У подъезда никого не было. Алена взлетела по ступенькам и остановилась, ничего не видя после солнечного света. Из темноты вестибюля одновременно донеслись до нее два уже родных ей голоса.
— Где пропадала? — грозно спросила Глаша.
— Ведь приняли! Тебя… нас приняли! — звонко воскликнула Агния.
— Девочки! — скорее выдохнула, чем сказала Алена. И неожиданно для всех, привыкших к ее сдержанности, рослая девушка подпрыгнула, будто подброшенная взрывной волной, и закружилась, быстро отбивая ногами какой-то лихой ритм.
— Аленка! Ленка! Лена!
Она остановилась и только тут увидела возле Глаши и Агнии Лилю Нагорную, Женю Лопатина, Олега Амосова и еще какую-то девушку и двух парней, имен и фамилий которых она не знала.
— Все? Все приняты?
— Все, — ответило несколько голосов.
— А Эдик? А Валерий? Зина? Изабелла?
— Эдька, бедный, не прошел, — сказала Агния. — Пойдем, посмотришь список.
Приказ-список висел в «колонном зале». Алена сразу увидела свою фамилию, крепко зажмурилась, снова открыла глаза — нет, не приснилось, не показалось, не выдумалось! В приказе, хотя и не крупными буквами, ясно значилось: «Строганова Елена Андреевна». Она была так не готова к этому чуду, к тому, что можно написать матери: «При-ня-та!» И пусть это письмо читают все, пусть девочки отнесут его в школу, пусть прочтут все учителя. Все! Теперь ей уже не надо было сдерживать радость! Широко раскинув руки, она повернулась к Агнии — обнять, закружить ее. Но тут же заметила у выхода в коридор еще одну группу поступавших. Среди них были Зина Патокина и заплаканная Изабелла.
— К директору. Выяснять, почему не приняли.
— Зина разве?..
— Нет, Зина зачислена. Вот Изабелла…
— А Эдик здесь?
— Ушел сразу.
— Очень расстроен?
— По-моему, да. Хотя хорохорился — смеялся.
Алена оглядела стоявших возле директорского кабинета… Ах, как не хотелось сейчас огорчаться! Поспешно пробежав глазами весь список (свою фамилию она для верности прочла еще два раза), Алена потянула Агнию:
— Уйдем отсюда.
Радость захватывала, переполняла. Все отлично понимали, что не только розы ждут их впереди, но сейчас каждый чувствовал себя победителем.
Тянуло к товарищам по счастью, хотелось поближе узнать всех, поделиться несдерживаемым торжеством. Иногородние — Алена, Глаша, Агния, Лиля Нагорная, Александр Огнев, Миша Березов и Сережа Ольсен — отправились гурьбой на почту. Их возбуждение почему-то не передалось работникам почтового отделения, и дважды им сердито напомнили, что они находятся в учреждении, а не на футболе. Наконец, получив открытки, бумагу, конверты, телеграфные бланки, семерка свежеиспеченных студентов пристроилась кто сидя, кто стоя, за длинным столом. Притихли и принялись строчить. Одна Лиля долго вертела в руках две открытки и, встретив взгляд Алены, усмехнулась тихонько:
— Что-то лень. От ожидания не умрут, — и спрятала открытки в сумочку.
Вечером, как было условлено, поехали в парк культуры. К семерке иногородних присоединились Олег Амосов и Женя.
Алена все приглядывалась к Лиле и заметила, что хотя Лиля и смеется, и шутит как все, но ее глаза остаются рассеянными.
Парк всем понравился: бесконечные пруды, живописные мостики, центральная аллея с пышно разросшимися цветниками, деревья, пронизанные лучами солнца, и, наконец, знаменитый мысок, где гранитные ступени спускаются прямо в море и где, по словам Жени, «вечно дует морской ветер». Но Алена все же не удержалась от замечания по поводу этого скучного, серого, стоячего залива — разве это море?
— Лужа, — поддержала ее Агния. — Вот у нас, в Таллине…
— А река? — вдруг подхватил Саша. — Течет аккуратно, в сделанных берегах, как барышня в корсете. Вот у нас, в Сибири… Попробуй-ка огородить Енисей — он тебе покажет! Весной особенно.
— Думаешь, река спокойная? — в один голос вступились за свою реку Олег и Женя.
— Знаешь, какие наводнения у нас бывают? — добавил гордо Олег. Гибкий, как девушка, высокий мальчик петушился, размахивал не по-мужски легкими руками. — Река историческая! И даже очень опасная! Сколько жертв бывает!
— Что ж хорошего, что тонут? — засмеялась Агния.
— Да! Уж наша Волга-то — вот душевная река! Даже и сравнивать невозможно, — поддела Глаша, но тут она увидела расстроенное лицо Олега, во взгляде ее вдруг появилось какое-то смущение. Взяв его под руку, Глаша заговорила нежно: — Ну, Олежка, чего ты кипишь? Родное каждому милее.
А Женя, шедший впереди, вдруг остановился и сказал с комической торжественностью:
— Во всех концах Советского Союза прекрасны реки, моря и леса! И осень золотит и румянит листву. Но!.. — он указал на высокое раскидистое дерево с яркой желто-красной листвой:
— Гениально! Особенно последняя строка!
— Только лавра-то — монастырь, а дерево — лавр!
— И почему римская? Их и в Крыму сколько хочешь!
— Вот ведь как придираются, завистники! — с полной серьезностью заметил Огнев. — У Пушкина — брег, а у Женьки — лавра, там на одну букву меньше здесь — больше — поэтическая вольность! А «римская» — надо же понимать! — масштаб! Международный масштаб!
— Это же экспромт, граждане, экспромт! — весь красный от смущения, защищался Женя.
Любая бессмыслица, удачные и неудачные остроты и шутки в этот день вызывали бурное веселье — казалось, самые большие трудности позади, решающий этап пройден, а впереди пусть не гладкая, но уже завоеванная дорога к театру!
Смех дрожал в груди Алены, и никак было его не удержать. Принята! Принята! Теперь уж нужно так работать, чтобы добиться настоящих ролей. Комиссара из «Оптимистической трагедии» — одна против всех: «Именем пролетарской революции…» Хорошие, красивые слова, смелые поступки. Или трагические роли — это тоже прекрасно. Другую Ларису — Бесприданницу будет она играть. «Вещь? Я — вещь?..» — сквозь переполнявший ее смех Алена ощутила на мгновение беспомощную, смертную тоску раздавленного человека, и это, как ни странно, сделало ее еще счастливее — играть, скорее играть! Она не слышала, что сказал Женя, но все засмеялись, и она засмеялась, как бывало в детстве.
Лиля держалась чуть в стороне от остальных, помахивала темно-красной веточкой, сорванной для нее Огневым, и смотрела отсутствующим взглядом. А интересно, что она хочет играть? Алена подошла, взяла ее за руку.
— Хорошее у тебя имя — Лилия. Нежное такое, — сказала она, чтоб завязать разговор.
Лиля посмотрела на нее с легким недоумением.
— А мне вовсе не нравится, — она чуть дернула одним плечом и прищурилась. — Имя должно подходить к человеку. А мне оно как чужое платье.
— Ну, что ты! — Алена оглядела высокую, очень тонкую, несколько угловатую и плоскую, как у подростка, фигурку с толстыми, пшеничного цвета косами, загорелое лицо, узкое, нежное, отмеченное черной родинкой на левом виске, заглянула в глаза, немного раскосые, с тяжелыми веками и густыми стрельчатыми ресницами — ох, какие глаза! — и сказала уверенно: — Тебе удивительно подходит.
Лиля засмеялась:
— Меня бы назвать Акулей, Пашей — попроще. А то все твердят: Лилия, Лилия, какое имя! Нехорошо мне от него. Лиля, Лика — еще куда ни шло.
— Да брось ты! — Алена вспомнила, что Лиля не принимала участия в разговоре, когда все хвалились прелестью родных углов, почему-то подумала о ее ненаписанных открытках.
— А ты откуда сама-то?
— Я? — Лиля удивленно пожала плечами. — Не знаю. — И, видимо, желая перевести разговор, обращаясь ко всем, сказала: — А я-то на конкурсе в самом драматическом месте косой зацепила Сашину пуговицу. Чуть не фыркнула, а он хоть бы что!
И опять стали вспоминать экзамен. Алена, по крайней мере в десятый раз, изображала, как у нее «во весь рост поднялись волосы». Олег, тоже не впервые, рассказал, как ему пришлось закуривать и он «дико раскашлялся», потому что вообще не курит.
С моря потянуло холодком, сильнее запахли цветы, зелень и вода, плескавшаяся о борт кафе «Поплавок», на дорожках парка стало оживленнее. Новоявленные студенты, сидя за двумя сдвинутыми вместе столиками на верхней палубе, во второй раз заказали по двести граммов мороженого. Сейчас их стало уже двенадцать — приехала Зина с Валерием и двое почти незнакомых Алене парней: один, тот самый, что после консультации назвал Женю будущим Игорем Ильинским, а ей сказал, что она оригинальная, — Джек Кочетков. Второй — довольно красивый, темноглазый шатен в дорогом костюме, с подчеркнутым изяществом манер, — Володя Сычев. Он по всякому поводу произносил одну и ту же фразу: «Ясно, как туман!» — очевидно, считая ее остроумной, а когда улыбался, у него как-то выворачивалась верхняя губа, лицо становилось хитрым и теряло привлекательность — Алена не любила людей, которых не красит улыбка. Джек тоже сначала не особенно понравился ей: во-первых, почему Джек, если Яков? А во-вторых, не понравилась его развязность, но улыбка у Джека была открытая. Когда только подходили к «Поплавку», он повторил:
— Ты удивительно оригинальная!
Никто прежде не говорил этого Алене, сама тоже никогда не думала о своей оригинальности и сейчас невольно начала следить за собой: в чем, собственно, эта оригинальность? А Джек, пристально глядя на нее, сообщил, что цвет ее глаз «меняется ежесекундно, даже трудно определить, какие они!».
— У меня просто серые глаза, — возразила Алена, чувствуя преувеличение в словах Джека.
Джек рассмеялся, как старший над младшим.
— Вот именно «не просто». Они обладают массой оттенков. И меняются дьявольски быстро.
Потом он сказал, что руки у нее «музыкальные, нервные, выразительные».
Алену охватило буйное веселье — может, это и правда? Ведь ее же приняли! В числе шестнадцати, выбранных из трехсот! А девушек-то всего шесть, и какие! Она почувствовала, что теперь нужно как-то особенно действовать руками. Только вот… как?
Джек тихо, для нее одной, отпускал замечания о каждом из присутствующих. Замечания были метки, остроумны, иногда злы. Алена отвечала на них громким и, как ей казалось, красивым, оригинальным смехом. Она поймала на себе внимательный и слегка удивленный взгляд Огнева, стало почему-то стыдно за свой смех, и, скрывая неловкость, Алена с нарочитой серьезностью, будто это было для чего-то нужно, медленно оглядела всех сидевших. Слева от Джека в торце стола сидела Лиля — кажется, в первый раз Алена увидела на лице ее, в огромных глазах такое оживление, — захотелось узнать, что же рассказывает ей с видом заговорщика Женя, но в общем разговоре ничего было не расслышать. Напротив Алены сидели Агния, Олег, Глаша и Саша Огнев. По отдельным фразам и словам Алена поняла, что говорят о книгах Станиславского, — это на минуту кольнуло ее, она совсем не читала Станиславского. Справа от Алены сидели Валерий и Зина. Валерий что-то Алене разонравился. Конечно, он талантливый, умный, красивый, но зачем позволяет Зине командовать? Ну, она хорошенькая — все равно противно, когда мальчишка так поддается. А Зина, слушая его, улыбается так, что десны вылезают. Между Аленой и Сычевым сидят Миша Березов и Сережа Ольсен. Волосы у Сережи редкие, Гладко зачесанные назад и такие светлые, что голова иногда кажется лысой. А Миша Березов старый — он воевал, и ему чуть ли не двадцать семь. Но так он симпатичный, здоровущий — все остальные мальчишки перед ним как цыплята. А дружит Миша с Сашей Огневым.
Мороженое съедено, вечер кончается. И хорошо!
Скорее бы начинались занятия!
Глава четвертая. «Служенье муз не терпит суеты»
Волнение первого дня занятий было праздничным. Обостренное внимание жадно ловило все, чем жил институт, все представлялось полным значения и прелести. Великолепие белых стен, лепных потолков, мрамора, зеркал и скульптур не казалось уже грозным — нет! Алена не была уже робкой «поступающей», она глядела на все глазами хозяйки, замечая плохо промытый после ремонта темный угол вестибюля и трещину в зеркальном окне аудитории. По мраморной лестнице она поднималась неторопливо, поглаживая рукой владелицы холодные, гладкие перила. Но, конечно, не это было главным, не это придавало такое исключительное значение началу студенческой жизни.
На первом занятии — предмет назывался «сценическая речь» — выяснилось, что почти никто не умеет правильно дышать и говорить. У Глаши, например, не чисто звучало «ш», и все «шипящие глубоко сидели», сказала преподавательница Наталия Николаевна, немолодая женщина со свежим голосом. Оказалось, что Агния плохо произносит «д» и «т», вместо «деньги» говорит «дзеньги», вместо «тень» — «цень» и так далее. У большинства «подсвистывала» буква «с», а у Алены обнаружился южный акцент: «г», похожее на «х», неправильное «в» в конце слов и даже «незначительное оканье» — это уж от Вологды. У всех нашла Наталия Николаевна недостатки в дыхании и произношении, и после ее указаний стало до смешного удивительным, почему раньше не замечали их.
Урок ритмики тоже принес немало неожиданностей. Нина Владимировна сначала заставила походить и побегать под музыку, а потом сказала, что нужно учиться ходить. Когда понадобится для роли тот или иной характер походки, его легко найти, но прежде всего надо выучиться ходить правильно — естественно, просто, красиво.
Из восьми человек — курс был разделен на две группы — хорошая походка оказалась только у Агнии и у Саши Огнева.
— Что за прыжки? Надо ходить так, будто на голове у вас стакан, до краев налитый водой, и пролить нельзя ни капли! — требовала Нина Владимировна от Алены и Глаши, а на прощанье сказала: — Кто не будет следить за собой, никогда не избавится от недостатков. Уроки служат для проверки и помощи педагога, но правильное должно стать привычным, актер обязан работать все время, каждую минуту своей жизни. Кроме сна, конечно, — добавила она с улыбкой.
Поднимаясь по лестнице в новую аудиторию, Глаша с убитым видом говорила:
— Что же это будет за жизнь? Дышишь — думай, говоришь — думай, ходишь — думай! И куда у тебя воздух идет, и где язык, и что с губами, и как ноги ставишь. Да еще этот стакан с водой! Я заболею.
Во время вступительной лекции по изобразительному искусству Алена была совершенно поглощена своим дыханием — щупала, как расширяются нижние ребра, поглядывала на свои плечи, не поднимаются ли при вдохе, а выдыхая, беззвучно произносила слова с буквой «г» и отдельно букву. Лекцию слушала, как говорится, вполуха, но все-таки поняла, что знакомство с изобразительным искусством необходимо будущему актеру не только для повышения общей культуры, но и потому, что помогает изучать быт той или иной страны, эпохи. А при встрече с классическим репертуаром обязательно придется обращаться к живописи, скульптуре, архитектуре.
К концу лекции Алена устала дышать, даже голова закружилась.
Вчера первый курс почти в полном составе отправился в театр. Джек каким-то образом «охмурил» администратора, и их пропустили. Быстро рассредоточились в партере поодиночке, по двое.
Алена, пораженная грандиозностью театра, обилием света, размерами сцены и оформлением, готова была всем восторгаться.
После спектакля Глаша сказала зевая:
— Бледная муть. А ты никак всплакнула?
Алена растерялась.
— Немножко… в третьем акте…
— Ф-ф-фу! — шумно выдохнул подошедший Женя. — Три акта старый дядька переживает: уйти ему от семьи к милашке или не уходить!
— Где действие, где конфликт? — с негодованием воскликнул Олег.
— Психологический, внутренний конфликт! — горячо вступилась Агния. — И тема очень важная.
— Узкосемейная тема, — оборвал ее Джек, — драматургия беспомощная…
— Критик широкомасштабный, суждение высокоавторитетное… — точно передразнив интонацию, подхватил Огнев.