— Я думала об этом. Но ведь она уехала совсем недавно…
Глядя в видоискатель, Итакура уже приготовился было нажать на спуск, но вдруг удивлённо взглянул на Сатико поверх фотоаппарата: ему показалось, что в глазах у неё блеснули слёзы, Тэйноскэ тоже заметил это.
Почему настроение Сатико переменилось так внезапно? Тэйноскэ уже не раз испытывал растерянность при виде слёз жены, когда что-либо вдруг напоминало ей о печальном событии, пережитом в марте, но сейчас причина была явно в чем-то ином. Должно быть, глядя на Таэко в этом белом кимоно, она вспомнила тот далёкий день, когда Цуруко выходила замуж. А может быть, мысленно представила себе другой день, когда Таэко снова наденет свадебный наряд, но уже не ради забавы, как сегодня, а всерьёз. Или, возможно, её опечалила мысль, что прежде полагается устроить судьбу Юкико. Тэйноскэ вдруг подумал, что кроме Юкико есть ещё один человек, который многое отдал бы, чтобы посмотреть сейчас на Таэко, и в нём невольно шевельнулась жалость к Окубате. Вполне возможно, что именно он прислал сюда Итакуру, чтобы сфотографировать её на память.
— Госпожа Сатою, — обратилась Таэко к молоденькой гейше, стоявшей перед зеркалом в противоположном углу комнаты. Она должна была выступать сразу после Таэко. — Можно вас на минуточку?
— Да, конечно.
Среди участниц сегодняшнего вечера было несколько профессиональных танцовщиц, в том числе гейш. Сатою, гейша из увеселительного квартала Соэмон-тё, была любимой ученицей Саку.
— Понимаете, я никогда не танцевала в кимоно с таким длинным шлейфом. Не могли бы вы объяснить мне, как сделать так, чтобы не запутаться в нём во время танца? — Таэко поднялась со стула, подошла к Сатою и принялась что-то шептать ей на ухо.
— Боюсь только, что я плохая учительница…
— Ну пожалуйста, прошу вас, — не унималась Таэко увлекая её за собой в коридор.
Снизу доносились звуки настраиваемых инструментов — сямисэнов и кокю. Прошло уже минут двадцать, как Таэко затворилась с Сатою в своей комнате.
— Кой-сан, — послышался из-за фусума голос Итакуры, — господин Макиока просит поторопиться.
— Иду, — откликнулась Таэко, раздвигая фусума. — Господин Итакура, если не трудно, придержите мой шлейф, пока я буду спускаться по лестнице.
Тэйноскэ, Сатико и Эцуко гуськом направились вслед за ними вниз. Пробравшись на своё место среди зрителей, Тэйноскэ легонько хлопнул по плечу Фрица, во всё глаза смотревшего на сцену.
— Ты знаешь, кто сейчас танцует?
Фриц всё с тем же выражением напряжённого внимания на мгновение оглянулся, коротко кивнул и снова перевёл взгляд на сцену.
4
А ровно месяц спустя, утром пятого июля, случилось непредвиденное.
В тот год сезон дождей вообще выдался на редкость обильным. Дожди зарядили ещё в мае и продолжались весь июнь. Они не прекратились и с наступлением июля, когда обычно уже устанавливается солнечная погода. Третьего числа небо снова заволокло тучами, пошёл дождь, не унимавшийся весь следующий день, а на рассвете пятого числа грянул настоящий ливень. Казалось, ему не будет конца, но при этом никому и в голову не приходило, что спустя всего лишь час или два на район Осака-Кобэ обрушится невиданное по своей разрушительной силе наводнение.
Это утро в Асии ничем не отличалось от других. Около семи часов Эцуко, как обычно, разве что только более тщательно закутанная в плащ, вместе с О-Хару вышла из дома. Её школа находилась неподалёку от западного побережья реки Асиякава, за железнодорожной линией, метрах в трёхстах к югу от шоссе, связывающего Осаку с Кобэ. Обычно О-Хару, переведя девочку через шоссе, сразу возвращалась домой, но сегодня на всякий случай решила проводить её до самой школы. Было уже половина девятого, когда О-Хару вернулась домой. Дело в том, что она встретила по пути молодых людей из отряда гражданской самоохраны, предупреждавших местных жителей о возможности наводнения, и решила, сделав крюк, посмотреть, что делается у реки. Она рассказала хозяевам, что вода в реке прибывает с ужасающей быстротой, того и гляди, достанет до моста Нарихирабаси. Однако никто в доме по-прежнему не задумывался всерьёз об опасности.
Минут через двадцать после возвращения О-Хару, надев свой изумрудного цвета дождевик и резиновые сапоги, Таэко приготовилась выйти из дома. Она спешила на занятия в школе Норико Тамаки, и Сатико даже не пыталась её удержать, хотя и сказала: «Ты только посмотри, что творится на улице!» Но Таэко была настроена на весёлый лад: будет даже интересно, если река выйдет из берегов.
Один только Тэйноскэ решил подождать, пока дождь немного утихнет. Он сидел в своём флигеле и от нечего делать листал какие-то бумаги. И тут вдруг раздался пронзительный вой сирены.
Тэйноскэ выглянул в окно. Дождь хлестал ещё неистовее, чем прежде. Под сливовыми деревьями в саду — это было самое низкое место на всём участке, там скапливалась вода даже при небольшом дождике — образовалось целое озеро, в остальном же всё выглядело как обычно. Их дом находился на значительном удалении от реки, так что никакая серьёзная опасность, казалось, им не грозила. Однако от реки до школы Эцуко рукой подать. Что, если прорвало плотину?[65] И если прорвало, то где именно? Не пострадала ли школа?
Чтобы не волновать Сатико, Тэйноскэ выждал некоторое время и, стараясь ничем не выдать своей тревоги, направился к дому. (Хотя от флигеля до дома было от силы шесть шагов, он успел промокнуть до нитки.)
— Что значит этот вой сирены? — испуганно спросила Сатико.
— Не знаю, но думаю, ничего страшного не произошло, — ответил Тэйноскэ и добавил, что на всякий случай выйдет посмотреть, что происходит в округе. Надев поверх кимоно плащ, он уже направился было в переднюю, но тут через чёрный ход вбежала бледная, перепуганная О-Хару в одежде, почти до пояса забрызганной грязью.
— Беда, хозяин! — воскликнула она и рассказала, что, услышав сирену, сразу же выскочила на улицу: с самого утра она не перестаёт волноваться за Эцуко. Дойдя до ближайшего перекрёстка, она увидела, что там уже полно воды. Люди говорили, что громадной силы поток несётся с гор к югу, в сторону моря. О-Хару попыталась сделать несколько шагов но воде, но очень скоро вода дошла ей до колен, и течение стало сбивать её с ног. Тут с крыши соседнего дома она услышала злой окрик: «Стой! Куда тебя несёт?» На кричавшем была форма отряда гражданской самоохраны, но, приглядевшись, О-Хару узнала в нём зеленщика Яоцунэ. «Это вы, Яоцунэ?» — крикнула она ему. Тот, как видно, тоже её узнал. «О-Хару, ты что, с ума сошла? Дальше даже мужчина пройти не сможет. У реки ужас что творится, рушатся дома, гибнут люди».
От Яоцунэ О-Хару узнала, что в верховьях рек Асиякавы и Кодзакавы, по всей видимости, произошёл оползень, каменные глыбы, обломки домов и деревья, прибитые течением к железнодорожному мосту, образовали запруду река вышла из берегов, и вода, смешанная с илом и песком, хлынула бурлящим потоком по близлежащим улицам. Кое-где глубина воды достигает трёх метров. Из окон второго этажа люди вопят о помощи. О-Хару спросила у Яоцунэ, цела ли школа, но он ничего не знал.
Вообще, сказал он, разрушения особенно велики к северу от шоссе, возможно, районы у низовья реки пострадали не так сильно. Он слышал, что на западном берегу положение не столь бедственное, как на восточном. Но вот как обстоит дело со школой, ему неизвестно. В таком случае, решила О-Хару, она во что бы то ни стало туда доберётся. Нет ли какого-нибудь кружного пути? Нет, сказал Яоцунэ, куда ни пойдёшь, всюду вода, причём чем дальше к востоку, тем глубже. К тому же течение очень сильное, так и сбивает с ног. А если попадётся навстречу какой-нибудь булыжник или коряга, и вовсе пиши пропало, унесёт прямо в море — и поминай как звали. Дюжие парни из отряда самоохраны с риском для жизни ещё кое-как переправляются через поток, держась за канаты, женщине же это явно не под силу.
О-Хару ничего не оставалось, как вернуться домой.
Не теряя времени, Тэйноскэ бросился к телефону и попытался связаться со школой, но связь была уже прервана. «Ладно, я сам туда пойду», — сказал он жене. Тэйноскэ не помнил, что ответила Сатико. Помнил только, как она устремила на него долгий, затуманенный слезами взгляд и на мгновение крепко к нему прижалась.
Тэйноскэ быстро переоделся в старый европейский костюм, натянул на ноги резиновые сапоги и, набросив плащ с капюшоном, вышел из дома.
Пройдя метров пятьдесят, он вдруг заметил, что следом за ним семенит О-Хару. На ней было уже не прежнее насквозь промокшее и грязное платье, а бумажное кимоно с подвязанными тесёмками рукавами и подоткнутым подолом, из-под которого виднелась красная нижняя рубаха.
— Сейчас же возвращайся домой, — приказал Тэйноскэ, но служанка попросила разрешения хоть немного его проводить.
— Нет-нет, там вы не пройдёте, — сказала О-Хару, видя, что Тэйноскэ собирается повернуть налево, — идите за мной!
Вскоре они вышли к шоссе и, по-прежнему никуда не сворачивая, продолжали идти в южном направлении. До железнодорожной линии, где им предстояло свернуть налево, к школе, оставалось метров двести. К счастью, пока Тэйноскэ шёл без особого труда — вода не достигала даже края его сапог. Когда же он пересёк железнодорожное полотно и подошёл к старому шоссе, то, как ни странно, вода там оказалась ещё мельче. Отсюда уже виднелась школа — из окон второго этажа выглядывали ребятишки.
— Ну, радуйся, О-Хару, школа целёхонька! — услышал у себя за спиной Тэйноскэ. Голос, без сомнения, принадлежал О-Хару, имевшей привычку от волнения разговаривать сама с собой. Тэйноскэ удивился, увидав служанку: он думал, что она вернулась домой, как он ей велел. Какое-то время она шла впереди, указывая ему дорогу, но потом незаметно отстала, и Тэйноскэ совсем про неё забыл, тем более что последние несколько метров пришлось двигаться наперерез сильному потоку. В сапоги набралась вода, и он с трудом переставлял ноги. О-Хару, при её маленьком росте, вымокла в илистой воде почти по пояс. Всё это время она старалась не отставать от Тэйноскэ: в тех местах, где течение было особенно стремительным, она то опиралась на свой сложенный зонт, то цеплялась за телеграфный столб или ограду какого-нибудь дома.
Привычка О-Хару отпускать вслух замечания, обращённые к самой себе, была хорошо известна в доме. Когда ей случалось бывать в кино, она, захваченная происходящим на экране, то и дело восклицала: «Вот это здорово!» — или: «Интересно, что же он сейчас будет делать?» Другие служанки жаловались, что с ней невозможно ходить в кино, она способна уморить своими замечаниями. Тэйноскэ невольно улыбнулся при мысли, что даже в этой критической ситуации О-Хару осталась верна себе.
После ухода Тэйноскэ Сатико места себе не находила от беспокойства. Наконец, когда дождь несколько утих, она вышла за ворота. Мимо как раз проезжал автомобиль из пристанционного гаража. Узнав её, шофёр поздоровался, и Сатико поспешила расспросить его, не знает ли он, что происходит по ту сторону железнодорожной линии, где находится школа. По словам шофёра, сам он там не был, но, как ему кажется, школа не должна пострадать, ведь она стоит на высоком месте, хотя вокруг всё залито водой. У Сатико немного отлегло от сердца. Здесь, в Асии, продолжал между тем водитель, наводнение не такое уж сильное, куда хуже, по слухам, обстоит дело у реки Сумиёсигавы. Ему в тех местах побывать не пришлось, потому что и на шоссе, и на железной дороге движение полностью прекратилось, но люди рассказывают, что там творится нечто невообразимое. До станции «Мотояма» ещё можно кое-как добраться по железнодорожному полотну, но дальше к западу образовалось целое море грязной воды. Огромные волны несутся с гор, обгоняя друг друга и сметая всё на своём пути. Люди, уцепившись кто за татами, кто за ветви деревьев, отчаянно взывают о помощи, но спасти их невозможно…
Теперь Сатико уже всерьёз забеспокоилась о сестре. Она знала, что школа Норико Тамаки находится совсем близко от реки Сумиёсигавы, как раз там, где, по словам водителя, «образовалось целое море». Обычно Таэко шла пешком по шоссе и там садилась на автобус.
— Нынче, утром я как раз встретил вашу сестру, — сказал шофёр. — Она направлялась в сторону шоссе. На ней был зелёный плащ, верно? Я думаю, она успела добраться до места прежде, чем началось наводнение… Да, в тех краях положение серьёзное…
Не помня себя. Сатико побежала в дом и непривычно громким голосом позвала: «О-Хару» Тотчас же явившаяся на её зов служанка объяснила, что О-Хару ушла вслед за хозяином и с тех пор не возвращалась. Губы Сатико дрогнули, она заплакала, как ребёнок. О-Аки и О-Хана в растерянности молча смотрели на хозяйку. Устыдившись своих слёз, Сатико выбежала из гостиной на террасу и, всё ещё продолжая всхлипывать, спустилась в сад, Сквозь проволочную сетку, разделявшую их участки, она увидела бледное лицо Хильды Штольц.
— Госпоша Макиока, ваш супруг… всё есть благополючно? Эцуко-сан… благополючно?
— Муж пошёл за Эцуко. Кажется, школа не пострадала. А ваш супруг?
— Он скоро-скоро отправлялься в Кобэ за Петер и Руми. Я ушасно вольноваться.
Из троих детей Штольцев только маленький Фриц пока не ходил в школу, а Петер и Роземари учились в Кобэ, в школе при немецком клубе. Прежде Сатико нередко видела, как они по утрам выходили из дома вместе с отцом, который служил тоже в Кобэ. Однако в последнее время дети всё чаще ездили в Кобэ одни: из-за Китайского инцидента фирма, в которой служил их отец, значительно сократила свою деятельность и г-н Штольц сплошь и рядом оставался дома. Именно так случилось и сегодня. Г-н Штольц не поехал на службу, но потом, забеспокоившись о детях, отправился за ними в Кобэ. Никто ещё не знал тогда ни о том, насколько серьёзно наводнение, ни о том, что железнодорожное сообщение с Кобэ прервано, и теперь г-же Штольц оставалось лишь молить бога, чтобы муж смог благополучно добраться до школы.
Хильда Штольц говорила по-японски намного хуже своих детей, и для Сатико было затруднительно объясняться с нею — порой ей приходилось даже прибегать к своим скудным познаниям в английском языке.
— Вот увидите, с вашим супругом не случится ничего худого, — пытаясь хоть немного успокоить и ободрить соседку, сказала Сатико. — Затопило только Асию и Сумиёси, Кобэ же, по всей вероятности, вовсе не пострадал. Петер-сан и Руми-сан в полной безопасности, я в этом совершенно уверена, успокойтесь, пожалуйста.
Поговорив с г-жой Штольц, Сатико вернулась в гостиную, а ещё через несколько минут в воротах, которые она оставила открытыми, показалась Эцуко с Тэйноскэ и О-Хару.
Из рассказа мужа Сатико узнала, что школа Эцуко и в самом деле нисколько не пострадала. Но поскольку всё вокруг было затоплено водой, из опасения, что вода поднимется ещё выше, занятия отменили и детей отвели на второй этаж, где они ждали, пока за ними придёт кто-нибудь из родных. Таким образом, Эцуко ничуть не испугалась и только беспокоилась о доме. Тэйноскэ оказался в числе первых, кто поспешил забрать своих детей.
Поблагодарив директора и учителя, Тэйноскэ вместе с дочерью и О-Хару пустился в обратный путь. Только что, в школе, Тэйноскэ пожалел, что сразу не отправил служанку домой, — ему было неловко, когда она, вся мокрая и грязная, на виду у изумлённых учителей и родителей бросилась к Эцуко с громкими возгласами: «Барышня! Живая!» Но теперь присутствие О-Хару было просто неоценимо. Вода всё прибывала, и течение становилось всё более бурным, поэтому Тэйноскэ пришлось часть пути нести Эцуко на спине. Не будь с ними О-Хару, которая шла впереди навстречу потоку, принимая на себя его натиск, Тэйноскэ вряд ли удержался бы на ногах. Самой О-Хару, конечно, тоже было нелегко: временами вода доходила ей до пояса. Устав идти наперекор бегущему с севера потоку, они при первой же возможности повернули к западу, однако здесь, на уличных перекрёстках, передвигаться стало особенно трудно и опасно. К счастью, оказалось, что в одном месте протянут канат, и, ухватившись за него, они смогли благополучно миновать трудный участок, в другом им помог человек из отряда гражданской самоохраны, в третьем они были вынуждены рассчитывать только на себя да на зонтик О-Хару.