— Да долго-то не ходи, — попросил его князь. — Томно мне что-то ныне…
Дыхнув в кибитку наружным воздухом, от которого пуще замигал в плошках огонь, войлочный полог бесшумно опал за Тверитином.
…Ну вот, пошто отвлек? Теперь и не вспомнить, что мыслил.
Он пробежал умом по долгому волоку. Выплыл из ума день, когда в первый раз судили его. Сразу-то он тогда еще не смекнул, что нарочно сорок пятого дня дожидался Узбек. Мол, отжил ты свою жизнь, Михаил, по вольному году на день ордынский. Разумеется, никакой тяжбы с Юрием в том суде не было. Да что суд — не суд, а позорище! По Чингисову-то Джасаку — татары сами сказывают — куда как верней судили!
На первом суде в судной кибитке русских было более, чем татар, — все свидетели Юрьевы. Главный средь судей — бек Кавгадый. Бывает ли суд-то, в котором обиженный судьей выступает? У Кавгадыя язык — что ножик его для ногтей — востер и извилист, до всякой грязи достанет. И проку нет, что Михаил ему жизнь сохранил. Да что Кавгадый — татарин, с него и спросить нельзя. Русские, хоть и знал Михаил их злобу да зависть, поразили его. И жалко их, потому как, виня Михаила, себя сами в яму толкали. Не ложь удивила, того и ждал Михаил, но то, как правду в угоду татарам похабно вертели да ставили. Мол, дань с них цареву брал, а хану и вполовину не отдавал, мол, крепость на Твери заложил от Орды, мол, немцев хотел навести на Узбека… И всяк отчитается перед судом, и грамотку свою поносную с поклоном перед Кавгадыем кладет. Широкого вретища[98] для грамоток тех не хватит. Где уж тут отпереться! Да и не отпирался князь — знал, что пустое. Хотел лишь русским-то путь указать, чтобы впредь друг друга ни ради татар, ни ради иных не топили. Ведь эти деньги татарские, что он от дани утаивал, по сути русские деньги, и он их у себя оставлял не ради одной Твери, но и для всей Руси, и так бы оно и было, кабы Русь-то за ним пошла. Много ли ему надо? Вон с собой-то в смерть и золотника единого не ухватишь! Да кабы иначе было, разве стал бы он голову свою под ханский меч подставлять?..
Э-э-э-э… Не верят, смеются… После того суда и пировали они. Во всем: в доблести ли, во лжи ли русский человек до отчаянности, до самого предела дойдет, оттого, знать, и вина ему много надобно. В вине-то нет ни страха, ни совести…
А через неделю, в двадцать восьмой день октября, снова в субботу, на второй суд привели. На том суде, кроме Юрия, русских не было. Одни татары. Доверенные Узбековы. И опять судил Кавгадый. И то же было, что на первом суде, и не то же.
Винили в том, что дань цареву утаивал — причем те, с кем данью той делился Михаил, более иных и злобились. Что ж здесь ответишь? Винили в том, что татар царевых побил. Так побил же… Винили в том, что цареву сестру отравил. Хоть и не доказано то, а что им скажешь? Молчал князь. В том еще винили, что, мол, горд перед ханом и непокорен. Куда уж больше покорства, когда сам за смертью к хану пришел? Ну и дальше всякая лжа…
А в вину записали: «Не последует нравам нашим и неуступчив есть нам, посему достоин быть смерти…»
Господи, коли достоин, отчего не дают?
После того суда Узбек, словно дело сделал, от Дона далее на Арран пошел, через Маджары, через город Дедяков, и Михаила следом поволокли. Тогда же и колоду на шею накинули для вящего позора и унижения. Что ж, и то терпеть надо!
Господи, неизреченно мое терпение, когда же примешь меня? Осилю ли этот путь?
Вон давеча-то, в Дедякове, поставили на торгу коленями на телегу, собрали русских и иных языков людей, сказали бить его плетьми по коленам тем, кому должен он. Никто не ударил. Однако до полудня на торжище в колоде под взглядами простоял. Свидетели-то из тех, что винили его на суде, с горестью на него глядели и отводили глаза, когда Михаил вдруг находил их в толпе.
Господи, прости и им их невольное прегрешение…
А как повели назад в вежу, не стало сил. А Кавгадый ласков, велел стулец принести и отрокам приказал колоду на шее поддерживать, а сам смеется, не унывай, мол, царь поступает так и с родными в случае гнева, но скоро объявит тебе милость, и снова будешь в чести…
Смеется татарин.
Неужто и правда скоро минует неупиваемая чаша сия?
Вот тогда-то, третьего дня, как подняли со стольца отроки Михаила, повели его в вежу, не выдержал он — заплакал. И тот стих псалма Давидова, что Царьгородец ему еще в Твери поминал, не идет с ума.
«Боже мой! Боже мой! Для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! Я вопию днем, и Ты не внемлешь мне, ночью — и нет мне успокоения… Все, видящие меня, ругаются надо мною; говорят устами, кивая головою: «Он уповал на Господа, — пусть избавит его; пусть спасет, если он угоден Ему…»
Плакал Михаил. И тогда купцы и прочие люди подошли, сказали: «Ступай в вежу, не плачь, ты такой же был царь в своей земле, нельзя тебе плакать…» Вон что…
Господи, Пресветлый мой, ну когда же, когда же минет сия неупиваемая чаша?
«НЫНЕ», — словно пропел женский глубокий голос, в котором была и любовь, и нежность, и вечная-вечная скорбь.
Смилостивилась… Она…
Рядом как-то совсем по-детски задушевно и остатне всхлипнул Ефрем.
Ну, вот… Когда он вернулся?
Михаил Ярославич открыл глаза. Он улыбался.
— Что ж ты плачешь, Ефрем? Вот видишь, я же не плачу…
— Да ить само оно, батюшка, из нутра. — Ефрем беспомощно вскинул руками и тоже хотел улыбнуться.
— Ну вот… — похвалил его князь и кивнул на отрока, сладко спавшего за листами. — Разбуди его, будет.
Ефрем неслышно поднялся с пола, тронулся к отроку.
— Стой, — остановил его князь. — Простимся, что ли…
— Князь…
— Убьют меня ныне, Ефрем. Прости мне…
— Князь!
— Молчи, Ефрем. Все…
Тверитин стирал слезы на бороду, но они еще пуще катились.
— Буди же его…
А на дворе медленно поднималось утро. Ветер давно уже стих. Снега намело много. И был он хоть и бел, как в Твери, но будто непрочен, уже по обилию его было видно, что еще до полудня он стает и Узбеково войско ныне опять не тронется на Арран. Над кибитками, уставленными до самого окоема, до неприступных и льдистых гор, клубились дымы, и муллы пронзительными, громкими голосами будили татар к молитве.
Тихо было в веже, лишь огонь потрескивал в плошках да отрок непроснувшимся голосом читал псалмы по листам:
— «Услышь, Боже, молитву мою, и не скрывайся от моления моего. Внемли мне и услышь меня; я стенаю в горести моей и смушаюсь от голоса врага, от притеснения нечестивого; ибо они возводят на меня беззакония, и в гневе враждуют против меня. Сердце мое трепещет во мне, и смертные ужасы напали на меня; страх и трепет нашел на меня, и ужас объял меня…»
— Да… ужас… ужас… — повторил Михаил. — Сердце смутилось мое. Читай же, читай!
— «И я сказал: «Кто дал бы мне крылья, как у голубя? Я улетел бы и успокоился бы…»
— Вот… И улечу, и почию… — вздохнул Михаил всей грудью.
А на дворе послышался конский топот, голоса.
— Ступай, посмотри, что там? — послал Михаил отрока.
Отрок вернулся тут же.
— Идут, — неслушными губами произнес он.
— Ведаю для чего, — сказал Михаил, и взгляд его засветился той прежней силой, какая в нем одном и была.
Ефрем помог князю подняться.
Русские и татары — было их семеро — в вежу вошли неторопко. Огляделись, признали князя, переглянулись глумливо.
— Бери, Романец, твой князь, — сказал один из татар, видимо, старший среди убийц.
Кудлатый, с грязной башкой, сутулый и длиннорукий мужик хмыкнул и вяло кивнул.
И тут мгновенно, как бывает, может быть, лишь перед смертью, явилась взору князя желтая, пыльная улица старого Сарая-Баты, и он на той улице, и этот мужик, которого когда-то спас, откупив у татар.
Мужик глядел сонно, не узнавая, потом хмыкнул и медленно двинулся на Михаила, раскачивая на ходу плечами и низко опущенными, точно безжизненными руками.
— Нет! — не закричал, а рыкнул горлом Тверитин и кинулся навстречу кудлатому. Но не достал его, другие прежде пронзили его железами. Обвиснув на копьях тяжелым телом, Ефрем все тянулся к сонному мужику, хрипя из последних сил: — Нет, нет… — Пока слово не застыло на губах розово-желтой пеной. Тогда его скинули с копий на земляной пол.
— Падаль, — сонно сказал кудлатый, брезгуя наступить, перешагнул через тело Ефрема и потянулся к князю.
— На тебя уповаю, Господи! — твердо сказал великий князь Михаил Ярославич.
Он хотел осенить лоб, однако рука осеняющая стукнулась о колоду. И тут Романец ухватил князя, с силой бросил его на стену. Не выдержав удара, стена разверзлась. Сквозь пролом Романец выволок князя на снег, пальцами проник под колодой до горла, длинными, крепкими, будто кремень, ногтями разорвал плоть, всунул руку в еще живое, горячее тело и на татарский обычай — так Чингис заповедовал убивать животных — сжал в бессмысленном кулаке сердце своего князя.
Комментарий
КОСЁНКИН АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ родился в 1955 году в городе Бор Нижегородской области. Окончил Саратовское театральное училище им. Слонова, затем Литературный институт им. Горького в Москве. Служил в армии, работал дворником, сторожем, актером, режиссером, был рецензентом в московских литературных журналах, редактором, заведовал отделом прозы в молодежном журнале «Мы», был художественным руководителем Калужского театра кукол.
Как прозаик дебютировал на страницах журнала «Октябрь» в 1985 году. В 1989 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла первая повесть Андрея Косёнкина «Больница», другие повести и рассказы публиковались в столичных журналах и альманахах. Член Союза писателей и Союза театральных деятелей России.
Роман «Крыло голубиное» — первое крупное произведение автора. Этот исторический роман посвящен жизни и смерти князя Михаила Ярославича Тверского, всю жизнь стремившегося к объединению русских земель.
Текст романа «Крыло голубиное» печатается впервые.
Хронологическая таблица
1272 г.
1 ноября — родился Михаил II Ярославич, сын Ярослава III Ярославича от брака с Ксенией Юрьевной, боярыней новгородской.
1278 г.
Великий князь Дмитрий Александрович и ростовский князь Дмитрий Борисович идут на Тверь, но остановлены у города Кашина князем Михаилом. Великий князь вынужден признать независимость Тверского княжества.
1285 г.
По велению княгини Ксении Юрьевны заложен, а в 1290 году освящен собор Спаса Преображения.
1291 г.
В Орде при помощи князя Ногая убит Тула-Буга, а на престол взошел юный Тохта.
1293 г.
Городецкий князь Андрей Александрович поднялся на брата, великого князя Дмитрия Александровича, и навел на Русь татар под предводительством царевича Дюденя.
1294 г.
Смерть великого князя владимирского Дмитрия Александровича. Великим князем владимирским становится его брат Андрей Александрович.
Брак Михаила Ярославича с Анной Дмитриевной, дочерью удельного князя ростовского.
1296 г.
Съезд князей во Владимире.
1298 г.
В Твери сгорел великокняжеский дворец со всею казной и домочадцами. Из пламени спаслись лишь Михаил и его жена Анна.
1299 г.
Рождение у Михаила и Анны первого сына Дмитрия (Грозные Очи).
1300 г.
Съезд князей в городе Дмитрове.
1303 г.
У Михаила и Анны родился второй сын Александр.
1302 г.
Умер бездетный переяславский князь Иван Дмитриевич, завещав отчину московскому князю Даниилу Александровичу.
1303 г.
Умер Даниил Александрович, князь московский.
1304 г.
У Михаила и Анны рождается третий сын Василий.
Умер Андрей Александрович, великий князь владимирский.
1305 г.
Митрополит Максим благословляет на владимирский стол князя Михаила Ярославича Тверского.
Михаил Ярославич в Орде побеждает в споре московского князя Юрия Даниловича и получает ханский ярлык на великое княжение.
Боярин Акинф Великий с тверским войском подступил к Переяславлю и был разбит Иваном Даниловичем.
Михаил Ярославич подступает с войском к непокорной Москве.
Умер митрополит Киевский и всея Руси Максим.
1306 г.
Московский князь Юрий злодейски убивает рязанского князя Константина Романовича.
Рождение у Михаила и Анны четвертого сына Константина.
1308 г.
Михаил вновь подступает к Москве. Юрию приходится признать власть великого князя.
1312 г.
Ссора с новгородцами. Михаил захватывает Торжок, затворяет путь для обозов с хлебом и отворяет его вновь, лишь получив с новгородцев 1500 гривен серебра.
Смерть в Орде хана Тохты. Власть переходит к хану Узбеку.
1313–1315 гг.
Михаил Ярославич пребывает в Орде, чтобы подтвердить свой ярлык на великокняжеское правление у нового хана Узбека.
1314 г.
Брат Юрия Афанасий Данилович в отсутствие Михаила Ярославича приводит полки новгородцев в тверскую землю. Встретил их юный Дмитрий Грозные Очи. Битвы не было.
1316 г.
10 февраля — Михаил Тверской, возвратившись из Орды, после жестокой битвы с новгородцами берет Торжок. Но новгородцы не выполнили условий мира, и Михаил Ярославич вновь идет с войском на Новгород, однако собственная болезнь и мор на лошадей заставляют его отступить — отступление оказалось гибельно.
1317 г.
22 декабря — битва при Бортеневе. Михаил одерживает блестящую победу над соединенным войском ордынского посла Кавгадыя и Юрия. Юрий бежит в Новгород.
1318 г.
Смерть Кончаки (в крещении Агафьи), сестры Узбека, выданной им замуж за Юрия.
6 августа — Михаил выезжает из Владимира в Орду.
6 сентября — Михаил прибывает в ставку хана Узбека.
22 ноября — зверское убийство в Орде Михаила II Ярославича.
1319 г.
Спустя год после смерти тело Михаила Ярославича захоранивают в Спасо-Преображенском тверском соборе.