- Чем помочь?
- Не надо, не надо! - весело сказала Таня,- Справимся сейчас.
Вадик снял куртку и, осторожно переступая, под щекочуще-моросящим теплым дождем понес ведра с помоями во двор егеря - ленивая Надежда от дармовых хлебов завела поросят; по дороге тяжелое ведро в левой руке черкнуло по земле, и Вадик окатил себе брючину. Чертыхаясь, он пошел мыть ведра к "морю", отскоблил песком грязь, отмыл брюки.
Когда он вернулся на кухню, Оля, свирепо собравшаяся накинуться на него: "Тебя за смертью посылать!" - осеклась, а Таня присела на стул,
- Как же это? - сказала она расстроено.- Вот беда! Ну, сейчас замоем. Переодевайтесь! Там ночью ногу сломать можно,- посочувствовала она Вадику.
- А мы, верно, по воздуху летаем,- отрезала Оля.- Что-то я тебя в таком виде не видела. Барин просто.
- Что ты на человека набросилась! Он-то тут при чем? Нашу работу человек делает, а ты лаешься. Вы, доктор, не слушайте ее, шумит она просто так, от характера.
Опорожняя баки, Вадик еще раз сходил с ведрами к кормушкам. В этот раз ему пришлось спрятаться в лопухах, у лодочного сарая, потому что тут же рядом Надежда разговаривала с Верой-продавщицей:
- Ну, как я тебя назову? Сестрою, что ли? Так среди них есть этот, забыла фамилию, он уже три года ездит. И потом, Вера, не те это гости, эти все разговаривать будут. Ни спеть, ни сплясать. Не ходи!..
Вера что-то бубнила обиженно в ответ.
Дождь сыпал Вадику за шиворот, мочил спину, и запах, поднимающийся от земли, щекотал нос. Потом, когда Надежда и Вера разошлись, он вернулся на кухню. И опять Оля набросилась на него.
- У тебя совесть есть? Юрка вон весь извелся,- шепотом, вырывая у него из рук ведра, сказала она.- Таня тоже человек... Юрка весь день на стройке, когда им еще повидаться?
Вадик обиделся и ушел в медпункт. Совсем ему не хотелось идти на танцы. Только-только пристроил пепельницу и подушку, как в медпункт, коротко стукнув, вошла Оля.
- Дай брюки,- велела она. Под локтем у нее был какой-то маленький узелок,- Ну, дай! Все равно стирать иду.
- Пошли на танцы,- спуская ноги с раскладушки, предложил Вадик хмуро. Оля сморщили губы, а потом весело улыбнулась.
Через луг, по мостику над оврагом, по задам почты, над дверью которой- горела лампочка, все ближе и ближе к шуму и свету, оступаясь и временами держась друг за друга, они вышли, освещая дорогу фонариком, к барскому дому, и там Вадик пропустил вперед Олю.
Танцевали в широком коридоре. Девчонок действительно было много. Отряд же пока терся у стен.
Мелодия, которая неслась из громадной колонки, показалась Вадику знакомой, но необычно, аранжированной. Когда тема заканчивались, мягкий переход на другую октаву и небольшое убыстрение ритма обновляли мелодию.
Танцевали по-разному, кто как мог. Но вот ритм стал невозможно быстрым, сквозь мягкую волну саксофонного голоса прорезались гитарные аккорды, инструменты взяли самую высокую октаву, и на ее фоне почти человеческий голос забормотал: "О-е, о-е, о-е!.." Все, кажется, обессилели, осталась одна пара: Вовик, собранный, гибкий и подвижный, танцевал так, как будто вел поединок, но партнерша парировала каждый его выпад, дразнила его.
Мелодия оборвалась на той ноте, после которой она продолжается про себя, поэтому, даже когда загремело танго, ребята не сразу вступили в круг.
- Пойдем, потанцуем!
- Я так не умею,- заупрямилась Оля, но отлепилась от стенки, положила руку Вадику на плечо,- Затолкают!.. Может быть, хватит? - спросила она, когда Вадик вторично наступил ей на ногу.
Выходя из толпы, они столкнулись с Вовиком. Вытирая рукой пот, с открытым и веселым и даже каким-то неузнаваемым лицом, он стоял, придерживая за локоток свою партнершу. Вадик запомнил тоненькие светлые пряди и рассеянные глаза.
- Ну, ты король! - с восхищением сказал Вадик.
- Пара хороша!-отозвался Вовик.
Девушка улыбнулась, посмотрела мельком на Вадика, а потом повернулась к Вовику, и Вадик замер - он увидел на лице девушки непередаваемое выражение открытой счастливой покорности. Они ушли в круг танцующих, и Вадик оглянулся на Олю и понял: она увидела то же, что и он.
Ночью на берегу Вадик светил фонариком, а Оля стирала. Они почти не разговаривали друг с другом, молчали, а все равно было хорошо,
Ночь выдалась беспокойная - с "моря" задул сильный ветер, дрожали и звенели стекла в оконце; на раннем рассвете заревели моторами лодки гостей егеря, кто-то громко заговорил, засмеялся,
Снова засыпая, сквозь дремоту, сердясь, Вадик разглядел циферблат часов, не поверил, что уже четыре часа утра, и, без толку поворочавшись в теплей постели, вышел из медпункта. Весь лагерь был залит тяжелым серым туманом-дверь на кухню едва угадывалась; нечеткой тенью мелькнула фигура комиссара, вносившего дрова; а вода, приглаженная туманом, серая, холодно блестевшая, оказалась теплой. Уже после завтрака откуда-то из туманной дали, от других берегов вынырнули лодки с приглушенными моторами; негромко переговариваясь, как тайный десант, пригибаясь, сошли на берег гости дяди Саши, И опять стало тихо, покойно, дремотно. И Вадик вернулся в медпункт, лег. Но скоро в дверь постучался егерь.
- Доктор, там... это... гости мои тебя просят прийти. Извини...
- Все-таки не удержался? - буркнул Вадик, чувствуя запах водки.
- Да я самую махонькую, за компанию, за удачу, а вон что вышло,- вздохнул егерь.
На веранде невыспавшаяся Надежда в несуразно ярком платье готовила завтрак. Непричесанные девчонки - единственные дети во всей деревне - зыркнули глазами на Вадика из угла, из-под овчин; вокруг них было уже намусорено - крошки печенья, конфетные фантики.
- Вот поэтому они есть и не хотят у тебя,- прорычал Вадик на ходу.- Кусочничают. Сладкие куски хватают. Всей деревней девок губите. Гляди, отомстится потом. Шоколад не еда, сколько раз повторять?- Надежда даже бровью не повела.
- Ладно, ладно! - успокаивающе похлопал Вадика по спине егерь.- С этим мы потом разберемся.
В горнице, оклеенной веселыми светлыми обоями, крепко пахло водкой, сырой одеждой и застоявшимся дымом. А на кроватях, заваленных добротными темными костюмами, белыми крахмальными рубашками, сидело четверо бледных солидных мужчин, они обернулись навстречу вошедшим егерю и Вадику. Пятый лежал, повернувшись к Вадику спиной, на правом боку, но в его позе не было ничего вынужденного, грозного по смыслу, заметил Вадик, еще не отдавая себе отчета в том, что он уже умеет это увидеть.
- Извините, коллега, что беспокоим вас,- сказал один из гостей - толстяк,- вставая с кровати.- Но без вашей помощи, кажется, не обойтись. Дядя Саша посоветовал к вам обратиться.
Вадик с изумлением узнал в нем институтского профессора Ильичева, физиолога. Оглядел еще раз мужчин и узнал высокого солидного академика Агеева, фармаколога, одетого сейчас в штормовку и похожего на пенсионера-рыбачка.
- Что это вы... так? - знакомо наклонив голову, будто собираясь бодаться, спросил Ильичев.
- Учился у вас, Валерий Иванович,- сказал Вадик.- Здравствуйте!
Ильичев пожал ему руку.
- Очень рад, очень рад! Ну, вот, значит, товарищи, дипломированный специалист,- объявил он,- Уже легче. Давно закончили?
- Только что,- улыбаясь, ответил Вадик.- Чем могу быть полезен? - Он покосился на лежавшего мужчину.- Болен кто-нибудь?
- Вообще-то нелепая картина - пять, нет, четыре профессора медицины, в том числе два академика- и ни одного клинициста! Все понимаем, а, что сделать, толком не знаем, и - ничего нет! - Ильичев развел руками.- Ну, вот ваш пациент,- показал на лежащего мужчину,- делайте, что надо, мы только зрители и, если хотите, советчики... Пожалуйста! Пожалуйста, доктор!..
Вадик подошел к перевалившемуся теперь на живот длинному, мосластому мужчине. Когда он повернул голову, Вадик встретил суровый внимательный взгляд,
- Жалобы такие: боль в правом подреберье и тошнота - у меня хроническая желчнокаменная болезнь. Еще - пульсирующая боль в затылке - давление, наверное, поднялось. Но - сначала все-таки желчный пузырь заныл.- Мужчина толково рассказал всё и терпеливо перенес осмотр, не капризничал, не забегал вперед с предупреждениями: "Здесь больно" - спокойный был дядечка. Пока Вадик возился, он услышал за спиной шепоток:
- Может быть, все-таки послать за местным врачом или давай я в город съезжу?
- Без прав останешься. От тебя ж разит, как из бочки! Подождем, что мальчик скажет.
- Мне кажется,- вздохнув, сказал Вадик,- что главное - это приступ холецистита, а давление, оно поднялось, вероятно, вторично. У меня есть дибазол и атропин, в ампулах.
- Что и надо! -отозвался Агеев, присаживаясь на соседнюю кровать.- Ручаюсь фармакопеей!
- Сколько там набухало? - негромко спросил больной, указывая глазами на тонометр. Вадик почувствовал напряжение в его голосе.
- Какая разница? - Он пожал плечами, и за его спиной все с облегчением засмеялись: "Так его, родимого! Много знать будешь!.." - Сейчас инъекции сделаю.
Когда он вышел на веранду, Надежда пригласила завтракать. Гости сели за стол, а Вадик, поставив на плитку стерилизатор, направился в горницу к больному.
- Нет! - сказал Ильичев, ловя Вадика за рукав.- Садитесь с нами, так не годится...- усаживая упирающегося Вадика, он тараторил, как всегда на лекциях.- Мне интересно узнать, как вам здесь работается. Я ведь декан все-таки... Представьтесь нам.
Надежда поставила перед Вадиком тарелку с яичницей, редкое в отряде блюдо, и он соблазнился, взял вилку.
- Вадик - доктор замечательный,- подходя к столу с зеленой поллитровкой, встрял дядя Саша.- Сам себе работу ищет! В другие деревни бегает. Тут был случай,- нараспев сказал он, прищуриваясь на стаканчики.- Поправимся?.. Схватило меня - помираю! Сердце из груди выпрыгивает - Ну, поехали!.. - Дядя Саша продышался, понюхал корочку, подождал, покуда гости кусок в рот возьмут.- В зобу дыхание у меня сперло, думаю - все, мальчик, кранты! А он прибегает - ка -ак даст мне в под-дых! И все.- Дядя Саша обвел всех глазами, в которых дрожали слезы.- Теперь здоров! В тот же день рыбы полное ведро ему! Или другой случай- не перебивай, доктор! - это же умереть можно! В соседнем селе, Василькове, у одного кулака- Охлопьев его фамилия, он и староста церковный и вообще...- Дядя Саша таинственно подмигнул.- У него во-от такой кобель в саду сидит, то есть сидел, значит. Верно говорю, Вадик? Кобель этот запах горькой ни на дух не. переносит - звереет! А был он на во-от такой цепи. А один чудак выпил - он к Охлопьеву в гости пришел по неизвестному нам делу - решил храбрость показать: погладить его, сахару дать. И через забор - не успел Охлопьев крикнуть - шасть! - Дядя Саша выдержал паузу и, прикрывая глаза, уронил: - Шестьдесят ран на теле!
- Пятьдесят одна,- поправил Вадик,- и лишь два укуса, остальное - поверхностные порезы. Не прибавляй, дядя Саша.- Чувствовал он себя неуютно.
- Молчи! Кровью истекает чудак этот, но храбрится. А Охлопьев в панике - гость умрет, гляди! Крозищи-то!.. Ну, кобеля впятером связали, в коляску мотоциклетную свалили и спрятали в хитром местье. Но,-дядя Саша пригрозил Охлопьеву вилкой,- мы то место сыщем и оштрафуем! А Вадик, доктор наш замечательный,- дядя Саша вдруг всхлипнул, - всего чудака зашил, бинтами обернул и в город отвез. Живет, говорят, чудак-то этот.
- Ну, дядь Саш! - вмешался Вадик.- Не зашивал я его. Скажешь, а меня под суд потянут. Шить-то нельзя. Да и нечем было.
- Да, веселая жизнь,- раздумчиво произнес Ильичев, нянча в руке стаканчик.- Ну, профессура; давайте выпьем за практикующих, молодых и старых, которые и есть медицина. Вам - тоже пить! - приказал он Вадику.- И не врите, будто не умеете.
Вадик хорошо делал уколы - напрактиковался у отца в госпитале,- поэтому больной облегченно вздохнул и, с благодарностью посмотрев на Вадика, сказал громко:
- Знаете, иногда так впорют, что неизвестно, где болит сильней - в черепе или в заднице.
- Я зайду часика через два,- отступил к двери Вадик.- Не прощаюсь.
Его проводили до дверей. А через два часа (больше он, как ни пытался, не выдержал), под сильным дождем прибежав в дом, он застал больного уже сидящим на кровати с расслабленным, порозовевшим лицом. Он возражал одному из собеседников, молчаливому, нескладно выглядевшему в куртке и закатанных черных брюках.
-...Но, ближайшие пятьдесят лет - наши: медиков, биологов. Техника и все эти ухищрения, о которых вы говорили, быстро исчерпают запасы знаний и появится, уже появилась, необходимость шире взглянуть на человека.
- По-новому,- подсказал кто-то.
- По-старому! Мы - частица Вселенной, малая, даже ничтожная, но часть целого. А вырвали человека из этой системы, вырвали Землю... А, доктор! Спасибо, кажется, миновало,- сказал он.- Теперь хоть до дома доберусь. Сейчас тронемся.
- А вы за рулем? Не стоило бы!
- Выхода другого нет,- объяснил Ильичев.- Я без прав, кто ж его машину поведет? Здесь ее оставить разве что, а? Через неделю вернемся.
- У меня в среду самолет на Новосибирск,- усмехнулся больной.- Не хватало мне только сейчас свалиться! - сердито произнес он, имея в виду что-то такое, о чем все знали; ему сочувственно покивали головами.
- У меня есть такая штучка - папазол,- убирая тонометр, пробормотал Вадик.- Ну, все: давление - норма.
- Отлично! - отозвался Агеев.- Будет сосать как профилактическое. Молодец, коллега! Сколько получили на экзамене у меня? Чувствуется, что пять. Только эти колдобины - не раскачают ему пузырь, нет? Все потроха вытряхивают наши дорожки.
- Я умею водить,- сказал Вадик,- только права дома. Но до шоссе права не нужны...
- Слушайте! - подал голос молчавший солидный дядечка, собеседник больного.- Слушайте, кого ваш институт готовит? Универсалов? Образцово-показательных специалистов? А может, вы все подстроили, а? - засмеялся он.
- Ну, Вадик, объясните замминистру про приказ,- улыбнулся Ильичев.- Ладно, я. Был такой приказ по нашему институтскому комсомолу: врач обязан уметь водить транспорт, прыгать с парашютом и...
- Делать двадцать манипуляций,- подсказал Вадик.
- Которые, замечу, врачи, как правило, делать не умеют,- повысил голос Ильичев.- Было такое. Я теперь вспомнил. При прежнем ректоре,- этим он что-то объяснил заместителю министра.
...Вадика поставили в центр колонны, чтобы можно было помочь, если у него что-то не получится. Но получилось, хотя он очень волновался - не водил прежде "Волгу", такую тяжелую и инертную в сравнении с теми разбитыми "Москвичами", на которых он накатывал обязательные часы.
На шоссе колонна остановилась, поджидая больного. Моторы негромко урчали под мокрыми капотами, от них поднимался пар.
- Пойдемте, встретим Сережу,- предложил Вадику Ильичев.
Дорога, та дорога, которая привела когда-то,- давно ли? - Вадика и Олю в рощу, была черной, липкой, пришлось идти по краю нежно-зеленой пшеницы, в которой путался туман. Ильичев поднял голову, снял берет и глубоко задышал. Небо было низкое, серое, но не ровно серое, а с пестротой, с черным - от туч, белым и пушистым - от облаков и даже нежно-голубым, маленькими клочками рассеянным по горизонту и над головой.
- Ах, чудо какое!.. И в ненастье! - удивился Ильичев.- Ловите эти минуты, Вадик. Все потом будет, а вот этого - нет. Некогда будет взглянуть. Станете вот так, как мы сегодня, наскоком, выбираться к какому-нибудь своему дяде Саше, радоваться отсутствию полировки и паласов, радоваться дождику, который льется за шиворот, запаху воды. Потянет вас в тот лес, в это поле, и даже то, что сорвалась рыбалка, запомнится крепче, чем, если бы она состоялась. Нарушится система "постановили - выполнили". Вон, видите, Сережа идет! Понимаете, Вадик,- заторопился он сказать что-то важное,- вот он заболел на наших глазах; ей-богу, все заволновались, всполошились. А будь это в городе? Я бы узнал об этом через месяц, ну, посочувствовал бы, но так, как сегодня,- нет! Так что, пока вас не затянуло, а это обязательно должно будет случиться, Вадик, кажется, вы из активных, а, значит, работяг,- он обернулся, посмотрел на Вадика,- копите в себе память о таких минутах, это будет как эталон в последующем. Я вам как физиолог говорю... Как ты, Сережа? - Ильичев заспешил навстречу больному.- Терпишь?