Сатико была не на шутку встревожена. По всей вероятности, сестра не случайно задумала ехать в Токио именно теперь, когда ни она, ни Юкико не могут отправиться вместе с ней. Она говорит, что настроена вполне миролюбиво, но что, если это только слова, а на самом деле она намерена добиться своей цели любой ценой, пусть даже ценой полного разрыва с «главным домом»? В таком случае она действительно должна быть заинтересована в том, чтобы ехать одной. Возможно, не стоит заранее себя накручивать, думала Сатико, но где порука, что под влиянием момента Таэко не допустит какую-нибудь нелепую ошибку? Если, паче чаяния, разговор между ними кончится ссорой, Тацуо ещё, чего доброго, вообразит, будто Сатико нарочно отправила сестру в Токио, чтобы попортить ему кровь. То, что она не нашла возможным сопровождать Таэко, будет истолковано не иначе, как демонстративное намерение остаться над схваткой и поглядеть, как Тацуо будет выпутываться из этой трудной ситуации. Цуруко тоже наверняка затаит на неё обиду: почему она не остановила Кой-сан, почему не внушила ей, что она не имеет никакого права причинять им беспокойство? Стало быть, Сатико должна бросить больного ребёнка и ехать с Таэко? Но в таком случае ей не удастся остаться в стороне от семейного конфликта, а между тем — и это было хуже всего — она до сих пор не решила для себя решить, чью сторону ей следует принять.
Юкико убеждена, что «планы» Кой-сан так или иначе связаны с Итакурой. Возможно, затея открыть ателье — всего лишь предлог. Кто знает, как изменятся её планы, когда она получит деньги? При всей своей практичности, Кой-сан слишком доверчива, и в конечном счёте этими деньгами будет распоряжаться Итакура. До тех пор, пока Кой-сан с ним не порвёт, ей нельзя давать деньги.
В рассуждениях Юкико, безусловно, была своя доля истины, и всё же Сатико не считала себя вправе чинить Таэко какие-либо препоны. При том, что она по-прежнему не одобряла намерения сестры выйти замуж за Итакуру, видя, с каким упорством и мужеством та идёт к намеченной цели, Сатико не могла и не хотела становиться у неё на пути.
Как бы ни распорядилась Таэко этими деньгами, они нужны ей для того, чтобы жить самостоятельно, ни от кого не завися. Если у Тацуо действительно есть какая-то сумма, записанная на её имя, он должен её отдать. Так считала Сатико, но в то же время она понимала, что, поехав вместе с Таэко в Токио, невольно окажется между двух огней более того, может возникнуть ситуация, когда ей придётся — хочет она того или нет — принять сторону «главного дома». Для того чтобы при любых обстоятельствах отстаивать позицию Таэко, потребовалась бы огромная смелость, а её-то Сатико в себе как раз и не ощущала.
32
Юкико самого начала возражала против того, чтобы Таэко ехала в Токио одна. Почему Сатико не может отправиться вместе с ней? Эцуко уже почти выздоровела, за домом есть кому присмотреть, так что Сатико может ехать со спокойной душой, тем более что с возвращением их никто не торопит.
Таэко не выказала особой радости, узнав о намерении сестры сопровождать её в Токио. Сатико поспешила объяснить, что едет только потому, что в противном случае у «главного дома» может возникнуть недоумение. Она не собирается ни во что вмешиваться. Кой-сан вольна поступать так, как сочтёт нужным. Возможно, Цуруко и Тацуо захотят, чтобы Сатико присутствовала при их разговоре, но она попытается уклониться. Если же это ей не удастся, её позиция всё равно останется сугубо нейтральной. Во всяком случае, она не сделает ничего такого, что могло бы повредить Кой-сан.
В письме, отправленном Цуруко, Сатико тоже дала понять, что не хотела бы вмешиваться в переговоры, ради которых Кой-сан едет в Токио, и просила не привлекать её к участию в них.
Приехав в Токио, Сатико остановилась в гостинице, Таэко же, во избежание кривотолков, намеревалась воспользоваться гостеприимством сестры и зятя — по крайней мере до тех пор, пока не обсудит с ними наболевший вопрос.
Из гостиницы Сатико сразу же позвонила сестре: Таэко хочет не откладывая ехать в Сибую, но не знает дороги, а она, Сатико, слишком устала, чтобы её проводить. Не мог бы Тэруо-тян приехать за ней в «Хамаю»? Цуруко сказала, что приедет сама. Если Сатико и Кой-сан ещё не ужинали, они могли бы пойти куда-нибудь втроём. Быть может, они встретятся на Гиндзе? Присутствовавшая при этом Таэко высказала пожелание, поужинать либо в «Лохмейере», либо в «Нью-Гранд», о которых она слышала от Сатико. В результате сёстры договорились встретиться в «Лохмейере», но, как выяснилось, Цуруко ещё ни разу там не была, и Сатико пришлось объяснять столичной жительнице, как туда добраться.
Приняв ванну, Сатико с сестрой отправилась на Гиндзу. Цуруко уже ждала их за столиком. До сих пор по счетам всегда платила Сатико, меньше других сестёр стеснённая в средствах, сегодня же Цуруко намеревалась взять расходы на себя. Она была ласкова и предупредительна как никогда, особенно с Таэко. Как хорошо, что Кой-сан выбралась в Токио, то и дело повторяла Цуруко и с оттенком некоторого смущения добавляла: право же, они с Тацуо давно уже собирались её пригласить, но в доме такая теснота, что ей просто негде было бы расположиться…
После ужина сёстры прошлись по Гиндзе до Симбаси. Там Цуруко с Таэко сели в метро, а Сатико пошла к себе в гостиницу.
Сатико решила для себя, что первое время, пока идут переговоры, ей не следует показываться в Сибуе. Чтобы не скучать без дела, она навестит свою подругу по гимназии, которая, выйдя замуж, переехала в Токио и жила в районе Аояма.
Утром на следующий день, когда Сатико просматривала газету, её позвали к телефону. Звонила Таэко: она хотела бы прямо сейчас приехать в «Хамаю». Что-нибудь случилось? Нет, просто ей скучно. Говорила ли она уже относительно денег? Да, сегодня утром у неё был разговор с Цуруко, но та дала ей понять, что без Тацуо решить ничего не может, а он всю эту неделю будет очень занят. Так что, по существу, разговор пришлось отложить до будущей недели. А пока ей хочется повидаться с Сатико. Сатико объяснила, что собирается в гости в Аояму, к своей давнишней приятельнице, и вернётся только вечером, часов в пять или в шесть.
Сатико засиделась у подруги дольше, чем предполагала, — её уговорили остаться на ужин, — и вернулась в гостиницу только в начале восьмого. Вскоре появилась и Таэко. Сегодня, сказала она, Тэруо повёз её смотреть храм Мэйдзи,[84] а оттуда они вместе приехали в гостиницу. Сатико ещё не было, а они очень проголодались. Хозяйка спросила, не подать ли им ужин, но Таэко вчера очень понравилось немецкое пиво, и она повела его в «Лохмейер». Они только что расстались у метро.
Судя по всему, возвращаться в Сибую Таэко сегодня не собиралась. Из её рассказа Сатико поняла, что сестра с зятем приняли её очень радушно. Уходя утром на службу, Тацуо сказал, что раз уж она выбралась в Токио, пусть погостит у них подольше. Роскошных апартаментов они предоставить ей не могут, но комната Юкико в полном её распоряжении. К сожалению, сейчас, он очень занят по службе и не может уделить ей достаточно времени, но через неделю надеется освободиться и будет полностью к её услугам. Впрочем, среди дня он и теперь может выкроить часок и повести её куда-нибудь пообедать. Сегодня он постарается взять для неё с сёстрами билеты в Кабуки.
Одним словом, сказала Таэко, Тацуо так старается ей угодить, что ей даже чуточку неловко. Она не помнит, чтобы когда-либо прежде с ней обходились так ласково. Сегодня, после того как Тацуо и мальчики ушли, Таэко улучила момент, чтобы рассказать Цуруко о цели своего приезда. Цуруко выслушала её внимательно и вполне дружелюбно, но сказала, что ей необходимо посоветоваться с Тацуо. В ближайшее время она вряд ли сможет это сделать: Тацуо приходит домой очень поздно — так что разговор придётся отложить до будущей недели. А пока что Таэко должна хорошенько отдохнуть и развлечься. Тэруо с удовольствием покажет ей город. А потом она может съездить к Сатико, которая, наверное, скучает одна в гостинице. «Трудно сказать, чем кончатся эти переговоры, — сказала в заключение Таэко. Поживём увидим».
Вчера, когда они проезжали в поезде Нумадзу, гора Фудзи была сплошь окутана облаками. «Это дурное предзнаменование!» — пошутила Таэко. Судя по всему, она и теперь не была уверена в успехе своей миссии и отнюдь не обольщалась теплотой, которой окружали её в «главном доме». «Видно, неспроста они меня так обхаживают, — сказала она Сатико. — Хотят подсластить пилюлю. Но им будет не так-то просто от меня отделаться». Тем не менее для Сатико было совершенно очевидно, что Таэко приятна сердечность, с какой её приняли в Токио.
Прошлой ночью Сатико почти не спала: ей было так тоскливо одной в гостиничной комнате! Неужели ей предстоит провести здесь целую неделю — с ужасом думала она. Но сегодня с ней была сестра. Они будут спать вместе, как много-много лет назад.
Сатико невольно вспомнилось детство, когда младшие сёстры спали рядышком, в одной комнате. У Цуруко была своя комната, они же — Сатико, Юкико и Таэко — занимали комнатушку наверху, такую маленькую и тесную, что им нередко приходилось стелить две постели на троих. Как правило, Юкико укладывалась в серединке, а Сатико и Таэко по краям. Не было случая, чтобы Юкико разметалась во сне — даже в самые душные ночи её спальное кимоно было подобающим образом запахнуто и сохраняло безупречно опрятный вид. Сатико словно наяву видела хрупкую, почти невесомую фигурку, благочинно вытянувшуюся рядом…
Утром, проснувшись, сёстры лежали в постели и, совсем как в детстве, разговаривали о всякой всячине.
— Что ты собираешься сегодня делать, Кой-сан?
— Не знаю.
— Ты хочешь что-нибудь посмотреть? — Всё вокруг только и говорят: «Токио, Токио», — а меня здесь никуда особенно не тянет.
— Да, нам с тобой милее Осака и Киото, верно? Кстати, как вы сходили вчера в «Лохмейер»?
— Мы ели шницели по-венски.
— Наверное, Тэруо-тян был доволен.
— Ты знаешь, Тэруо-тян встретил там своего товарища по гимназии. Он сидел в противоположном углу с родителями.
— И что же?
— Тэруо-тян покраснел, как рак. Я спросила, в чем дело. А он говорит: они ни за что не поверят, что вы — моя тётя.
— Возможно, он прав.
— Официант тоже всё время косился на нас. А когда я стала, заказывать для себя пиво, он прямо рот разинул. Должно быть, принял меня за гимназистку…
— Не удивительно. В европейском платье ты кажешься одного возраста с Тэруо.
В полдень позвонила Цуруко и сообщила, что у неё есть билеты в Кабуки на завтра. Стало быть, сегодня весь день Сатико и Таэко были предоставлены самим себе. После обеда они вышли на Гиндзу, выпили чаю в кондитерской, а потом сели в такси и проехали по городу мимо храма Ясукуни, квартала правительственных зданий, театра «Нититэки[85]». Когда машина поравнялась с кинотеатром в Хибии, Таэко, глядя из окна на толпу прохожих, сказала:
— Обрати внимание на эту ткань с узором в виде раскиданных стрел. Должно быть, это последний крик токийской моды. Сегодня я видела уже семь таких кимоно.
— Ты что же, считала?
— …Нет, ты только посмотри! Ещё одно и ещё… Таэко помолчала и потом вдруг без всякой видимой связи с предыдущим спросила:
— Ты замечала, что гимназисты ходят засунув руки в карманы? Скверная привычка! Мне рассказывали, что в какой-то осакской гимназии ученикам запрещено носить брюки с карманами. По-моему, это очень правильно.
Сатико всегда поражалась трезвости и категоричности суждений Таэко. «Что ж, в её возрасте, пожалуй, уже можно себе это позволить», — подумала она и кивнула в знак согласия.
33
Антракт близился к концу. Сёстры уже сидели в зрительном зале и ждали, когда поднимется занавес: в последнем отделении давали пьесу «Матабэй-заика[86]». Из громкоговорителя беспрестанно доносилось: «Господин такой-то, проживающий в районе Хондзё! Госпожа такая-то, проживающая в районе Аояма! Вас просят срочно подойти к администратору…» В числе названных был и некий господин из Нисиномии, и господин имярек из Симоносэки, и даже какая-то госпожа, приехавшая с Филиппин. «Кого только не встретишь в Кабуки! Сюда приезжают люди со всех концов Японии и даже гости из далёких стран», — восторженно переговаривались между собой сёстры.
— Постойте! — вдруг воскликнула Таэко, прислушиваясь к голосу в громкоговорителе: «…Госпожа Макиока! Повторяю: госпожа Макиока, проживающая в Асии, префектура Хёго…»
— Кой-сан, сходи, пожалуйста, выясни, в чем дело, — попросила Сатико.
Через несколько минут Таэко вернулась и, взяв со своего кресла сумочку и кружевную шаль, сказала:
— Можно тебя на минуту, Сатико?
— Что случилось? — спросила Сатико, выйдя с сестрой в фойе.
— А только что говорила с горничной из «Хамаи»…
Как выяснилось, горничную прислала хозяйка гостиницы. Дело в том, объяснила она Таэко, что госпоже Макиока звонили из Асии. Хозяйка решила, что нужно поскорее сообщить об этом звонке, но телефон в Кабуки был всё время занят, поэтому она и велела: беги скорее в театр. Но что, собственно, произошло, спросила Таэко. Подробностей горничная не знала, но, как она поняла, речь идёт о каком-то больном, чьё состояние резко ухудшилось, Нет, нет, девочка тут ни при чем. Дама, с которой разговаривала хозяйка, несколько раз повторила, что имеет в виду не девочку, у которой скарлатина, а кого-то другого, кто сейчас, лежит в клинике. Она сказала, Кой-сан знает, о ком идёт речь… Хозяйка спросила, не нужно ли передать госпоже Макиока что-либо ещё, и тогда эта дама сказала, что просит Кой-сан сегодня же выехать в Асию, а если у неё будет время, перед выездом позвонить домой.
— Речь идёт об Итакуре? — спросила Сатико.
В поезде Таэко между прочим упомянула о том, что Итакура лежит в клинике в Кобэ. Теперь она рассказала Сатико более подробно, что с ним случилось.
Неделю назад или около того у Итакуры разболелось ухо. Он обратился к врачу, но облегчения не наступало, и в конце концов врач сказал, что необходима операция. За день до отъезда Таэко в Токио его прооперировали, и всё, казалось, было благополучно. Итакура чувствовал себя превосходно и советовал Таэко не раздумывая ехать в Токио. И она поехала, не допуская мысли, что Итакуре, с его железным здоровьем, может грозить какая-либо опасность. Выходит, всё оказалось куда серьёзнее, чем она предполагала. Воспаление среднего уха само по себе не опасно, но если своевременно не принять меры, инфекция может перекинуться на головной мозг и даже привести к смерти. Судя по всему, положение очень серьёзно, иначе сестра Итакуры не решилась бы побеспокоить Юкико.
— Как ты намерена поступить, Кой-сан?
— Сейчас я еду в гостиницу, а оттуда — на вокзал. — Голос Таэко оставался совершенно спокойным.
— А что делать мне?
— Оставаться в театре и смотреть пьесу. Неудобно бросать Цуруко одну.
— Что мне ей сказать?
— Придумай что-нибудь.
— Ты говорила ей об Итакуре?
— Нет… — Таэко накинула на плечи шаль и направилась к выходу. — Можешь сказать ей, если хочешь.
Проводив взглядом сбегавшую по ступенькам Таэко, Сатико вернулась в зрительный зал. Пьеса уже началась. Внимание Цуруко было поглощено происходящим на сцене, и ничего объяснять ей не пришлось. Только потом, когда спектакль окончился и они в толпе зрителей пробирались к выходу, Цуруко спросила:
— Где же Кой-сан?
— Она отправилась куда-то с приятельницей. Сатико проводила сестру до Гиндзы. Вернувшись в гостиницу, она узнала от хозяйки, что Таэко только что уехала.
После телефонного звонка, сказала хозяйка, она сразу же забронировала для Кой-сан место в спальном вагоне. Перед отъездом Кой-сан разговаривала с сестрой в Асии. Сама хозяйка при этом не присутствовала, но Кой-сан просила передать Сатико, что, как она поняла со слов сестры, во время операции в рану попала инфекция и больной находится в тяжёлом состоянии. Прямо с вокзала Кой-сан поедет в клинику. В Сибуе остался её чемоданчик, и она просила Сатико захватить его с собой в Асию.