожающим. Абдул-Керим-паша, генералиссимус турецких войск, требовал настойчиво людей, пушек, провианта, а особенно денег. Султан очень неблагосклонно принял своего бывшего любимца. В ответ на сообщение Сади о требованиях генералов он сказал сурово, что, конечно, все должно быть им послано, чего они только ни требуют. -- Это, к сожалению, невозможно, ваше величество. В государственной казне нет ни одного пиастра. -- Тогда надо достать денег! На что же у меня министры? -- вскричал Абдул-Азис. -- Вашему величеству известно, -- отвечал решительно Сади, -- что в настоящую минуту совершенно невозможно достать денег. Но ваше величество можете одним решением уничтожить все опасности и смуты. -- Что же это за решение? -- В подвалах этого дворца хранятся огромные суммы, принадлежащие лично вашему величеству, пожертвуйте половину их для обедневшей страны, и вся опасность отодвинется. Такой великодушный поступок будет... -- Довольно, Сади-паша! -- с гневом прервал его султан. -- Молчи, если у тебя нет лучшего совета. -- Другого средства наполнить пустую кассу не существует, и я считал своей священной обязанностью в это опасное время высказать вашему величеству правду. -- Ни одного пиастра! -- вскричал султан. -- Что значит этот совет? Уж не думаете ли вы, господа министры, что вы можете распоряжаться моими частными средствами? -- Я этого никогда не думал! Ваше величество не поняли моего предложения. Я предлагал только способ быстро удовлетворить все государственные нужды. -- Ищи лучших способов! -- вскричал Абдул-Азис и в сильном волнении прекратил аудиенцию. Султан был так взволнован, что долго после великого визиря ходил взад и вперед по кабинету и наконец, позвав секретаря, велел приготовить приказ об отставке Сади-паши. Спустя некоторое время после того как Сади вернулся домой, к нему явился султанский драгоман с указом об отставке. В указе было сказано, что Сади-паша отстраняется от должности великого визиря, так как задуманные им нововведения и перемены не соответствуют желаниям султана и народа. Сади еще стоял в задумчивости, держа в руках это доказательство постыдной неблагодарности и несправедливости, когда к нему подошла Реция и, положив ему руку на плечо, с любовью взглянула ему в лицо. Сади бросил бумагу и прижал Рецию к своему сердцу. -- Гассан был прав, когда говорил, что не поздравляет меня с новым повышением! -- сказал он. -- Великий визирь Сади-паша получил уже отставку! -- Наконец-то ты принадлежишь безраздельно мне! -- вскричала обрадованная Реция. -- До сих пор я владела тобой только наполовину! Я благословляю эту бумагу, хотя тебя она и огорчила, зато она возвращает мне тебя! -- Эта одна мысль только и утешает меня, -- сказал Сади. -- Я знаю и понимаю твои чувства, -- продолжала Реция. -- Тебя оскорбляет, что твои благородные намерения не поняты другими. Теперь ты свободен. Удались от неблагодарных с сознанием, что ты честно исполнил свой долг и заботился только о благе страны! Там, на берегу Босфора, мы купим маленький домик и будем жить без горя и забот! Мы будем искать и найдем нашего ребенка, и тогда счастье снова улыбнется нам на земле. -- Это прекрасные мечты, Реция! -- сказал Сади с грустной улыбкой. -- Я хотел бы, чтобы они сбылись! Но теперь оставь меня на некоторое время одного. Я должен еще привести в порядок дела. Скоро уже ничто не будет разлучать нас. Реция ушла в свои комнаты, а Сади снова принялся за работу. Курьеры, адъютанты, кавассы то и дело посылались с бумагами и депешами, великий визирь был так поглощен работой, что не заметил, как наступил вечер. Вдруг ему послышалось, что кто-то робко и осторожно постучал в дверь. Сначала Сади показалось, что он ошибся, так как никто не мог проникнуть к его кабинету, не будучи замечен слугами. Но стук повторился. Сади хотел было уже позвонить, чтобы позвать слуг, но в эту минуту стук раздался в третий раз. Какое-то странное чувство овладело Сади, и, вместо того чтобы позвать слуг, он сам встал и подошел к двери, у которой слышался стук. Дверь вела в библиотеку, где также стояли шкафы с бумагами. Чиновники все уже давно разошлись с наступлением вечера, и в библиотеке никого не могло быть. Сади отворил дверь и взглянул в темную комнату. -- Сади-паша! -- послышался глухой, замогильный голос. В ту же минуту Сади заметил в глубине библиотеки Золотую Маску. -- Зачем ты зовешь меня? -- спросил он. Его, казалось, нисколько не удивляло появление Золотой Маски. Он не спросил, как он мог попасть к нему, он не позвал своих слуг. Он, как и многие, думал, что все возможно для таинственной маски. -- Бери Рецию, твою жену, и беги! -- продолжал Золотая Маска. -- Тебе грозит опасность! -- Я должен бежать? Теперь? -- В этот же час, Сади-паша! Завтра будет поздно! -- Это было бы трусостью и дало бы повод к подозрению, что я злоупотреблял доверенной мне властью! -- сказал Сади. -- Благодарю тебя за предостережение, таинственный человек, но я не могу последовать твоему совету. Это бегство стало бы орудием в руках моих врагов. -- Ангел-губитель султана близок к своей цели! -- Кому даешь ты это ужасное имя? -- Тому, кто называл себя главой ислама, -- Мансуру-эфенди, -- отвечал Золотая Маска. -- Берегись его и тех, кто помогает его планам! Еще есть время! Ты еще можешь спастись и спасти свою Рецию! С этими словами таинственное видение исчезло во мраке, прежде чем Сади успел опомниться от изумления. В задумчивости вернулся Сади в свой кабинет. "Не должен ли он последовать совету Золотой Маски?" -- думал он. Но вместе с тем это бегство послужило бы поводом к его обвинению. Только преступник бежит перед судом! Да и к чему бежать? Разве он не исполнил честно свой долг? Ему нечего опасаться самого строгого судьи! Нет! Надо твердо и мужественно встретить опасность! Но султан? Ведь Золотая Маска сказал, что ангел-губитель султана близок к своей цели! Что значат эти слова? Может быть, Абдулу-Азису грозит опасность, которую еще есть время предотвратить! Тогда обязанность Сади спешить предупредить его об этом". Сади хотел уже велеть заложить экипаж и ехать тотчас же, не теряя ни минуты, в Беглербег, как вдруг в кабинет вбежали несколько слуг с бледными, испуганными лицами и бросились на колени перед великим визирем, дрожа от страха. -- Что случилось? Что вас так напугало? -- спросил Сади. Но все объяснилось прежде, чем испуганные слуги успели вымолвить слово. Дверь отворилась, и на пороге показался комендант Константинополя Редиф-паша в сопровождении нескольких высших офицеров. -- Что это значит? -- спросил его Сади с тем замечательным спокойствием и хладнокровием, которые составляли отличительную черту его характера. -- Я должен арестовать тебя, Сади-паша! -- отвечал Редиф. -- Кто приказал тебе это? -- Министры! -- Великий визирь выше министров! И в этот час я еще великий визирь! -- сказал повелительно Сади. -- Где письменный приказ, я хочу его видеть! Редиф-паша вынул сложенную бумагу и подал ее Сади-паше. -- Мидхат, Гуссейн, Мехмед-Рушди, Халиль, Редиф, Рашид, Ахмед-Кайзерли, -- читал Сади. -- Тут недостает главной особы! -- сказал он, обращаясь к Редифу-паше. -- Здесь нет подписи Мансура-эфенди! Неужели эти люди в самом деле думают, что я покорюсь их безумному решению, комендант? -- спросил Сади. -- Я должен напомнить тебе, Сади-паша, -- отвечал Редиф, -- что твой дворец окружен войсками, и если ты не последуешь за мной добровольно в башню сераскириата, то я вынужден буду прибегнуть к силе! -- А, значит, заговор министров! Гассан! Гассан! Как ты был прав! В эту минуту на пороге кабинета появилась Рения, до которой уже успела дойти страшная весть. С ужасом и отчаянием бросилась она в объятия Сади. -- Успокойся, моя дорогая! -- шепнул он ей. -- Мужайся! Я скоро к тебе вернусь! -- Ты оставляешь меня? -- Я хочу, насколько это от меня зависит, предупредить кровопролитие. Я не боюсь суда и со спокойной совестью буду ожидать расследования моих поступков. Будущее покажет, смогут ли сказать то же те, которые подписали этот приказ от имени народа! Я готов за тобой следовать, комендант. Передаю тебе мою саблю, которую обнажал только для защиты отечества. Прощай, моя дорогая! Да защитит тебя Аллах до моего возвращения! -- Как! Ты уходишь! Я не увижу тебя больше! -- вскричала в отчаянии Реция. -- Мужайся! Разве ты не жена Сади? -- сказал Сади, пытаясь успокоить ее. -- Прощай, мы скоро увидимся! С этими словами он поцеловал в последний раз Рецию и последовал за Редифом-пашой, который посадил его в ожидавшую у дворца закрытую карету и повез в сераскириат, башня которого давно уже была превращена в тюрьму. В течение этого времени заговорщики, собранные Мидхатом, послали султанше Валиде приглашение явиться в полночь на совет министров в Беглербег. Гуссейн-Авни, со своей стороны, пригласил принца Юссуфа и Гассана-бея в сераскириат под предлогом совещания о вновь формируемых полках. Там они были арестованы приверженцами Гуссейна и посажены в башню. Затем Редиф-паша пришел в Беглербег с отрядом солдат полка капиджи. В это смутное время ночные движения войск были не редкостью, и поэтому это никого не удивляло. Никто не заподозрил в ту ночь, что происходит дворцовый переворот, и Константинополь оставался совершенно спокойным. В этот вечер султан, как это уже нередко бывало, отправился в подвал дворца, чтобы насладиться видом собранных там сокровищ. Абдулу-Азису наряду с безумной расточительностью была свойственна крайняя скупость и жадность к деньгам, доходившая до того, что для него не было больше наслаждения, как любоваться богатствами, собранными им в то время, когда государство было банкротом, а в казначействе часто не было ни одного пиастра, и солдаты и чиновники уже несколько месяцев не получали жалованья. Никому не удавалось проникнуть в подвал, где хранились эти богатства. Никто не знал его шифра, и только впоследствии стало известно, что там было много миллионов. Открыв собственноручно железные двери погреба, султан вошел в него и, поставив свечу на большой мраморный стол, стал открывать один за другим железные шкафы с деньгами и драгоценностями. Тут находились бриллианты всевозможной величины, там -- сапфиры, дальше ярко сверкали рубины, там -- жемчуг редкой величины! С довольной улыбкой султан пересыпал их между пальцами. Это было для него удовольствием, наслаждением! Весь поглощенный этим зрелищем, султан не слышал, как во двор замка въезжали кареты, как вошел в него отряд кавалерии. Вдруг послышался сильный стук в дверь подвала. Кто-то осмелился проникнуть до самой сокровищницы, куда вход был строго запрещен всем. В гневе и страхе за свои богатства султан поспешил к двери со свечой в руке. -- Кто тут? -- спросил он. -- Отвори, повелитель! -- послышалось за дверью. Абдул-Азис узнал голос своей матери. -- Зачем ты сюда пришла? -- спросил он с удивлением, отпирая дверь, но не впуская мать в сокровищницу. -- Но ведь сегодня в полночь назначен совет министров! Они давно уже собрались и ждут тебя, -- отвечала султанша. -- Как? Совет министров? Здесь? Во дворце? В эту ночь? -- продолжал султан, удивление которого все больше возрастало. -- Ты сам велел им собраться, повелитель, и позвал также и меня, -- отвечала султанша. -- Министры собрались? Что это значит? Уж не дело ли это рук Сади-паши! Великий визирь тоже здесь? -- Нет, но Шейх-уль-Ислам здесь! Абдул-Азис побледнел и вздрогнул, так что едва не выронил подсвечник. -- Что с тобой, повелитель? Ты беспокоишь меня! -- сказала султанша Валиде, невольно опасаясь повторения ужасной ночи, уже описанной нами, когда у султана был припадок безумия. -- Я ничего не знаю о совете министров! Но пойдем! -- сказал Абдул-Азис с мрачным видом и, закрыв свои богатства, поднялся по каменной лестнице, ведущей из подвала в его покои. Султанша следовала за ним. Через минуту они были в зале, где уже собрались министры и Шейх-уль-Ислам в ожидании султана. При входе Абдула-Азиса Шейх-уль-Ислам Кайрула-эфенди торжественным тоном произнес следующие слова: -- Мы пришли к вашему величеству с надеждой, что наша просьба будет уважена и нам можно будет передать народу добрую весть... -- Кто созвал вас сюда в такой час? -- прервал султан. -- Необходимость! -- отвечал Шейх-уль-Ислам, этот высший сановник, преемник Мансура, которого Золотая Маска назвал ангелом-губителем султана. При этом ответе Абдул-Азис побледнел от гнева и быстрыми шагами подошел к столу, около которого стояли министры. -- Что это значит? -- вскричал он дрожащим от ярости голосом. -- Мы пришли, чтобы спросить ваше величество, -- сказал Шейх-уль-Ислам, -- согласны ли вы пожертвовать для блага страны теми сокровищами, которые лежат в погребах этого дворца? Султанша Валиде окинула взглядом заговорщиков. Только тут поняла она их намерения и увидела всю величину опасности. -- Что они смеют говорить! -- вскричала она высокомерным голосом, указывая султану на министров. -- Я думаю, что это просто заговор, повелитель, и ты не можешь дать им иного ответа, как... -- Мы спрашивали его величество! -- прервал суровым и угрожающим тоном Шейх-уль-Ислам. -- Мы ждем ответа на вопрос: "Согласны ли вы, ваше величество, пожертвовать стране ваши сокровища или нет?" -- Поберегите ваши глупые вопросы! -- вскричал Абдул-Азис. -- Мои деньги не выйдут из этого дворца! Ищите лучших средств помочь стране! -- Если так, то я считаю своей обязанностью возвестить вашему величеству, что волею народа вы лишаетесь престола! -- Часовые, сюда! Мои адъютанты! -- вскричал в бешенстве Абдул-Азис. -- Ни один из этих изменников не должен выйти из дворца! Их головы должны пасть! Схватить их! Заковать их в цепи! Султанша Валиде бросилась к выходу, чтобы передать приказание султана, но Редиф-паша загородил ей дорогу. -- Открой двери! -- приказал Шейх-уль-Ислам. -- Дворец занят войсками! Двери зала отворились, и вошел отряд капиджи, верных слуг заговорщиков. Пораженный ужасом, Абдул-Азис стоял, будучи не в состоянии вымолвить ни слова. Шейх-уль-Ислам развернул бумагу, которую он держал в руках. -- Мы просим ваше величество, -- сказал он, -- подписать следующий документ: "Мы, султан Абдул-Азис, уступая желанию большинства наших подданных, отрекаемся от престола в пользу племянника нашего, султана Магомеда-Мурада". -- Никогда! Никогда! -- вскричал султан хриплым, беззвучным голосом. -- Мы очень об этом сожалеем, ваше величество, -- сказал Шейх-уль-Ислам. -- Это вынуждает нас прибегнуть к силе. -- Гуссейн-паша! -- вскричал султан, протягивая руки к тому, кто был ему всем обязан. Но Гуссейн стоял, мрачно скрестив руки, и не обратил внимания на слова своего повелителя. Кайрула-эфенди протянул султану перо. -- Разве у меня нет больше ни одного солдата? Разве все уже мне изменили? -- вскричал в отчаянии Абдул-Азис. -- Сади-паша! Сади-паша! Только тут он понял, что из-за происков заговорщиков отдалил от себя единственного человека, бывшего ему верным, и тем самым лишил себя последней опоры. Теперь его положение было безвыходным! Помощи ждать было неоткуда! Перо было всунуто в руку султана и он, покорившись своей участи, дрожащей рукой подписал свое отречение. Затем свергнутый султан, султанша и весь гарем были перевезены по воде во дворец Тофана, находящийся на берегу Босфора и назначенный местом жительства Абдула-Азиса. На следующее утро Шейх-уль-Ислам возвестил удивленной столице о свержении султана. "Если повелитель правоверных не способен управлять государством, если он делает личные расходы, которые не может вынести страна, если его дальнейшее пребывание на престоле может иметь гибельные последствия, то позволено ли свергнуть его с трона? Да или нет? Шариат{Религиозные законы мусульман.} говорит: "Да". Шейх-уль-Ислам Кайрула-эфенди".