«И проходили попы хрестьянские, крестили пятигорских чер-
кас», но мало в этом преуспели. Давление со стороны ислама окажется
впоследствии куда мощнее...
Русским царям частенько будет не до «черкас». Тут Казанское
ханство да Астраханское, там — большие хлопоты от крымских татар, а
с запада поляки паки прут и паки со своими лжедмитриями окаянны-
ми, из полночных стран наскакивают задиристые, как петухи, швед-
ские венценосцы, а под боком, у себя дома, — крестьянские волнения.
А мир уже начнет понимать, что он круглый, что он вертится сам
и сам же вокруг солнца вращается. Правда, земным владыкам будет
еще далеко до понимания той простой истины, что самые громкие
подвиги совершаются не под рев мортир и кулеврин, не в завоеватель-
ных походах и не при свете пылающих городов. Владыки земные, на-
верное, очень бы разгневались, если бы им сказали, что не их крова-
выми деяниями будут восхищаться далекие потомки, а тихими трудами
неких людей, при жизни не возносившихся на вершины славы.
Трудами, например, одного англичанина из города Стратфорда,
человека незнатного и небогатого, сочинившего несколько историй
про выдуманных им королей, принцев, дворян разных званий и даже
слуг.
Или трудами однорукого бунтаря-правдолюбца, который за годы
сидения в испанской тюрьме исписал ворох бумаги, поминая на каж-
дом шагу странного джигита по имени Дон-Кихот.
Или трудами длиннолицего поляка, не нашедшего для себя более
приличного занятия, чем разглядывание звездного ночного неба и ри-
сование всяких кружочков и кривых линий.
...Век, еще полвека, еще четверть века... Мир подлунный оставал-
ся для Кабарды таким же, как и прежде, — ничуть не круглее. И он со-
всем не вертелся. И все с тем же упрямым постоянством, достойным
лучшего применения, враждовали между собой князья.
ЧАСТЬ ГЛАВНАЯ
ХАБАР ЧЕТВЕРТЫЙ,
подтверждающий, что ворон кружит там,
где лежит падаль, а уорк — где лежит богатство
— Как ты меня напугала, проклятая змея! Ведь я чуть не наступил тебе на
хвост! Жаль, что в нору, гадкая тварь, заползла, а то палка моя наготове... Теперь
ты, наверное, смеешься над старым Адешемом. Ну, смейся, смейся, подлая! В сво-
ей норе не то что змея, даже мышонок — герой. А мы еще посмотрим, далеко ли
ты спряталась...
Адешем — бедный, но всеми уважаемый крестьянин, пшикеу, — больше все-
го любил разговаривать сам с собой или с лошадьми тлекотлеша Тузарова, чьи та-
буны все лето паслись на сочном разнотравье в верховьях реки Балк.
Лошади никогда не придирались к речам Адешема, не искали в них неудач-
ных слов или кривого смысла, никогда не перебивали. Сам себя Адешем прерывал
редко. А ведь среди людей, прежде чем сесть, надо осмотреться, а прежде чем ска-
зать, надо подумать.
Расковыривая крепкой палкой нору в пологом и рыхлом каменисто-
песчаном откосе, почтенный табунщик продолжал без устали поносить змею:
— Уж я доберусь до тебя, коварная гадюка! Мазитха, бог лесов, да Шумуц,
бог всякого дикого зверя, не откажутся помочь бедному табунщику. Чуть не ужа-
лила, а?! Да еще в такое время. Все лето прошло спокойно, уж сегодня мы собира-
емся гнать лошадей на Тэрч (Терек), в Тузаровское селище. А что, если б я полу-
чил смертельную каплю яда? Не видать мне тогда ни Тэрча, ни двух заработанных
овец, ни жеребенка. Да кто знает, может быть, Каральби Тузаров подарил бы мне
и жеребенка... — Палка наткнулась на что-то твердое, и раздался короткий при-
глушенный звон металла. — Э-э-й, змеиная гуаша! Уж не в железном ли доме ты
живешь? — Адешем еще сильнее заработал палкой и отхватил широкий пласт
песчаника. — Это что такое?! Так и есть: змеиный дом из железа. Клянусь злато-
щетинной свиньей Мазитхи, сверху тут истлевшая кожа, а под ней — настоящий
булат! Да ведь это панцирь! — Адешем ухватился рукой за край панциря и извлек
его на свет божий.
Когда табунщик очистил стальную поверхность от песка и мелкой кожаной
трухи, он так и сел, позабыв о змее, которой мог неосторожно прищемить хвост,
причем не ногой, а другой немаловажной частью тела. Однако змея куда-то ис-
чезла и больше о себе не давала знать. Адешем повернул панцирь, и ему прямо в
глаза попали лучи утреннего солнца, отразившиеся от золотой львиной морды.
Старик раскрыл рот, но заговорил не сразу, а после того, как пришли на ум подхо-
дящие слова. А они долго не приходили.
— Вот тебе и дом змеиной гуаши! Нет, не для гадючьего племени сработан
этот булат. Наверное, много стоит такая вещь. Уж теперь Каральби обязательно
подарит мне жеребенка чистых кровей. А овец даст из числа самых лучших. Мо-
жет, еще и барана впридачу...
Старик от души поблагодарил Мазитху, которого он считал своим покрови-
телем, и на всякий случай Емиша, бога домашних животных, затем облек панци-
рем свою тощую грудь.
— Ха! Сюда мне еще не достает золотого оружия. Да шлема на голову. А на
ноги просятся сафьяновые тлях-стены вместо грубых шарыков с ноговицами —
хурифа-лей, из шкуры бараньей...
Адешем поспешил к остальным табунщикам. Они с восхищением полюбо-
вались панцирем и предложили старику тотчас же ехать к Тузарову: с табуном
управятся и без Адешема.
Обрадованный старик быстро собрался и погнал своего смирного, не при-
выкшего торопиться, коня вниз по реке, в сторону восхода. К середине дня он уже
далеко углубился в обширные пространства дремучих лесов, сплошь покрывав-
ших в те времена междуречья Малки, Баксана, Чегема, Черека и Терека. Реки то-
гда были полноводные, и даже через более мелкую, чем названные, через Курку-
жин всадник мог переправиться не в любом месте. А все потому, что большие ши-
роколиственные леса берегли воду...
Из-за недавних дождей брод через Баксан оказался глубже, чем обычно:
вода доходила коню до середины груди. Адешем едва не вывалился из седла, ко-
гда его саврасый оступился на скользком камне и с трудом удержался на ногах.
— Этого еще не хватало, — пробормотал Адешем, переправившись на дру-
гой берег. — В этом панцире бултыхнешься в воду — так уже не выплывешь, кля-
нусь златощетинной свиньей Мазитхи...
Густые сумерки легли на дорогу. Можно было переночевать и на берегу ре-
ки, но впереди показались заманчивые огоньки селения.
— Бабукей, — определил Адешем, — поищем ночлег у людей Хагура Бабуко-
ва.
Со стороны села скоро стали слышны музыка и веселые возгласы.
— Э-э, да там какой-то праздник или шумный кебжек (веселая вечеринка с
шуточнымипеснями). А может, сам князь Алигоко Шогенуков приехал в гости к
своему уорку-дыженуго? Для Хагура это большая честь. Нет, наверное, там свадь-
ба... Да что гадать? Мешка не развяжешь — г что в мешке не узнаешь,... — и Аде-
шем подстегнул коня.
Умное животное и без того прибавило шагу, чувствуя дразнящий запах све-
жего сена и предчувствуя желанный отдых
* * *
На просторном дворе Бабукова горели костры, медные котлы были уже сня-
ты с огня и над ними клубились вкусные ароматы вареной телятины, пшенной
каши и бараньего ляпса, приправленного луком и чесноком. Несколько парней
раскладывали на трехногих круглых столиках куски горячего мяса и, сломя голо-
ву, неслись с этими столиками в дом, в гостевую комнату, ярко освещенную смо-
листыми факелами. А у костров оставался народец попроще — крестьяне. Они то-
же веселились: на их долю хватало и требухи, и мослов, и даже ребер с пашиной.
Хотя резать им пришлось своих же овец, а варить и жарить лучшие куски для
важных гостей Хагура, тлхукотли были довольны. Ну не сегодня, так завтра заче-
шутся и у них левые бока — это значит получать скотину. Бабуков вернется, нако-
нец, из очередного, набега с большой добычей (пока ему не везло), пригонит не-
исчислимые стада и каждого одарит щедро. А пока — сиди у костра, прихлебывай
горячий жирный ляпе и отводи душу в беседе с приятелями.
Люди Хагура увидели всадника в панцире, когда он уже спешивался. Кто-то
принял у него поводья и повел лошадь к коновязи, а вся компания, сидевшая за
ближайшим из костров, вскочила на ноги и замерла в нерешительности: кто та-
кой пожаловал? Как будто и простой человек, а доспехи — княжеские.
Адешем усмехнулся:
— Что, не признали во мне такого же гуся, как и вы? Этот фазаний наряд, —
он щелкнул пальцем по панцирю, на котором играли блики от пламени костра, —
носить не мне, а моему тлекотлешу Каральби Тузарову. Ну а теперь начнем снова
и по правилам, — Адешем шагнул вперед и вежливо сказал:
— Гупмахо апши!
— Упсоу апши!
— Просим к нашему огню!
— Окажи нам честь — будь гостем!
Старший по возрасту, примерно одних лет с Адешемом, поднес табунщику
деревянную чашу с махсымой. Адешем молча принял ее и выпил до дна. Самый
молодой участник компании тут же наполнил чашу снова, и Адешем с поклоном
вернул ее старшему. Теперь можно было садиться. Доску с разложенными на ней
кусочками мяса, просяных лепешек и сыра пододвинули поближе к гостю.
Адешем неторопливо ел и пил, нисколько не смущаясь тем, что его сотра-
пезники как-то приумолкли и украдкой разглядывали панцирь. Потом, словно
спохватившись, старший у костра осведомился у гостя, здоров ли он, как доехал,
благополучно ли живет его семья. Адешем воздал хвалу богу жизни Псатхе и за-
дал в свою очередь такие же вопросы. Потом назвал свое имя, сообщил откуда и
куда едет. Бабуковцы тоже стали словоохотливее. Старший, по имени Бита, ска-
зал, что их степенный уорк устроил пир по поводу возвращения шестнадцатилет-
него сына в отчий дом. Мальчик с пяти лет воспитывался в семье одного уорк-
шао, а сегодня аталык (приемный отец, воспитатель) проводил своего кана к
отцу. И проводил как полагается: парень явился в полном вооружении, на хоро-
шем коне. За это Бабуков благодарит воспитателя, угощает его из своих рук. Бита
помолчал немного, затем грустно добавил:
— А у нас теперь чешутся правые ладони: Хагур должен, по обычаю, ода-
рить аталыка скотиной — не одним десятком быков, овец, лошадей, а кому, как не
тлхукотлям, придется расплачиваться? Хотя бы помог ему, хозяину нашему, Ауш
Гер, сделал бы для него удачным будущий набег на чьи-нибудь богатые земли...
— Нет, Бита! — возразил один из бабуковцев. — Говорят, сейчас — аллах са-
мый сильный бог.
— Возможно, — согласился Бита. — Но лучше уважать всех богов, чем воз-
носить молитвы одному, а других даже не помнить. Ведь остальным обидно будет.
Недаром и в песне поется:
Тлепш рукоять
его сабли держал,
Жало клинка
Ауш Гер направлял...
— Эй, добрый человек! — раздался вдруг над ухом Адешема чей-то вкрадчи-
вый голос. — Хозяин этого дома приглашает тебя переступить порог хачеша.
Слегка захмелевший Адешем встал и направился к распахнутой настежь
двери дома. «Зачем это мое не самое важное степенство там понадобилось? — по-
думал табунщик. — А-а! Понимаю! Панцирь...» И Старый крестьянин переступил
порог хачеша. И пожелал присутствующим приятной компании. Взоры хозяина и
его главного гостя — воспитателя хагуровского отпрыска, сидевших у ярко пы-
лавшего очага, взоры гостей менее именитых обратились на Адешема. Стало тихо.
Смычок пхапшины (народный музыкальный инструмент наподобие скрипки)
застенчиво взвизгнул на самой тоненькой из семи струн, и музыка оборвалась.
— Подойди сюда поближе, еще бли... — голос Бабукова прозвучал, к его соб-
ственному удивлению, как-то взволнованно и глухо, в горле запершило, и Хагур
поперхнулся, не забыв, однако, сделать знак рукой, чтобы наполнили большую
чашу. — Подойди. Чтоб тебя на каждом шагу твоего пути подстерегали... удачи! —
он протянул чашу Адешему.
Тот слегка опешил от столь высокой чести, но виду не подал. Пенистый на-
питок был очень крепок, посудина, налитая до краев, очень вместительна, но
Адешем выпил все до капли и вернул чашу хозяину после того, как ее наполнили
снова.
— Садись. Теперь садись, незнакомый путник! — уже своим, высоким и чис-
тым голосом нетерпеливо предложил Бабуков и сам пододвинул старику низень-
кую скамеечку.
Адешем, вытирая грубым рукавом кептана седые усы, подумал: «Панцирю,
надетому на меня, предлагают сесть. Значит, придется сесть и мне». А вслух он
сказал:
— Покровительство богов да пребудет над крышей этого дома!
Бабуков решил, что он уже достаточно осыпал милостями простого кресть-
янина; продолжать относиться к нему как к гостю не хватило терпения.
— Откуда на тебе эта бора маиса? Что ты собираешься делать с панцирем?
Кто ты такой?
Табунщик спокойно выслушал вопросы, мудро проглотил обиду и ответил:
— Меня зовут Адешем. Я вольноотпущенный. Живу на земле Тузаровых, на
правом берегу Тэрча. Панцирь хочу отдать Каральби Тузарову — главе рода. Ведь
он мой тлекотлеш…
— Где взял?! — повысил голос Бабуков. — Кто такой Тузаров и где живет, мы
и без тебя знаем, — широкое лицо Хагура с маленьким кривоватым ртом и ма-
ленькими злыми глазами, похожими на тлеющие угольки, покраснело от возбуж-
дения.
— Отвечу. Не думай, добрейший хозяин, что у меня есть причины молчать и
таиться. Панцирь лежал под землей. И очень долго. Ведь кожа, в которую он был
завернут, успела рассыпаться впрах. А место у нижнего края пастбищ на берегу
Балка мне указала змея, посланная самим Шумуцем. Она повела меня за собой и
уползла в нору. Я должен был последовать за ней, но слишком узок оказался про-
ход. Пришлось раскапывать. Змея скрылась на седьмое дно земли, а оттуда был
послан мне этот чудесный булат. Наверное, сам Тлепш его выковал. — Нельзя бы-
ло понять: то ли балагурил старик, солидно поглаживая жиденькую седую боро-
денку, го ли всерьез верил в свои слова. — У-ой, дуней, велика была змея — дли-
ною в семь хвостов бычьих... — Адешем опьянел еще больше, но глаза его не туск-
нели, а светились упрямым весельем.
— Пей, старик, еще! — сказал Бабуков. — Не стесняйся. А вот тебе хороший
кусок жареного — это почечная часть, самая нежная...
Обратившись к аталыку, Хагур спросил его:
— Ну что ты на все это скажешь, любезный Идар? — по лицу Хагура не было
видно, какой ответ пришелся бы ему по душе.
Но Идар, крепкий пятидесятилетний муж, отличался к тому же еще и кре-
постью ума. Он и без намеков догадывался, какие слова ждет от него Бабуков.
Правда, Идар не любил лицемерить и сейчас тихо радовался тому, что и на этот
раз его совесть останется чистой. Ведь именно то, что ему вспомнилось, едва лишь