Теперь, много лет спустя, она видится самой себе как персонаж комикса, вот она стоит перед той витриной, вытаращив глаза и раскрыв рот, с пузырем над головой. «Бэмс!» — написано на пузыре. Как всегда пишут в комиксах, когда мечты персонажа разбиты вдребезги. Но этот персонаж еще не знает, что он персонаж комикса, он считает себя живым человеком и потому открывает стеклянную дверь магазина и входит, по-прежнему, надо полагать, с разинутым ртом и направляется прямо к Йоргену. Просто чтобы убедиться, что это действительно он. Только чтобы услышать его голос. Чтобы разглядеть в подробностях выражение его лица, когда он увидит ее, первоначальное удивление, минутный стыд, поспешно подавленное желание удрать, торопливый взгляд в сторону и чуть влево, выдавший, что вон тот пожилой мужчина, помогающий покупателю примерить пальто, — его отец, — а потом, спустя всего мгновение, торжество в глазах, когда он вспомнил, кто на самом деле он и кто она, и созревший план, и распрямившаяся спина, и левая рука, протянутая через прилавок, эта левая рука, на которой блестело помолвочное кольцо. А потом улыбка, та недобрая улыбка, которую Элси узнала, потому что на самом деле уже раньше видела ее, не видя, и которая заставила ее попятиться, покуда Йорген наклонился вперед и спросил:
— Чем могу быть полезен юной даме?
Это был он. Это была его рука. Его губы. Его голос. И в течение одного мгновения, одного вздоха она увидела, почувствовала, поняла, что он опасен, очень опасен, что это самый опасный человек из всех, кто ей встречался в жизни, и что-то пробормотала в том смысле, что ошиблась, зашла не в ту дверь, простите, извините за беспокойство, и в следующий миг уже снова была на улице. И бросилась бежать. И бежала всю дорогу до вокзала, и продолжала бежать, когда приехала в Ландскрону, сквозь роддом и роды, и назад в Ландскрону, бежала все вперед и вперед в некой вечной панике, пока не добежала наконец до Кальмара и этой съемной комнаты и этой кровати, где наконец обрела забвение. Да, так и случилось. Йоргена больше не существовало Он только выдумка. Померещившееся ей чудовище. Он больше никогда не сможет причинить ей зла.
Но чего она так испугалась в тот день? Что, по ее мнению, он мог с ней сделать?
И теперь, много лет спустя, Элси обхватила плечи и снова села на кровать, и сидела так в собственных объятиях, баюкала себя, покачивая туда-сюда, пока не опомнилась — что она делает, как это выглядит, она же ведет себя как ненормальная.
— Идиотка чертова!
Это было шипение сквозь зубы. Она выпустила себя из собственных объятий и сморгнула влагу, выступившую в глазах только оттого, что Элси сидела много минут подряд и не мигая глядела в одну точку, — потом снова встала и постаралась вернуться в реальность. Она ведь не в Кальмаре. Она в Лондоне. Вместе со своим сыном. Сыном, который к тому же знаменит, которого девушки встречают восторженными криками, обладателем счета в банке и идеальной репутации. В общем, предметом гордости. А не стыда.
Стыд. Больше от этого слова увернуться не удастся. Придется признать. Она стыдилась своего сына. Стыдилась самого его существования. Сбежала от него. И боялась его, потому что это сын Йоргена. И только теперь, когда Бьёрну уже девятнадцать лет, до нее это дошло. И она закрыла лицо руками, прячась от себя самой, пока волны стыда накатывали на нее, одна за другой.
— Господи, — глухо простонала она. — Господи!
— Here? [27]— спросил Бьёрн, когда такси остановилось около секционного дома из красного кирпича.
— Here, — ответила Кэролайн.
Повернувшись к нему, она улыбнулась такой притягательной улыбкой, что у него закружилась голова, и на какой-то миг он замер, пораженный, что человеческое существо может быть таким красивым, таким шелково-нежным, таким душистым…
— Please, [28]— сказал он. — Не уходи. Не оставляй меня.
Она рассмеялась:
— Please what? [29]
Это он перешел на шведский. И хорошо, наверное, ведь он не хотел, чтобы она узнала и поняла.
— Мы сможем увидеться завтра? — спросил он вместо этого по-английски.
Она улыбнулась шире:
— Сможем, конечно… Ведь мы уже договорились.
— А потом ты могла бы приехать в Швецию, я пришлю…
Она поцеловала его в щеку:
— Посмотрим. Поговорим об этом завтра.
Пытаясь справиться собой, он взял ее правую руку в свои и поцеловал кончики ее пальцев.
— До встречи, — сказал он.
— Да, — сказала она. — До завтра.
И вот она выскользнула из машины и поднялась на три ступеньки одного из парадных.
Путь обратно был длинным и приятным. За окнами машины было темно и очень тихо. Таксист казался тенью, широкой тенью, он не произнес ни слова, пока они снова не очутились в центре и вокруг не засверкали городские огни.
— «Стрэнд-Палас», вы сказали?
— Да, — сказал Бьёрн.
— Прекрасный отель.
— Да.
— Роскошный.
Наступило молчание, потом Бьёрн подался вперед и схватился за спинку переднего сиденья.
— Простите, а тот район…
Он слышал, как по-мальчишески звучит его голос. И таксист это услышал, это чувствовалось по интонации, с которой он ответил:
— Где та девушка живет?
— Да, что это за район?
Таксист пожал плечами:
— Трудно сказать, на сегодняшний день. Раньше я сказал бы, что это обычный район, где живет средний класс, а теперь… Толком даже не знаю.
— Ага…
Таксист сбавил скорость.
— Там часть домов перестроили. Сделали там квартиры, маленькие квартирки для молодежи…
Бьёрн не удержался:
— Думаете, она в таком живет?
Таксист снова пожал плечами.
— Не имею представления, — сказал он. — Но она очень ничего. Просто очень!
— Уу! Lover Воу! [30]
Бьёрн оглянулся — он стоял у стойки администратора. Ключ от номера уже лежал на ладони. Буссе как раз вышел в фойе, он брел, чуть покачиваясь, а Пео, шедший следом, вытянул руку вперед и держал ее в паре сантиметров от его спины.
— Вернулся все-таки, — произнес он, обращаясь к Бьёрну.
— Ну да, — сказал Бьёрн. — А остальные где?
— А хрен их знает, — сказал Пео. — Мне как-то насрать. Мне спать пора.
Буссе отступил вбок и проговорил заплетающимся языком:
— Но какого хрена…
Пео глянул на него:
— И ему спать пора.
Бьёрн, подняв брови, кивнул в сторону Буссе:
— Может, помочь?
— Ну давай, — сказал, поколебавшись, Пео. — Спасибо.
Буссе плюхнулся на красный диван, пока Пео брал ключи, и закатил глаза, но тут Бьёрн наклонился над ним и сказал:
— Пошли. Пойдем наверх.
Буссе захлопал глазами, потом самостоятельно поднялся, встал перед Бьёрном, положил руки ему на плечи и с трудом выговорил:
— Как ты, бля, только умудряешься?
Бьёрн улыбнулся:
— Что умудряюсь?
— Да всех телок. Как ты, бля, умудряешься?
Улыбка Бьёрна погасла.
— Не твое собачье дело, — тихо проговорил он. — Совершенно не твое собачье дело.
Сквозь лед
~~~
— Андерс, — говорит Ульрика. — Есть минутка?
Он поднимает голову и в следующий миг смотрит ей прямо в глаза. Внезапная мысль прорезается в мозгу. Ульрика есть! Она существует на самом деле!Он улыбается. Просто не может не улыбаться. У нее карие глаза. Взгляд серьезный и совершенно открытый, без притворства.
— Выпейте кофе, — говорит он и выдвигает соседний стул. — Роланд как раз собирался рассказывать…
— Потом, — отвечает она. — Думаю, вам лучше подняться к себе. Прямо сейчас. Немедленно.
Только теперь до него доходит, что ей, видимо, нужна его помощь. Андерс поднимается и молча кивает оставшимся за столиком. Ульрика идет короткими быстрыми шагами через кают-компанию и начинает говорить, едва они выходят в коридор, но так тихо, что приходится наклониться, чтобы расслышать.
— Эта Сюсанна…
Ульрика умолкает, и ему вдруг хочется обнять ее, но в последний момент он удерживается.
— Да?
— Ее вырвало. Около лаборатории.
— Морская болезнь?
Ульрика смотрит на него:
— Нет. Ведь качки никакой нет.
Он чувствует себя дураком. Она права. Никакой качки нет, но он судорожно ищет какой-нибудь довод в поддержку своей реплики.
— Недавно насосы включали. Некоторых от этого укачивает.
Ульрика кивает. Пожалуй. Есть люди, которых укачивает, когда судно начинает переваливаться с боку на бок, чтобы расколоть самый крепкий лед.
— Нет, по-моему, что-то другое. Она кажется немножко…
— Немножко что?
— Странной.
Ага. Значит, нервы,тут же думает он, но сразу спохватывается. Врачу следует сохранять непредвзятость.
— Где она?
— На передней палубе, — говорит Ульрика, — около лаборатории.
Она сидит на палубе, поджав ноги и оперев голову о колени. На секунду Андерса охватывает раздражение, и он уже хочет сказать ей, чтобы встала немедленно, чтобы не сидела в тонких джинсах на ледяной палубе, и указать на то, что у женщин есть причина беречь малый таз от переохлаждения, и эта причина называется «цистит», — но тут же видит, как Ульрика опускается на корточки возле Сюсанны и кладет ладонь ей на голову. Простой жест, но исполненный такой нежности, что раздражение исчезает, и он растерянно стоит рядом. Волосы Сюсанны распущены и упали на лицо. Она босая. И без куртки, только в тонком синем свитерке. А чуть в стороне виднеется ее рвота. Андерс тоже опускается на корточки.
— Здравствуйте! — говорит он. — Ну, что такое?
Она что-то бормочет, он не может расслышать что.
— Вы можете на меня посмотреть? — спрашивает он.
Она что-то отвечает, но ему не слышно. Он кладет ладонь ей на лоб — ледяной и влажный — и осторожно приподнимает ей голову. Мгновение она смотрит на него, потом медленно закрывает глаза. Он убирает руку.
— Надо отвести ее внутрь, — говорит Андерс Ульрике.
Ульрика кивает и подхватывает Сюсанну под правую руку. Андерс берется за левую. Им удается почти поставить ее на ноги, но тут она легким движением выворачивается у них из рук и снова опускается на палубу.
— Не хочу… — говорит она.
Андерс и Ульрика переглядываются, потом нагибаются и снова хватают ее за руки и тащат.
— Надо, — говорит Ульрика.
Сюсанна очень бледная. Нос покрылся бисерными каплями пота.
В коридоре она становится более покладистой, начинает идти, хоть и маленькими шагами и полузакрыв глаза.
— Мне просто стало плохо, — объясняет она, когда они уже вошли в медпункт. — Теперь все в порядке.
Андерс смотрит на нее. Не похоже, что все в порядке. Совсем даже. Она по-прежнему в испарине и совсем бледная. Правая рука чуть дрожит, на груди пятна от рвоты.
— Но я все равно должен вас осмотреть, — говорит он. — Если не ради вас, то для себя самого. Садитесь.
Он проводит ладонью по кушетке, и она садится, но в этот момент обнаруживает пятна на груди.
Со звуком «буэ» она стягивает свитер. Мгновенное движение, но достаточное для того, чтобы ее щеки порозовели. Потом она, словно опомнившись, моргает несколько раз, смотрит сперва на Андерса, потом на Ульрику, потом тыльной стороной руки вытирает нос. У нее черный лифчик, а кожа на животе совсем белая. Как будто там никогда не было загара.
— Меня стошнило?
Ульрика улыбается ей, но ничего не говорит. Андерс кивает:
— Да. Позвольте взглянуть вам за ухо.
Она поднимает руку вверх и проводит за ухом.
— Пластырь на месте.
— Да, но…
Она смотрит на него и, похоже, решает прекратить сопротивление, ее рука скользит мимо уха и только приподнимает волосы, Андерс наклоняется и ковыряет пластырь пальцем, сам не зная зачем.
— Вы не приляжете? — говорит он и хватает стетоскоп. Она подчиняется без возражений, он наклоняется и ставит чашечку ей на левую грудь. Звук прекрасный, только чуть чаще нормы.
— Я схожу к вам в каюту и принесу чистый свитер, — говорит Ульрика из-за спины Андерса.
Ее сердце начинает бешено биться.
— Нет, — говорит она. — Нет…
Но Ульрика уже вышла.
— Но почему? — спрашивает Ульрика.
Теперь все трое стоят у Сюсанны в каюте. Сюсанна закрыла за ними дверь, но сделала только пару шагов и встала, прислонившись спиной к шкафу.
— Я не знаю, — говорит она. — Я вообще понятия не имею.
Женщина без тела по-прежнему лежит на койке. Синие гольфы по-прежнему смотрят мысками в разные стороны и лежат так далеко друг от друга, точно она расставила ноги. Трусы наглаженные и белые. Выглядят как новенькие, и лифчик тоже.
— Это ваше белье?
Андерс с удивлением слышит собственный голос. Удивительно, что он вообще находится в этой каюте, что видит то, что видит.
— Да.
Сюсанна старается, чтобы голос звучал как обычно, это чувствуется, но не помогает. Он кажется тонким, как ниточка.
— И ремень ваш?
Она кивает, теперь молча. Ульрика делает шаг вперед и протягивает руку к наволочке, но замирает, так и не притронувшись, и отдергивает руку.
— Крестики вместо глаз, — произносит она вполголоса. — И ремень вокруг шеи…
Сюсанна, снова побелев, хватается пальцами за дверцу шкафа. Словно вот-вот сознание потеряет. Или ее опять вырвет.
— Вы сядьте. — Андерс отстегнул резиновую ленту, удерживающую стул возле письменного стола. Она опускается на стул, не заметив, что к спинке по-прежнему прислонен ноутбук, но это ничего, потому что она тут же наклоняется вперед, уронив голову на колени. Знакомое движение, оно странным образом внушает Андерсу доверие. Он вытаскивает компьютер у нее из-за спины и кладет на стол.
— Это что — шутка такая? — спрашивает он.
Сюсанна издает тихий стон, Ульрика делает шаг к ней и кладет ладонь ей на спину. И говорит:
— Нет. Это не шутка. Надо сообщить Роланду.
— Нет, — говорит Сюсанна. — Нет, пожалуйста…
— Как же, обязательно нужно сообщить, — настаивает Ульрика.
Тем не менее никто из них не идет за Роландом. Вместо этого все молчат, и в молчании сперва Ульрика, потом Андерс садятся на диван, наискосок от койки, и смотрят на женщину без тела. Пытаются понять, что это такое перед ними.
— Я ведь заперла дверь, — наконец говорит Сюсанна. — Я всегда запираю.
Ульрика кивает, а сам Андерс сидит молча и неподвижно.
— Я стала запираться с тех пор, как это началось…
— Началось?
Голос Ульрики тоже сделался высоким и тонким. Сюсанна кивает:
— Он бывал тут раньше. И делал всякие вещи.
Андерс кашлянул:
— Что делал?
— Рылся в постели. Выкидывал одежду из шкафа. Пописал на стенку…
— Пописал на стенку?
— Да. Поэтому я выбросила свитер в море. И полотенце. И получила выволочку от Роланда.
— Но, господи…
Кажется, Ульрика не верит собственным ушам. Это хорошо. Значит, не он один. Сюсанна это замечает — вот она выпрямилась и отвела челку со лба.
— Но я никому ничего не говорила. Я и сегодня бы ничего не сказала, если бы…
Ульрика кивает:
— Понятно.
Что ей понятно? Андерс взглядывает на нее, но она его не видит, она смотрит на койку.
— Брр, — говорит она.
— Это точно, — говорит Сюсанна, и слабая улыбка появляется на ее лице, а тем временем левая рука лезет в карман брюк за резинкой для волос, Сюсанна собирает волосы в хвостик и встает. Теперь она выглядит как обычно. Бледная, но без болезненной бледности.
— У меня давление очень низкое, — объясняет она. — Иногда от этого бывают обмороки. Или тошнит.
А потом она делает два шага к койке и несколькими быстрыми движениями уничтожает женщину без тела, потом с охапкой белья в руках оборачивается и смотрит на Ульрику и Андерса.
— Спасибо за помощь, — говорит она. — Сейчас пойду уберу за собой на палубе.
~~~
Поначалу Андерс и Ульрика сами не знают, куда им идти. Они стоят в коридоре и смотрят на Сюсанну, пока она открывает дверь в каморку для уборочного инвентаря, наливает воду в ведро и приносит швабру. Вернувшись, она взглядывает на них, чуть улыбается.