он увидел панцирь, и то, о чем он готовился рассказать, должно было и так понра-
виться крутолобому уорку.
— Бога-кузнеца Тлепша сюда не надо впутывать, — начал Идар. — Еще от
своего деда слыхивал я о блестящем панцире с золотой львиной мордой и золо-
тыми заклепками. Не думал, что когда-нибудь моим глазам доведется увидеть эту
славную вещь. Панцирь привез откуда-то из Андолы (так называли кабардинцы
Малую Азию, которую они считали краем земли) предок Тамбиевых. Давно, у-
ой, давно это было. Из желудей, которые в ту весну упали на землю, теперь вырос-
ли дубы в три обхвата. Говорят, панцирь сделан из чудодейственного булата: не
берут его ни пули, ни стрелы, ни острые клинки. А принадлежал он в старину...
— А принадлежал он, — с горячностью перебил Бабуков, — владыкам Мы-
сыра! Я тоже знаю эту историю. И почему сразу не догадался, что вижу тот самый
панцирь?!
А Адешем сонно кивал головой, уже, казалось, не понимая, о чем идет речь.
Взгляд сердитых глаз Хагура случайно остановился на табунщике, и уорк недо-
вольно поморщился:
— Влейте в него еще чашу мармажея!
Снова повернувшись к аталыку своего сына, Бабуков продолжил:
— Князь Шогенуков Алигоко рассказывал, что его пра-пра-пра... уже и не
знаю, какой там дед, был близким другом Тамбиева и рассчитывал получить пан-
цирь в подарок. Но Тамбиев неожиданно умер, а панцирь пропал. Бесследно ис-
чез, будто Псыхогуаша (богиня (или княгиня) воды) спрятала его в своих водяных
владениях. И вот нашелся. Надо отдать его пши Алигоко.
— А Тамбиевы не начнут спор? — осторожно спросил Идар. — Два рода у
них, людей, правда, немного...
Бабуков презрительно улыбнулся:
— Спорить с князем? Да еще с таким сильным? Нет. Владеть по праву бес-
ценным панцирем может только высокородный пши. А Тамбиевы — не князья.
Пусть и называются особыми тлекотлешами, но все равно — не князья...
Вдруг Адешем встрепенулся и поднял голову:
— Я везу панцирь Тузарову. Я нашел, я и везу...
— Снимайте с него панцирь! — приказал Хагур: Адешем не сопротивлялся.
Сухонькое его тело обмякло, стало каким-то пустым и воздушным. Старого кре-
стьянина вынесли из хачеша...
— Что с ним делать? — хмуро спросил уорк.
— Только убивать не надо, — ответил Идар. — Лучше надеть на спящего ка-
кую-нибудь кольчугу, а утром посадить на его клячу и тихо проводить домой. Не
осмелится лошадиный предводитель рассказывать своему Тузарову о панцире.
— Благословенна твоя мудрость, любезный Идар! Бабуков заметно повесе-
лел.
Уорк взял в руки панцирь, долго им любовался, потом поставил на скамееч-
ку.
— Нет, на меня он не годится, хоть я и ношу имя Хагур (в переводе с кабар-
динского — «тощий волк» [или пес]), — Бабуков с досадой хлопнул себя тяжелой
ладонью по толстому и тугому животу.
Быстро менялось настроение у хозяина праздничного застолья. Теперь его
голову, и без того непривычную к частому посещению светлых и высоких мыслей,
одолевали мрачные раздумья.
Шогенуков богат, но и скуп до безобразия. Немного имел Хагур выгод от
верной своей службы князю. Медленным взором прошелся Хагур по углам госте-
вого покоя: глиняные стены потрескались, потолок закоптился и просел; на ста-
ром цветном войлоке висят две простые сабли в дешевых, обтянутых кожей нож-
нах, кабардинское ружье без всяких украшений, да пистолет — дорогой, правда,
но почему-то неспособный пробить даже обыкновенную кольчугу; тахта застелена
протертым до дерюжной основы ковром; деревянная и медная посуда на полках у
очага — вся разномастная, выщербленная, поцарапанная. Вот тебе и дыженуго —
«позолоченное серебро»... Золотом нигде не пахнет, а серебра — всего только и
есть, что на колпачках газырей да на рукоятке кинжала. Может быть, получив от
Хагура драгоценный панцирь, пши Алигоко наконец расщедрится? Одарит бога-
тым оружием, одеждой, скотом? Наверное, так и будет. Он должен воздать своему
уорку по его великим заслугам! И должен вдобавок отпустить в далекий и долгий
самостоятельный набег, поможет при этом своими людьми... Несметную добычу
смог бы тогда захватить Бабуков... Скорей бы... А то и крестьянские дворы совсем
оскудели. Еще немного и уорк заберет у своих людей последнее. А где брать по-
том? Да, вовремя подвернулся этот старик, тузаровский табунщик. Завтра же Ба-
буков повезет панцирь князю. А не направить ли дальнейший путь Адешема в
царство мертвых? Одним низкорожденным меньше — что за горе?! Нет, пожалуй,
не стоит. За кровь придется платить: опять где-то доставать скотину. Да и одной
скотиной не обойдешься — подавай этому Каральби Тузарову, да раздуется его
живот и высохнут ноги, еще и унаутку с унаутом! Из числа лучших притом...
О том, чтобы подстеречь табунщика где-то в лесу к тихо, незаметно от него
избавиться, — такая мысль в голову Хагура и не приходила. Не в обычаях кабар-
динца скрывать пролитую кровь. Можно грабить, можно убивать: за это придется
расплачиваться — или своим достоянием или своей кровью. Но прятать мертвое
тело, заметать следы — значит, навлечь на себя неслыханный позор, уронить в
зловонную грязь свою шапку. Трусливого предательства никто не простит, даже
те, кому ты верно служишь. А уж народ-то обязательно сочинит такую песню, за
которую тебя будут проклинать твои же собственные потомки.
— Э, Хагур, э-э! — Идар дотронулся до плеча Бабукова. — О чем задумался,
свет ты наш?
Хагур как бы спохватился, и запоздалая улыбка чуть смягчила его хмурое
лицо.
— Я задумался о том, почему это музыканты перестали играть? — он повер-
нулся к трем бедно одетым людям, скромно притихшим в уголке гостиной. — Эй,
вы, нечаянно рожденные! А ну веселей!
Один из музыкантов ударил крепкими ладонями в барабан, второй запили-
кал длинным смычком, похожим на лук, только с тетивой из конских волос, по
семи струнам пхапшины, третий начал извлекать пронзительные резкие звуки из
коротенькой свирели. Бабуков с раздражением отметил про себя, что даже музы-
канты его не очень искусны, а орудия их ремесла дешевы и грубы.
* * *
Адешем проснулся на рассвете. Добрый старик Бита, в хижине которого он
ночевал, предложил ему на завтрак чашку кислого молока, ломоть пасты и не-
сколько кусочков холодной баранины, припасенной со вчерашнего пира. Адешем
уже начал есть, когда вдруг обнаружил на себе кольчугу. Кусок стал ему поперек
горла: закашлялся тузаровский крестьянин. Глазами, полными слез, он с вопро-
сительным укором посмотрел на Биту. Бита сочувственно вздохнул и тихо прого-
ворил:
— Ты видишь, Адешем, я — живой. Значит, не под моей крышей тебя огра-
били.
— Я пойду к Бабукову, — объявил табунщик. Пошутил он, наверное.
— Бабуков не умеет шутить, — грустно сказал Бита. — Не ходи.
— Но ведь этот панцирь — для Тузарова! И куда мои глаза смотрели? Поис-
тине верно говорится: что толку от зрения, когда разум слепнет!
— О-о! Мармажей у Бабукова крепок...
— Как же мне забрать панцирь?
— Да как ты его теперь заберешь? Хагур хочет отвезти панцирь князю Али-
гоко. Не ищи силу сильнее себя.
— Ну тогда Тузаров найдет силу слабее себя. Все ему расскажу. Где мой
конь?
— Может, погостишь еще? Что так торопиться?
— Должен торопиться, — Адешем встал и пошел к выходу. — Счастья и бла-
гополучия твоему дому. Поеду.
— Постой, дорогой гость! А стоит лиговорить твоему тлекотлешу о случив-
шемся? Ведь если арба опрокинулась — тебя же первого и придавит!
— Тузаровская арба не опрокинется.
— Так пусть гладкой будет твоя дорога, пусть конь твой ни разу не споткнет-
ся и не потеряет ни одной подковы, а в конце пути — да ожидает тебя удача, дос-
тойная доброго и мужественного человека!..
* * *
Селище Тузаровых располагалось па правом, более высотой берегу Терека.
В этом месте самая большая река Кавчаза делилась на несколько широких рука-
вов, которые были сравнительно не глубоки и потомуне представляли особой
преграды для всадника. На той стороне тянулись вдоль кромки извилистого бере-
га густые лиственные леса, недавно одевшиеся в осеннюю позолоту.
А в сторону восхода, напротив, леса не росли: здесь, насколько хватал глаз,
простиралась чуть всхолмленная равнина, богатая сочным разнотравьем. В Малой
(Затеречной) Кабарде дожди шли пореже, чем в Большой, примыкающей к Глав-
ному Кавказскому хребту, но их было вполне достаточно, чтобы травы могли рас-
ти до глубокой осени. И сена удавалось накосить столько, что его дотягивали до
первой весенней зелени. Ну и, конечно, земля эта давала щедрые урожаи проса.
Седобородый Каральби Тузаров, бодрый и сильный мужчина, мог быть до-
волен своей жизнью. В доме хватало всякого добра и хорошего оружия. На паст-
бищах — сотни отличных лошадей и тысячи овец. Даже крестьяне тузаровские
имели прочный достаток, а их жены исправно рожали здоровых мальчиков и де-
вочек. Вот только у самого Каральби ясноглазая его гуаша умерла очень рано, ус-
пев подарить мужу только одного сына. Зато парню теперь двадцать два года, и он
достойный наследник своего отца. Канболет и в скачках не знает себе равных, и
стреляет лучше всех — хоть из ружья, хоть из лука, и силу имеет такую, что быка
валит наземь. Сейчас у старого Каральби одно на уме — найти для сына хорошую
невесту и дождаться появления внуков. Пусть их побольше будет, этих внуков; ес-
ли аллах обделил детьми Тузарова-старшего, так, наверное, не должен обидеть
младшего.
Каральби вышел со двора и неторопливо зашагал к берегу реки. Там сейчас
Канболет: пошел поить белого шолоха — это конь старого тлекотлеша — и своего
любимца — настоящего хоару, которого отец подарил сыну пять лет назад еще же-
ребенком. Что-то долго не возвращается джигит. Солнце уже село. Скоро совсем
стемнеет. Каральби спустился по глинистой тропинке к самой воде. А вот и Кан-
болет — чуть ниже по течению. Кто это с ним? Адешем вернулся? Почему один? И
откуда у табунщика кольчуга?
Канболет увидел отца и, чем-то взволнованный, быстро направился к нему:
— Отец! Прошу тебя, выслушай Адешема. Он привез такую новость!
Каральби нахмурил густые косматые брови: не слишком ли большую го-
рячность проявляет парень?
Однако, услышав подробный рассказ табунщика, и сам Тузаров разволно-
вался не меньше его. Он прекрасно знал, о каком панцире идет речь. Знал гораздо
лучше Бабукова. Ведь не предок этого «тощего волка», а пращур самого Каральби
везде и всюду, по чужим землям и далеким морям сопровождал хозяина старин-
ной реликвии египетских меликов. Знал Каральби и о том, что панцирь принад-
лежал когда-то царю царей, Солнцу Востока — Саладину, а до него — славному, но
неудачливому повелителю инглизов Мелик-рику, в груди которого билось не че-
ловеческое сердце, а львиное. Знал Каральби о том, как этот панцирь был освящен
в Мекке и поэтому стал неизмеримо драгоценнее.
— Нет, не Бабукову, погрязшему в диком язычестве, владеть панцирем, —
твердо сказал Каральби. — Эта священная сталь должна прикрывать грудь право-
верного мусульманина.
Канболет нетерпеливо теребил поводья двух лошадей, топтавшихся за его
спиной: когда, когда же будет сказано решающее отцовское слово!
— Хагур собирается везти панцирь князю Шогенукову, — вспомнил Адешем.
— Да, да! Как я сразу об этом не сказал.
— Вот оно что? — Тузаров строго взглянул на табунщика. — Старый человек,
а не можешь отделить просо от шелухи. Тебе вообще не следовало останавливать-
ся на бабуковском дворе. Переночевал бы в лесу.
Адешем скромно наклонил голову и кротким тоном сказал:
— Не думал я, что в доме уорка могут обидеть или обворовать бедного чело-
века.
— Хитер старик! — усмехнулся Тузаров. — И как только от его длинного
языка до сих нор голова не пострадала? Ну ладно. Теперь скачи побыстрее к
Нартшу и Шужею. Пусть седлают коней и едут сюда. Скажи, чтоб взяли с собой
трех-четырех человек. Кольчугу оставь. Канболет вернет се Бабукову.
Пока ожидали тлхукотлей, известных своей честностью и мужеством, Ка-
ральби удостоил наконец сына вниманием и пересказал ему тот старинный хабар,
что передавался в роду из поколения в поколение. Случай для этого, что и гово-
рить, был самый подходящий. Канболет слушал, боясь проронить невольное вос-
клицание, боясь кашлянуть или вздохнуть. Щеки его то покрывались румянцем,
то неожиданно бледнели. Глаза, похожие на две большие, но еще не дозрелые
темно-серые сливы, смотрели не мигая, губы чуть подрагивали. Закончил Караль-
би так:
— Теперь ты понимаешь, почему знаменитый панцирь должен принадле-
жать Тузарову? Ибо — аллах свидетель — велики заслуги родоначальника нашей
фамилии. У нас на него гораздо больше прав, чем у Шогенуковых. Тамбиевы — не
в счет. Не сумели сохранить ни религию своего героя-предка, ни княжеское дос-
тоинство. Оба их рода вялы и малоподвижны.
— Если бы отец позволил мне самому отбить панцирь... — застенчиво про-
говорил Канболет.
Голос Тузарова-младшего, грубоватый и низкий, никак не вязался с его
нежным лицом, так легко выдававшим все чувства: добрые, чуть задумчивые гла-
за, обрамленные густыми ресницами; прямой нос, не короткий и не длинный; гу-
бы — как у девушки, розовые, слегка припухлые; подбородок — плавно закруг-
ленный, на нем и щетина пробивалась лишь на третий день после бритья; черные
усы — их кончики уже немножко свешивались ниже уголков рта — были еще по-
юношески мягкими и пушистыми.
Каральби нарочито бесстрастным взглядом окинул фигуру сына: ладный
парень — широкие плечи, выпуклая грудь, тонкий стан... Невелик, правда, ростом,
зато сколько легкости в движениях, сколько стремительной силы в руках и ногах!
Он всегда успеет ударить дважды, прежде чем сам получит хоть один удар. Ка-
ральби вдруг подумалось, что если бы Канболет превратился в коня, то из него
вышел бы такой хоара, какому не было бы цены. От этой мысли Тузарову стало и
смешно и немного стыдно, но все равно приятно. Он позволил себе улыбнуться и
сказал сыну:
— А я и не собираюсь гоняться за «тощим волком», который на самом деле
очень упитанный. Панцирь носить тебе, ты его и добывай. Мне уже поздно. Учти,
однако, что впервые ты облачишься в знаменитые доспехи на следующий день
после женитьбы.
Канболет покраснел и кивнул головой.
— Слушай еще. Хагура надо обязательно перехватить по дороге к Шогену-
кову. Если он поспеет к своему князю, тогда прощай панцирь. Что у тебя с собой?
Так… Ну, этого достаточно.
Хотя недалеко и ненадолго отлучился джигит от своего дома, но основное
оружие привычно держал при себе: на поясе — кинжал и сабля, на голове, под
шапкой — мисюрка — прикрывающая темя своеобразная стальная тарелочка с
прикрепленной к ней кольчужной сеткой-бармицей. Конь был под седлом, а к
седлу приторочено добротное ружье — эрижиба.
Сверху раздался лошадиный топот, и конь Канболета весело заржал, встре-