Никто также не удивился, когда при пожаре своего дома Читыркин бросился в огонь и, здорово обгорев, вытащил оттуда не деньги, не облигации, не телевизор и даже не жену Риту (которая, правда, вскоре сама выползла из окна, полузадохшаяся), а свою охотничью лайку Стрелу; она в ту ночь была дома из-за болезни лапы, Читыркин накануне ее лечил и бинтовал. От огня и дыма Стрела ошалела, выла и не могла найти выход, вот Читыркин и рискнул. Потому что деньги, облигации, телевизор и даже, извините за откровенность, жена – дело наживное, а второй такой собаки, такой умной и находчивой, не сыскать нигде и никогда. Без нее Читыркину охота не в охоту, а без охоты ему вообще не жизнь, следовательно, речь шла опять-таки не о собаке, а о жизни.
И наконец, никого не поразило, когда проходящие цыгане выменяли у однорукого бывшего гармонис– та Репчина его корову на отличную, хромирован– ную, настоящую импортную губную гармошку; подобной Репчин в жизни не видел, вот и соблазнился. И играл, не переставая, дня три, уйдя из дома и бродя вдоль Курусы, пока жена не настигла его, не отобрала и не сломала гармошку. Но Репчин об этом обмене все равно никогда не жалел и считал, что поступил правильно.
Короче говоря, вернемся в качестве примера к одному из самых верных приоритетов: если вы встретите анисовца в чистом поле и скажете: вот тебе тысяча рублей, а вот тебе бутылка водки, выбирай! – он в ста случаях из ста выберет бутылку. Он, конечно, понимает, не дурак, что за тысячу рублей этих бутылок можно купить целый ящик – но до этого ящика надо еще добраться, а бутылка – она уже тут, во всей своей реальности, ценность ее осязаема и несомненна.
Поэтому, повторяем, кража кондиционера показалась анисовцам пустяком.
Кража кондиционера показалась анисовцам пустяком, но не пустяком она показалась Льву Ильичу Шарову. В ней он увидел общую тенденцию.
Впрочем, началось все чуть раньше, еще до кражи, с момента, когда вернувшийся из больницы Шаров-старший на правах директора ОАО «Анисовка» начал ревизовать хозяйство и в первую очередь винзавод. Там он нашел множество упущений, а главное, что его возмутило, – падение производительности.
– Почему выход сока меньше, чем в прошлом году? Жмете плохо? – спрашивал он Геворкяна.
– Жмем хорошо, – ответил Геворкян. – Яблок меньше, Лев Ильич. Урожай меньше. Год такой.
– А у меня договора! И заказчикам все равно, какой год!
– Я отвечаю за технологический процесс, Лев Ильич, – заметил Роберт Степанович. – Я за урожай не отвечаю. У вас ко мне лично есть претензии?
– Не болеете вы за производство! – укорил Лев Ильич.
– Я делаю оптимально, что могу. А болеть за производство или нет – это дело моей совести. Если бы мы производили не эту отраву, а то, что я предлагаю, то есть приличное вино, я за такое дело не только заболею – я за него умру, если хотите!
И Геворкян ушел в цех.
Лев Ильич поехал в сады, и там ему показалось, что люди не бойко работают, без души. Поругался.
Заехал в мастерские: Микишин с Савичевым в домино играют среди бела дня, ссылаясь на обеденный перерыв.
Заглянул на строительство дома – и окончательно взбеленился, когда нанятый им в городе опытный бригадир Бычков пожаловался, что каждую ночь со стройки тащат доски, кирпичи и шифер.
Лев Ильич прыгнул в свой джип марки «Лендровер» и помчался к администрации.
В администрации Андрей Ильич и Кравцов играли в шахматы. Играли они не на одной доске, а каждый на своей. Это Андрея Ильича придумка.
– Ты милиционер, – сказал он Кравцову. – Когда ты сидишь и ничего не делаешь, никто не удивится. А когда я сижу и ничего не пишу или бумажек не ворошу, народ подумает: власть бездействует. Всем не объяснишь, что у власти тоже есть право на отдых. Тем более умственный.
Поэтому, когда кто-то входил, Андрей Ильич тут же убирал доску на тумбочку стола. Но сейчас никого не было, милиционер и глава администрации предавались умственному отдыху.
– Дэ-два – дэ-четыре, – осторожничал Шаров. – Ну вот, брат приехал, мне теперь полегче.
– Аш-семь – аш-шесть, – тоже не спешил Кравцов. – Заходил ко мне. Заботливый и энергичный мужчина. Сразу спросил, не нуждаюсь ли в чем...
– Это он молодец, умеет. Проявляет заботу... А-два – а-четыре, – развивал тактическую постепенность Шаров.
– Слон эф-восемь – бэ-четыре, – решился Кравцов. – А почему иногда говорят – село, а иногда – деревня? – спросил он вдруг.
– Цэ-два – цэ-три, – не поддался Андрей Ильич на провокацию. – Почему село, говоришь? Вообще-то у нас было как? Если нет церкви – деревня, если есть церковь – село. У нас церковь есть.
Тут он глянул в окно, убрал доску и углубился в толстую амбарную книгу.
В администрацию стремительно вошел Лев Ильич. Кивнул брату и подсел к Кравцову. Не рассусоливая, начал разговор жестко:
– Значит, так, товарищ старший лейтенант! Кублаков, ваш предшественник, работал лениво, плохо и грубо.
– За это его утопили? – спросил Кравцов, продолжая изучать положение фигур на доске.
– Кто утопил? – удивился Лев Ильич.
– Это у него такая идея, – объяснил Андрей Ильич.
– Не у меня, – поправил Кравцов. – Народ говорит. А народ зря не скажет.
– Народ! – возмутился Лев Ильич. — Я вам сейчас расскажу про народ! В деревне процветает мелкое воровство! Оно еще в советское время укоренилось, но сейчас надо в людях чувство своей собственности развивать – раз! И чувство уважения к чужой собственности – два! Я не хочу сказать, что Андрей Ильич попустительствует...
– А ты попробуй, скажи! – ввернул Шаров-младший.
– Но в одиночку он ничего сделать не может! – гнул свою линию Лев Ильич. – А Кублаков, как я говорил выше, своей должности не вполне соответствовал! Вам надо развить такую деятельность, чтобы все четко усвоили: неотвратимость наказания за любое правонарушение! Это самый важный милицейский принцип, не так ли? Вор должен сидеть в тюрьме! Правильно?
– Не совсем. Самый важный милицейский принцип не неотвратимость наказания преступника, – с некоторым трудом выговорил Кравцов, – а неотвратимость защиты населения. Да, вор должен сидеть в тюрьме. Но честный человек – не должен.
– Пожалуйста, без теории! – запротестовал Лев Ильич, хотя сам в нее и завел. – Я хочу, чтобы в Анисовке у людей кончилась психология безнаказанности, понимаете? Пример нужен! Надо просто-напросто поймать кого-нибудь и устроить показательный процесс!
– Как при Сталине? – уточнил Кравцов. Лев Ильич отмахнулся:
– При чем тут Сталин? Вы политику не припутывайте мне! Я не из Сталина исхожу, а вообще, между прочим, из Библии!
И Андрей Ильич, и Кравцов посмотрели на Льва Ильича с удивлением. И Цезарь, лежавший тут, тоже поднял голову и слегка склонил ее вбок, словно удивляясь.
– Да! – продолжил Лев Ильич. – Там ясно сказано: не укради! Без комментариев! То есть украл человек миллион или доску – все равно украл, пошел на преступление! И надо, чтобы до людей это дошло! Вот возьмем одного, поставим перед всеми – сразу станет ясно! Я проехался сегодня по хозяйству, и у меня волосы дыбом встали!
Андрей Ильич и Кравцов посмотрели на облысевшую голову Льва Ильича, размышляя, что он имел в виду. Цезарь, казалось, размышлял над тем же воп-росом.
Лев Ильич кипел:
– С завода оборудование тащат! Пусть по мелочи – гайки, гвозди, но тащат! Из сада яблоки волокут ящиками и мешками! С ферм корма прут! А дом мой? – Лев Ильич достал листок и начал зачитывать. – Восемнадцать листов шифера! Полторы сотни декоративного кирпича! Четыре мешка цемента! Рулон линолеума! Доски обрезной непрофильной метров двести...
– Постой, брат, постой! – поднял руку Андрей Ильич. – Это уже мне обида! Получается, я тут без тебя отдал дом на разграбление? У тебя там забор, колючка и два сторожа посменно сидят! Вот с них и спрашивай! И с бригадира своего, жулика! Сам его привез из города, сам и расхлебывай!
– Он честнейший человек! Я ему столько плачу, что ему шифер продавать смысла нет! Короче, с чего-то надо начинать! Я предлагаю: найти это все! – и Лев Ильич положил перед Кравцовым лист.
Кравцов изучал список долго. Но, похоже, думал о чем-то другом. Возможно, о том, как быстро у него в селе меняются воззрения на преступление и наказание. Вот, казалось бы, при поимке Евгения Куропатова он вел себя совершенно правильно. Надо было догнать? Надо. Надо было выстрелить? Надо. Однако по селу бродит мнение, что Кравцов хотел Евгения из пистолета до смерти убить, чтобы получить награду и вернуться в Сарайск с почетом, но промахнулся. Михаил Куропатов при встрече отворачивается, здороваться не хочет. Юридически Михаил не прав. А человечески? Неизвестно...
И в этом вот случае с Шаровым-старшим... Юридически все ясно: человека обворовали, надо принять меры. Но в Кравцова проникла уже инфекция, если так можно выразиться, анисовского мировоззрения, один из постулатов которого: у вора воровать не грех. Но кто сказал, что Лев Ильич вор? Он просто хороший хозяин! Он руководитель! За что и получает по справедливости больше других. Так? Не так! – возражает голос анисовского разума, внедрившийся в Кравцова. Легко сосчитать, что Лев Ильич получает не в пять, не в десять, а в тысячу раз больше любого анисовского трудящегося. Следовательно, он должен в тысячу раз лучше работать, что невозможно. Ну, хорошо, он трудится головой, мозгами, это ценнее, чем бить зубилом по железу или тяпать мотыгой по грядке. Но не в тысячу же раз ценнее!
Нет, надо отбросить эти ложные рассуждения. Следовать букве закона – и все будет в порядке, и совесть будет спокойна.
Правда, каким-то образом на этот раз буква закона совпала с анисовской логикой.
И Кравцов, отодвинув листок, сказал:
– Прошу прошения, не по форме. Это просто список. Даже подписи нет.
– Ладно, вот подпись! – Шаров-старший достал ручку и расписался.
– Извините, все равно не по форме. Положено составить заявление, приложить акт, желательно с подписями свидетелей, если таковые имеются, желательно также приложить товарные чеки на все украденное или его часть, которые доказывали бы, что это украденное в свою очередь не украдено, а приобретено честным путем. А после этого...
Лев Ильич перебил:
– Ты что, старшой, издеваешься, что ли?
– Таков порядок. Заявление при этом лучше направить в райотдел милиции, он в положенный срок рассмотрит и спустит мне на исполнение. И уж тогда райотдел с меня три шкуры сдерет, если я не исполню. Понимаете?
Лев Ильич долго смотрел на Кравцова, изучая прозрачность его ясных глаз. И повернулся к брату:
– Слушай, откуда этот гусь? Ты кого пригрел тут? Заявление ему, товарные чеки – это что еще за бюрократия? У нас, товарищ старший лейтенант, сельская специфика! Все видели этот кирпич, эти доски, что они мои, без всяких чеков! Их надо элементарно найти, а воров наказать!
– Да что ж вы сердитесь? – сердобольно спросил Кравцов. – Я же не против найти, я прошу только заявление по форме!
– Ладно! Будет тебе по форме!
Лев Ильич резко встал и вышел.
Андрей Ильич проследил, как он садится в свой «Лендровер» и отъезжает, и достал доску. Вдумываясь в позицию, сказал:
– Вот как бывает. Мамы у нас с ним разные. Моя была резкая, с голосом. А его тихая, молчаливая. А папа был гордый начальник сельского масштаба, но пьющий. Что в результате? Я получился вот такой, а он другой. Но мы друг друга любим. Твой ход.
– Конь эф-шесть – е-четыре! – стукнул по доске Кравцов.
– Опасно играешь!
– Знаю.
Кравцов не знал, что неприятности Шарова-старшего на этом не кончились.
Ужиная, Лев Ильич спросил жену Галину насчет кондиционера: не привезли без него, случайно?
– Нет. А какой он? Как в городе?
– Больше. Это я для нового дома, не кондиционер, а целая установка искусственного климата. С ионизатором, увлажнителем, пятьсот кубометров охватывает! Должны же были привезти.
– Может быть.
– Ну, позвонила бы! – рассердился Шаров. – Галя, я же весь в работе, хоть какая бы помощь от тебя! В городе вон женщины банками управляют!
Галина спокойно ответила:
– Я тоже банками управляю. С огурцами и помидорами.
Она, к сожалению, догадывалась, что мужу городские женщины нравятся не потому, что они банками управляют. Видела она городских его друзей. Каждый, как только в силу и в деньги вошел, поменял себе жену, у всех молоденькие, ножки и талии тоненькие, глаза голубенькие независимо от цвета, в глазах преданность и ласковая жадность, от которой мужики млеют. Вот и ее Лев, наверно, жалеет, что не хватает духу поменять жену, поэтому и злится, и упрекает в дело и не в дело.
Лев Ильич глянул на жену и будто понял ее мысли. И хотел утешить ее и сказать, насколько она ему дорога, несмотря на возраст и частичную потерю фигуры. Но к таким нежностям он не привык. Поэтому высказался обиняком:
– Да... Домашняя пища, она все-таки... Спасибо, Галя.
Стемнело. Умиротворенный Лев Ильич сидел перед огромным телевизором с Галиной и сыном Ленькой, а в это время к Анисовке со стороны межобластной трассы свернул грузовичок. «Газель» называется.
Машина заковыляла по деревенским ухабам, остановилась у дома старухи Квашиной. Квашина давным-давно, в глухое советское время, однажды на собрании высказалась, что неправильно грузовики разъезжают прямо по помидорному полю, давя колесами помидоры, вполне можно им и сбоку постоять, а ящики к ним поднести. Несмотря на утверждение бригадира, что, если не давить помидоры, а собирать все, никакого транспорта не хватит вывезти, Квашину за рационалистическое предложение сильно хвалили и сделали звеньевой. Но товарки почему-то смеялись над нею, носили ящики лениво, в результате половина урожая осталась на поле и сгнила или погибла от ранних заморозков, за что Квашину тут же наказали деньгами – и вообще чуть до суда не довели. Она испугалась на всю жизнь и поняла: лучше казаться дурее, чем ты есть. В таком духе с людьми и общалась, часто, правда, путаясь: то, что ей казалось глупым, люди принимали за умное – и наоборот.
Шофер, высунувшись из кабины, спросил Квашину, сидящую на завалинке:
– Бабушка, где Шарова найти?
– Который, что ли, глава адмистрации?
– А я знаю? Я знаю, что Шаров! Груз у меня. С документами!
– Если с документами, тебе в адмистрацию. Вон она, отсюда видно. Вон та здания! Не которая с забором, а после забора. Она без забора потому что. Прямо к ней и подъезжай!
Машина направилась туда. Шофер вышел, подошел к двери. Закрыто. Обошел здание. Никого. Он плюнул с досадой.
А в это время мимо прогуливались довольно веселые, хоть и трезвые, друзья: Володька Стасов и Колька Клюев. Колька женатик, постарше, но ростом пониже, телосложением худее и помягче характером, он при Володьке на второй роли. Володька же парень крупный, энергичный и, главное, неженатый, что дает ему возможность гордиться своим умом и по праву играть первую скрипку.
– Парни! – обратился к ним шофер. – Где Шарова найти? Я и так задержался, а тут черт не разберет!
– По какому вопросу? – спросил Володька.
– Да какой вопрос, груз у меня! Холодильник, что ли, судя по коробке!
– Ха! – обрадовался Володька. – Ай да Андрей Ильич! Спасибо! Сдержал слово!
И он объяснил Кольке, что, когда строил Андрею Ильичу летнюю кухню, баню и омшаник, тот предложил на выбор заплатить деньгами – но потом, или, например, холодильником – тоже потом, но раньше. Володька выбрал холодильник.
– И смотри – вот он!
– Эй, иди сюда! – позвал он шофера, который продолжал бесплодно ходить возле администрации. – Где расписаться? Имею полное право!
Шоферу было все равно. Он помог выволочь картонный яшик, сунул Володьке документы и ручку:
– Давайте расписывайтесь, мне некогда!
А сам стал закрывать машину.
Володька царапал, царапал ручкой – не пишет. Плюнул: