Юля кричать не собиралась. Она утерла рукой уставший рот и сказала шепотом:
– Вот этого он и боялся! Он ночей не спал, ты же при всех грозился на него!
– Я пьяный грозился. Не всерьез.
– Ага, пьяный! – с горечью возразила Юля. – Пьяный грозился, пьяный и убил бы в самом деле. Я-то дура была, молодая еще, а он понимал, что ты опасный. Вот он и решил... подстраховаться!
– Трус он у тебя большой, знаю, – справедливо и жестко сказал Укроп.
– Ага, ты очень смелый! Сарай зачем сжег?
– Это не я, это брат, когда меня засадили. От обиды. А я на себя взял, когда понял, что все равно сидеть. И поверили! Что из-под замка вылез и обратно сел – все поверили! Все были против меня! Папаша твой хотел меня только за хулиганство посадить на пару лет! А за сарай разозлился, сукин собственник, начал топить по полной программе! По всем статьям! И ты в придачу. А ведь любила, Юлечка? А? Или нет?
Укроп, желая лучше видеть Юлю, сел перед ней на корточки, спиной к спящему Декану – чтобы его паскудный вид не портил ему момента.
Юля глаз не отвела. Сказала с оценкой:
– Хорош мужик! Кто ж так делает? Связал женщину и спрашивает, любила или нет! Конечно, скажу, что любила!
– А на самом деле? – потребовал правды Укроп.
– Ну, и на самом деле.
– За что ж ты меня тогда так?
– А что было делать? – спросила Юля. – С одной стороны ты, с другой – отец, мать. А мне восемнадцать всего... Ты бы сумел выбрать? Только честно скажи!
– Не знаю, – честно сказал Укроп. – Очень я злился на тебя. Прямо до ненависти. Убить хотел. Прошло. В самом деле, тебе было трудно. Но ему-то! Его-то никто не заставлял себя по морде бить и по пузу чиркать! Актер больших театров, падла! Извини, Юлечка, он отец тебе, но падла. Объективно говорю.
– Тебе деньги нужны? – спросила Юля. – У меня есть кое-что, потом еще соберу. Бери и уходи, пожалуйста.
Укроп оскорбился:
– Ничего ты не поняла! Я два раза бежать пытался – думаешь, для денег, что ли? Нет, я продумал все! Своими ручками твой папа сейф откроет, деньги возьмет, принесет мне, а я их не возьму, Юлечка! Я их спрячу, а потом скроюсь. И звоночек в милицию: есть сведения, что бухгалтер Юлюкин спрятал деньги там-то и там-то. Сидеть ему, как и мне. А ты если что скажешь, в расчет не возьмут, ты родственница!
Юля даже не поверила:
– Ты, значит, все время об этом только и думал? Отцу моему отомстить? И все?
Укроп кивнул, подтверждая, но словами сказал вдруг совершенно иное:
– А давай уедем? Я же не просто сидел, я работал, я много чего умею! Уедем далеко, заживем, а?
Юля опустила голову. Поздно предложил он ей это. Слишком поздно. И слезы потекли по ее лицу. И хотела она это ему сказать, подняла голову, но тут вдруг глаза ее удивились, увидев что-то за спиной Евгения. Тот хотел обернуться, но не успел: очнувшийся от сна Декан подкрался и ударил Укропа прикладом по голове.
Укроп упал.
– Вот так вот, – сказал Декан. – Ясно теперь, почему он сюда меня заманил. Ничего. У меня свой план есть, я свое возьму, даже если кто-то по следу идет!
Не кто-то, а Кравцов по следу шел. Пропавший карабин навел его на однозначные мысли. Он заглянул к Вадику и спросил, не приходил ли кто за лекарствами от горла и легких. Вадик удивился и сказал: да, приходил Сашка за таблетками от кашля.
– Сашка? Не Михаила Куропатова сын?
– Михаила сын – Васька. Но Сашка, правда, Васькин друг.
– Ясно!
Кравцов помчался к Куропатову. Вадик увязался за ним. Кравцов был не против, лишь бы тот не шумел. У Куропатовых, несмотря на позднее время, не спали.
– Да вот, чайку решили попить, – сказал Михаил, указывая неловким поворотом туловища на стол, где не было ни чайника, ни чашек.
– Да нет, не пьете вы чай, Михаил Афанасьевич. А жаль, я бы попил. В горле першит, кашель у меня. Таблеточек нет от кашля?
– Нету.
– И опять жаль, Михаил Афанасьевич!
– Можно без отчества, я не Булгаков, – угрюмо сказал Куропатов.
– Неужели читали?
– А как же? «Мастера и Маргариту» наизусть. А говорить мне нечего.
– Совсем? – не поверил Кравцов. – И про то, кто сарай поджег? И про то, кто на самом деле Юлюкина порезал? И из-за кого весь сыр-бор был пятнадцать лет назад? А теперь серьезно. У них теперь оружие есть. Боюсь, не только для обороны. Делайте выводы.
Лидия, потеряв терпение, прикрикнула на мужа:
– Михаил! Чего отмалчиваешься?
– Думаю я.
– Думать, к сожалению, некогда! – не одобрил Кравцов его неурочную тягу к мыслительному процессу. – Ну? Пора идти, Михаил. Вы мне, в общем-то, не нужны, я знаю, где они. Мне ваш голос нужен, чтобы брат услышал. Понимаете?
– Я родного брата должен помочь схватить, что ли?
– А если он убьет кого-нибудь? Это лучше?
Куропатов молча поднялся и вышел из дома. По пути Кравцов давал ему инструкцию:
– Значит, так. Стучите, называете себя, я стою рядом. Дверь откроют, вы в сторону, я туда. Ну, а там по обстоятельствам.
– А если сразу начнут стрелять? – спросил Вадик.
– Сразу редко кто стреляет. Всегда есть секунда-две. А это очень много. И главное, ты не представляешь, насколько трудно попасть в человека, даже когда стреляешь в упор.
– А если профессионал?
– Я говорю про них, а не про себя, – скромно, но с достоинством ответил Кравцов.
Они пришли к дому Юлии. Куропатов постучал. Еще постучал. Ответа не было. Тогда Кравцов, жестом приказав Куропатову и Вадику отойти и лечь на землю, с разбега вышиб дверь плечом, ворвался, упал, покатился по полу. Вставая, увидел одним взглядом остатки еды на столе, повязку на полу и капли крови возле нее.
– Ясно, – сказал он. – Теперь они к Юлюкину пошли. Или уже у него.
Они были уже у него. Декан держал всех под прицелом. Бедный бухгалтер с трясущимися губами и руками рылся в комоде.
– Вот, – достал и показал он деньги. – Больше нет.
– Это ты нищим на паперти раздашь, – сказал Декан. – Придется тебе идти в кассу. Ключи-то у тебя?
– У меня. Там сейф, а в нем...
– Без подробностей. Если задержишься – сам понимаешь, что будет. Пять минут хватит тебе?
– Не обернусь. Десять хотя бы.
– Время пошло!
Юлюкин заторопился, но успел сказать дочери:
– Юля, ты потерпи. Я скоро. – И Укропу: – Что, дождался своего часа? Ну, радуйся!
– Не сделал бы ты подлость, ничего бы не было! – ответил Укроп, не сводя взгляда с дула карабина и трогая окровавленную голову.
– Время идет! – поторопил Декан.
Юлюкин вышел. Но едва он спустился с крыльца, его кто-то дернул в сторону, одновременно зажав рот. Юлюкин, тараща глаза, не сразу сообразил, что перед ним – Кравцов.
– Быстро говорите, что там происходит? – потребовал Кравцов. – Почему вас отпустили?
– Там... С ружьем... – еле вымолвил Юлюкин.
– Кто?
– Не Куропатов. Другой.
– Это плохо! Черный ход в доме есть?
– Какой?
– Ну, другая дверь?
– Есть! – обрадовался Юлюкин. – Я гараж пристроил, а к нему дверку излома прямо прорубил. Для удобства.
– Большое удобство! – оценил Кравцов. – Так. Вы открываете гараж и показываете мне дверку. А сами быстро назад – и ни во что не вмешиваться!
А в доме Декан читал нотацию Укропу:
– Нерасчетливо поступили, Евгений-ну-Афанасьевич! У вас тут личные дела, а я в каком виде получаюсь? Чуть ли не на подхвате у вас? Это даже не оскорбление, это хуже, у меня просто слов нет для обозначения вашего поступка. Надо было вам расстаться со мной. В целях вашей же безопасности.
– Хотел. Подумал: поймают тебя, а ты на мой след наведешь.
– Плебейское рассуждение. Хотя не лишенное оснований. Навел бы обязательно, поскольку вы для меня не личность. А если честно, даже и не человек. Мужик вы, несмотря на пятнадцать благородных лет, которые вы отдали тюремному честному сообществу. Убить вас надо бы – тем более что мужиков на Руси много, как где-то кем-то сказано.
– Не так уж теперь и много, – поправил Укроп. Не для самозащиты поправил, для справедливости.
Декан хотел, видимо, возразить, но вдруг прислушался. И лицо его стало именно таким, каким бывало, когда он в тюрьме вынимал заточку с принятым смертельным решением. Четкое, жесткое и одухотворенное ненавистью, поскольку ничем другим не способно было уже одухотвориться.
– Ага! – наставил он карабин на маленькую дверь, которую увидел в углу. – Привел-таки гостей, сволочь!
И начал стрелять в дверь.
– Папа! – вскрикнула Юля.
Евгений прыгнул сзади на Декана. Повалил, стал рвать ружье – и вырвал. И ударил Декана по голове, после чего тот затих и застыл. Тут ворвался Кравцов.
Евгений направил на него карабин.
Кравцов, не двигаясь, заговорил, глядя Евгению в глаза:
– Спокойно. Не надо. Зачем это? Ни к чему! Я все знаю. Обидел вас Юлюкин, сильно обидел. Вы отомстить хотели. Понимаю. Завтра же Юлюкин перед всем селом признается, расскажет, как все было. Признаетесь? – крикнул Кравцов.
– Признаюсь! До последней нитки! – послышался из сарая голос Юлюкина.
– А мне-то что? Срок давности вышел, ему ничего не будет! – закричал Евгений.
– Зато люди правду узнают. Вам мало?
– Мне все равно уже!
– Положите тогда ружье, – посоветовал Кравцов. – Стрелять смысла все равно нет. Ну, меня убьете, побежите, все равно ведь поймают. Еще кого-нибудь застрелите сгоряча.
– Никого я стрелять не буду. В жизни никого не убивал!
– Так и не убивайте!
И не выдержали нервы у Евгения. Стрелять он не стал, но и сдаваться не хотел. Дико взвыв, он бросил ружье в Кравцова. Тот от неожиданности отшатнулся и, споткнувшись о Декана, чуть не упал. А Евгений выскочил из дома.
Евгений, выскочив из дома, мчался по ночной деревне, потом свернул в лес. Кравцов бежал за ним. Он понимал: отпустить Евгения не имеет права. Но и стрелять в него не хотелось, хотя на этот раз в пистолете у него были боевые патроны.
Евгений направился к обрыву. Обрыв этот, высотой не меньше пятнадцати метров (для городских жителей поясняем: с пятиэтажный дом), славился тем, что в разное время с него упали две коровы, трактор, заезжий городской грибник и выпивший местный житель. И все со смертельным исходом. Евгений, конечно, про этот обрыв знал. И Кравцов понял его мысль. Еще немного – и Евгений достигнет края и прыгнет. Кравцов с маху упал на траву, поставил пистолет на две руки, прицелился. Стрелял он всегда отлично и много тренировался – не для того, чтобы метко попадать в людей, а для того, чтобы, если можно так выразиться, именно не попадать. То есть, конечно, все-таки попадать, но аккуратно.
Прозвучал выстрел. Евгений упал, будто ему дали подножку. Но упорно полз к обрыву. Кравцов настиг его у самого края. Взял за плечи и сказал:
– Ну, хватит. Бросьте. Не надоело бегать?
Утром в одной из комнат администрации лежал Дюканин, который очнулся, когда Кравцов бежал за Евгением, но обнаружил себя спутанным по рукам и ногам: Юлюкин постарался.
А Кравцов сидел на крыльце медпункта, карауля Евгения, временно туда помещенного. Скоро должна была прийти машина из района.
Михаил Куропатов подошел к нему. В лице его не было благодарности.
– Радуешься? – спросил он. – Подстрелил чело– века!
– Пришлось, – коротко ответил Кравцов.
– Уж убил бы сразу.
Кравцов промолчал.
– Пусти хоть повидаться. Засодят теперь навсегда.
– Не могу.
– Мент ты и есть мент! – махнул рукой Куропатов. – Никакого в тебе сердца. Пусти хоть на пять минут!
– Не могу. Там Юлия у него.
– А-а-а...
Понявший Куропатов сел рядом с Кравцовым. Но лицо его не смягчилось, и чувствовалось, отношения своего он к Кравцову не изменил.
Но до превосходной степени дошло отношение к Кравцову Вадика, когда участковый рассказал ему все подробности того, что случилось пятнадцать лет назад и о чем мы с вами уже почти все знаем.
– Нет, но как вы догадались? – изумлялся Вадик.
– Легко. Удивляюсь, почему следователи недоглядели. Ведь столько вопросов было очевидных! Почему Юлюкин в кусты пошел – вопрос! Почему порез был такой аккуратный и так сделан, будто резали не спереди, а от себя, снизу вверх и наискосок, – вопрос! Неужели Евгений так озверел, что полез резать человека, справляющего малую нужду? По версии Юлюкина так и было, но я точно знаю, что самый отъявленный рецидивист подождет в таком случае, даст закончить! Почему Евгений поджег пустой сарай, а не хлев и не дом, почему под замок вернулся, если вылезал, конечно, вопрос! Как мог, порезав отца, к дочери пойти в любви объясняться – вопрос! А главное, что меня смутило: свистульки он делал детям. Психология преступника – штука загадочная. Но все-таки: парень одним и тем же ножом делает свистульки пацанятам и режет человека! В голове не умещается!
– Мало ли что бывает! – Вадику тоже захотелось показать себя умным. – Вы вот про таблетки от кашля догадались – и я догадался. И тоже про таблетки, но другие, в связи с Кублаковым.
– Так-так-так! – оживился Кравцов. – Ну-ка, подробней?
– Понимаете, он перед смертью на аллергию жаловался. Сыпь пошла какая-то у него. Просил дать что-нибудь. Ну а у нас запас ограниченный, дал я ему димедрола. Он ушел. А на другой день праздник у них был. Тут я вспомнил, что он любитель выпить, а я не предупредил его, что димедрол с алкоголем категорически нельзя. Пошел его искать, встретил Шарова-старшего, Льва Ильича. Говорю: ищу Кублакова. Он: зачем? Я объяснил. Он говорит: не ищи, я ему сам скажу.
– И?
– И Кублаков напился в тот день, все видели. А потом утонул. Вывод какой? Или он мой совет игнорировал. Или Шаров ему ничего не передал. Но случайно или нарочно – вот в чем вопрос!
– А что бывает, если смешать?
– От дозы зависит. Вообще-то не смертельно, но заснуть можно в любое время и в любом месте. В том числе и в воде! – сказал Вадик с таким видом, будто только сейчас догадался, чем это могло кончиться. А Кравцов понял, что имеет дело С ОЧЕРЕДНЫМ ЗВЕНОМ В РАССЛЕДОВАНИИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ГИБЕЛИ КУБЛАКОВА.
Глава 5
Холодильник без мотора
Не успел Шаров-старший, то есть Лев Ильич, вернуться из больницы, как у него стащили кондиционер, который стоит столько, сколько, по выражению Читыркина, сам Шаров не стоит. Несмотря на это, кража не произвела на анисовцев никакого впечатления. У них своя система ценностей, которая выражается не в деньгах, а в сути той или иной вещи. Кондиционер в глазах анисовцев – вещь никчемная. Свежего и чистого воздуха вокруг и так хоть залейся. Правда, Лев Ильич намеревался поставить кондиционер в новом двухэтажном доме, который вот-вот достроит. Такой коттедж из красного кирпича с довольно небольшими окнами. Там, возможно, свежего воздуха окажется маловато. Но опять же, кто тебе виноват? Кто тебя просил хоромы строить? Кто просил дорогущий кондиционер покупать? В этих вопросах гнездится вековая мысль анисовцев: не хочешь, чтобы у тебя крали – не заводи лиш-него!
Такова система их ценностей. Приоритетов, как теперь любят говорить. Вот, к примеру, Желтяков Борис, кладоискателя Желтякова отец, лет тридцать, кажется, назад купил в городе тоже предмет бытовой роскоши: стиральную машину «Рига-7». Купил, повез домой на своих «Жигулях», которые честно приобрел, будучи крепко зарабатывающим комбайнером, а зимой строителем. Было начало марта. Желтяков спешил домой, чтобы порадовать жену, поэтому поехал не в объезд, по мосту, а по зимнику через реку Курусу. Но на спуске завяз в талых сугробах. Тогда он достал саночки из багажника, поставил на них стиральную машину и повез в село, чтобы взять там трактор и вызволить свои «Жигули». Зачем прихватил стиральную машину? Во-первых, опять-таки, хотел быстрее порадовать жену, а во-вторых, боялся, что без присмотра сопрут. Куруса – речка неглубокая, но быстрая, к весне часто с подталинами. И Желтякову не повезло: лед подломился, санки с машиной ушли в воду. Не очень далеко от берега при этом. Желтяков мигом разделся, нырнул. Вынырнул пустой. Еще раз нырнул, еще. На пятый раз вынырнул торжествующий, держа в руках бутылку водки, которую положил в машину, чтобы дома обмыть обнову. Мог бы и сам механизм вытащить, учитывая, что в воде всякая тяжесть становится гораздо легче, но побоялся простыть. Выпил махом бутылку, оделся и побежал в село. А стиральную машину так и снесло течением. Вы скажете: неправильно. Машина ценней бутылки водки и в смысле денег, и в смысле пользы. Ответим: как сказать! Не выпей он водку, мог бы замерзнуть насмерть! А жизнь ценней не только стиральной машины «Рига-7», но даже и «Жигулей», тут уж вряд ли кто будет спорить.