Апчара забралась в кузов машины. С высоты она увидела, что сероглазая казачка все еще сидит у колодца.
«Дон и то не удержали, до Кавказа теперь драпать будете?» — вспомнила Апчара.
Машина взревела. В кузов набилось столько людей, что было непонятно, как тянет мотор. Локотош на этот раз не сел в кабину. Он прислушивался к гулу далекого боя, то и дело вскидывал полевой бинокль. Апчара поглядывала на небо.
— Теперь, по-моему, ясно.— Локотош отложил бинокль.— Чорова и днем с огнем не найдешь. Дай бог, чтобы успели уехать.
— Неужели попали к немцам?
— Не думаю. Меня больше беспокоит судьба Сол-тана Хуламбаева. Появляться одному на фронтовых дорогах опасно. Это все равно что зерно, просыпавшееся из мешка. Не узнаешь, как птица склюет. Всюду рыщут разведчики. Попадись к ним в руки — уволокут...
— А мне что делать?
— Что делать? — Локотош приподнял брезент и показал нечто похожее на детский стул на длинных ножках, с высокой спинкой.— Такую штуку когда-нибудь видела?
— Что это такое?
— Коммутатор «МБ». Будешь телефонисткой.
— Я ничего не умею.
— Не умеешь — научим, не хочешь — заставим, В армии так,— пошутил кто-то.
Апчара вообразила себя телефонисткой. К ней отовсюду тянутся линии. Проводок, ведущий на батарею брата, дороже всего. В минуту отдыха сестра звонит брату: как там, Альбиян? Отбиваешь атаку? После боя приходи ко мне, передам тебе письмо от Даночки. Альбиян отвечает: не могу, прочитай по телефону.— Как я тебе прочту, если она нарисовала свою лапку. Это надо увидеть.
Машина вдруг угодила в яму и едва не опрокинулась. Бойцы соскочили, со всех сторон подтолкнули ее и вскоре выбрались из ямы. От перегрузки кузов почти лежит на скатах.
— Куда ты смотрел? — кричал Локотош на шофера, который, должно быть, заснул за рулем. Он третьи сутки без сна. Парень вывалился из кабины до пояса, сонными глазами смотрит назад.— Хорошо хоть рессоры не полетели!
У Апчары все мысли о брате. Что он скажет, когда узнает, что Апчара осталась в полку? Рассердится. Маму одну бросила. Но разве мама одна? С ней Ирина и Даночка. Корова есть. Молока на троих — хоть отбавляй. Кукуруза в огороде. Обойдутся. Только Чока не простит. Хотел приятное сделать—дать возможность увидеться с братом, а я, неблагодарная, обманула его. Но разве я виновата? Аллах видит, хотела вернуться на станцию и уехать домой. Не получилось. Война. Спасибо Локотошу — хочет пристроить телефонисткой.
Машина выехала на бугор, и глазам открылась глубокая балка. Кавалеристы тянулись через нее походной колонной. Одни уже выходили из балки, другие только входили. Усталые кони шли медленно, всадники покачивались в седлах. Глухо звякали стремена. Заходящее солнце поблескивало на ножнах шашек. В воздухе пахло конским потом.
Апчара смотрела во все глаза: не пропустить бы Аль-бияна. Он ведь здесь, среди этих людей. Машина слева объезжала колонну. Локотош находил знакомых.
— Давай, давай! Скоро привал.
Бойцы улыбались ему в ответ. Молодой лейтенант шутил:
— Неплохо живешь, капитан... Кралю какую подцепил. Сдается, не она ли выступала на митинге?
— Угадал.
— А как она попала сюда?
— Посылку получил?
— Получил. Спасибо. Без посылки джигитовка была в животе.
— Она привезла.
Вдруг один из бойцов угадал:
— Да это же сестра Альбияна!
Теперь и другие узнали Апчару, улыбались ей, махали, и она махала им. Много ли человеку надо — Апчара была счастлива, оказавшись среди своих земляков.
— А где брат? — кричала она.
— Впереди ищи, на повозках.
Выбравшись из крутой глубокой балки, машина прибавила скорость. Следить за конниками в колонне стало труднее. Апчара проглядела все глаза, но Альбияна так и не увидела. Она досадовала, что машина идет слишком быстро.
Сзади послышался автомобильный гудок. Разукрашенная пятнами «эмка» комдива догнала грузовик. Уступили дорогу, даже притормозили, чтобы пропустить полковника. Антон Федорович сидел, опираясь на палку. Увидев среди бойцов Апчару, тронул шофера за плечо, приказал остановиться.
— Откуда залетела эта птичка?
Локотош хотел спрыгнуть с машины и доложить по всей форме, но полковник движением руки остановил капитана, разрешил остаться в кузове.
— Привезла посылки, а назад отправить не смог. Надеялся передать ее Хуламбаеву, но не нашел его.
— Хорошо, что не нашел. Влип наш Хуламбаев.
— Как?
— Напоролся на немцев.
— Погиб?
— Говорят, хотел застрелиться, не успел, разоружили.
— А теперь?
— Кто его знает. Немцы нам не докладывают. Вот видишь, голубка, как тебе повезло. Была бы ты сейчас вместе с ним.
— Когда же это случилось?
— Только что доложили мне. Это ты собрал людей?
— Так точно. Интернациональная команда. Все народы. Прикрывают нас с тыла...
— Это хорошо. Противника можно ожидать откуда угодно. Девушка пусть при тебе будет до моего распоряжения.
— Есть.
— А делегация? — осмелилась спросить Апчара.
— Им повезло. На попутной машине укатили назад. У немцев из-под самого носа.
Полковник уехал вперед.
«Вот так раз! А как же наши посылки? — подумала Апчара.— Неужели они попали в руки врага?»
Ехали молча. Всех потрясла судьба Хуламбаева. Еще не доехали до фронта, еще не вступили в бой, а начальник политотдела дивизии погиб. Кто бы мог подумать? Ведь это почти что комдив, и вдруг он сделался первой жертвой в дивизии!
Не доезжая до хутора, притаившегося в вечерних сумерках, Локотош свернул направо. Тылам полка отвели для расположения колхозную ферму. Ее уже успели разорить. Двери в доме сорваны, оконные переплеты выбиты. В коровнике пусто. Начали заготовлять силос, но бросили. Теперь силосная масса гнила, распространяя резкий кислый запах.
Капитан для себя выбрал домик, в котором, как видно, размещалась кладовка. Он уцелел. По крайней мере есть дверь, а окно заколочено досками.
Подразделения тем временем занимали оборону по берегу Сала.
ф ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВСТРЕЧА
Г"| осле трех дней ожесточенных боев насту-■ ■ пило затишье. Утром, когда все ждали возобновления немецких атак, не раздалось ни одного выстрела, не зарычал ни один мотор. В наших окопах стали думать, уж не ушли ли немцы. Семь предыдущих отбитых атак чего-нибудь им стоили, хотя Нацдивизия и понесла большие потери.
Апчара несколько раз порывалась найти брата где-нибудь в окопах, но Локотош ее не пускал. Да и не до этого было. Апчара освоила коммутатор и обслуживала восемь линий. Досадно было то, что она могла позвонить куда хочет — и к летчикам, и к артиллеристам, не было линии только к минометчикам.
Локотош обещал Апчаре устроить встречу с братом, когда будет потише. И вот тишина наступила. К тому же ночью протянули еще одну линию в истребительный противотанковый батальон, окопавшийся рядом с минометчиками...
Локотош попросил Апчару соединить его с этой новой точкой. Апчаре в наушники слышен весь разговор.
— Восьмой, восьмой,— кричит капитан.— Позовите мне от соседей комвзвода минометчиков лейтенанта Ка-занокова. Да, да, Альбияна. Я подожду.
Сердце у Апчары затрепыхалось. Даже не верилось, что все это правда, а не во сне. И совсем уж обмерла рна, когда услышала на другом конце провода родной Голос, который, правда, и не узнала с первых слов, настолько он огрубел и осип.
— Лейтенант Казаноков слушает.
— Капитан Локотош. Привет, земляк. Как там у вас, тишина?
— Тихо. Даже чудно. Не подвох ли какой?
— И у нас тихо. Я по делу звоню. Тут поймали парашютистку. Она сейчас у меня. Говорит, что знает тебя и даже дальняя родственница. Хочу устроить ей очную ставку с тобой...
— Какая парашютистка? Откуда? — Альбиян явно заволновался. Апчаре хотелось закричать в трубку, но она побоялась капитана.
— Какая, какая... Обыкновенная парашютистка. Придешь — увидишь.
— Есть, иду.
Минометчики располагались в часе ходьбы от тылового хозяйства, и ровно через час Альбиян явился. Локотош встретил его у порога своего приземистого глинобитного домика. Когда-то здесь хранили соль для скота. Все вокруг пропиталось солью.
— Товарищ капитан, лейтенант Казаноков по вашему приказанию...
— Ладно, ладно. Здравствуй. Горячо было вчера?
— Трех боекомплектов как ни бывало. Надо бы подбросить еще.
— Подбросим. Убитых много?
— Трое раненых, один — тяжело. Бок вырвало осколком. Командир миномета... О какой парашютистке ты говорил?
— Подожди, увидишь. Сначала садись к столу, перекусим.
Зашли в домик. У самого порога, где посветлее — единственное окошко в домике забито фанерой,— на ящике накрыт «стол»: бутылка, консервы, накромсанная колбаса, черный хлеб. Альбиян заметил: пластмассовых стаканчиков три. Не парашютистку же собирается Локотош угощать? Капитан непривычно суетлив, многословен, что-то скрывает.
— Давай, давай. Садись. Перекусим. Я знаю, кухня к вам опоздала, ужинали в три часа ночи. Я и сам голоден как черт. Замотался. Давай.
Локотош налил все три стаканчика, снял телефонную трубку, коротко приказал:
— Парашютистку ко мне!
Не успел Альбиян еще раз удивиться, как в домик вихрем ворвалась Апчара. В темноте она сначала не разглядела брата, да и Альбиян в первые секунды не узнал сестру. Он ведь никогда не видел ее в гимнастерке, пилотке, чтоб тонкая талия была перехвачена жестким ремнем, да еще с портупеей.
— Брат! — Апчара бросилась к Альбияну, едва не опрокинув ящик с угощениями.
Пошли бессвязные восклицания:
— Как? Откуда?
— Альбиян!
— Что ты здесь делаешь?
— С неба свалилась. Телефонистка.
— Так это она и есть?
— А ты думал, настоящая немецкая парашютистка?— Локотош разнял обнимающихся брата и сестру.— Садитесь к столу. Успеете еще наговориться. Водка налита. Ударим по первой! Раз-два — взяли.
Выпили даже и по третьей, но успокоиться никак не могли. Апчара сияла от счастья, всхлипывала. Хорошо, хоть слез в полутьме не было видно. Альбиян беспорядочно сыпал вопросы о доме. Локотош не мешал им, только подливал в пластмассовые стаканчики. Апчара и от встречи была пьяна. Рассказывала, перескакивая с пятого на десятое, и о том, как собирали посылки, и как ехали, и как там в ауле живут, и неожиданно расстроилась.
— Сохранная записка в моей сумке осталась. Вдруг пропадет.
— Что за сохранная записка? — заинтересовался Локотош.
— Ну... Коровы-то временно ведь даны. При немцах обязуемся содержать и сохранять корову. За это пользуйся молоком. Когда немцев прогонят — возвратишь корову назад, колхозу.
— А если немцы ее отберут?
— Не отдавай, сохрани...
— Немцы будут так разговаривать: «Не разрешите ли вы взять со двора вашу корову? Данке шон. Спасибо. Спокойной ночи». И много вы роздали коров?
— До сотни. А уж сколько соберем потом — столько и будет. Не бросать же их на произвол судьбы. На ферме оставишь — все равно немцы заберут.
— Да... Значит, вы уже приготовились к оккупации?
Апчара смутилась.
— Это же на всякий случай. А вдруг... придут немцы. Кулов, я знаю, был против этого. Сосмаков самолично распорядился. А Кулов даже против эвакуации скота. Говорит, надо поднять скот ближе к Кавказскому хребту. Там будут действовать партизаны. Скот будет под их охраной. Кроме того — питание партизанам. А партизанские отряды уже организовались. Коммунисты и комсомольцы все расписаны по отрядам. Некоторые на казарменном положении. Обучаются.
— Скот эвакуировать Кулов не хочет. А людей? А семьи военнослужащих? Их же всех расстреляют, уморят в душегубках.
Альбиян забеспокоился после этих слов Локотоша. Он стал расспрашивать, собирается ли эвакуироваться Ирина с Даночкой.
— Мама ни за что не хочет отпустить их. Она ведь останется совсем одна. Но Ирина, конечно, когда ходит в военкомат получать деньги по аттестату, встречается с женами других командиров, и они уже о многом договорились между собой. И Даночка тоже ходит в военкомат вместе с матерью. Пока стоят в очереди за деньгами, Даночка развлекает и смешит там всех, собирается на войну. Она говорит: «Поеду на военную войну».— «А что ты там будешь делать?» — «Убью всех фашистов».—«А если они тебя убьют?»—«Не убьют. Папа заступится». Все смеются.
Апчара извлекла из сумки письмо Ирины.
Судьба родных и близких беспокоила всех. Немцев не удалось задержать на Дону. Ростов пал, значит, ворота на Кавказ распахнуты. Перед боевым участком кавалерийской дивизии стоят части немецкой танковой дивизии и бригада мотопехоты. Кони третий день без воды. Не хватает фуража. Лошади не только помеха в этих боях, они — удобная мишень для авиации. Немцы постоянно кружатся над балками и садами, в которых спрятали лошадей. Первые три дня боев не принесли успеха ни тем ни другим, если не считать успехом, что кавалеристам, поддержанным истребительно-противотанковыми батальонами, удается сдерживать натиск врага. А если немцам удастся прорвать оборону?..
— Не лучше было бы занять укрепления, которые мы построили на подступах к Кавказу? — уже по-военному рассуждала Апчара.— Мы там такие ямы повыко-пали — ни один танк не пройдет. Были б пушки...
Локотош рассмеялся.
— Дон — тоже большая яма —не сдержал немца,— с грустью сказал Альбиян.— Рвов нарыли—дай бог! Всю Россию перекопали. Да, видно, одних рвов недостаточно. У нас до сих пор не хватает минометов. По два расчета на один миномет держим...
В домик вбежал боец.
— Товарищ капитан! Немцы! Мотоцикл!
Локотош выскочил, на ходу выхватил пистолет. Альбиян бросился за ним, но обернулся, чтобы втолкнуть в хибарку Апчару, которая тоже побежала было за мужчинами.
К домику медленно подъезжал мотоцикл с коляской, в которой тоже сидел немец. Ехали неуверенно. Офицер в коляске держал на коленях планшетку, сверяя, как видно, полевую карту с местностью. Хутор был безлюден, и пока что немцы не беспокоились.
Боец взял на прицел того немца, который вел мотоцикл. Альбиян притаился за углом и припас гранату.
Наконец немцы увидели штабную машину, замаскированную около силосной башни. Остановились.
На дороге показались раненые. Они гуськом брели в тыл. Немцы поняли, что заплутались. Мотоцикл взревел. Но для того, чтобы ехать, надо было сначала развернуться. Этого они сделать не успели. Локотош первым выстрелил из пистолета. Немец, сидевший в люльке, схватился за автомат, но Альбиян опередил его, кинув гранату. Мотоцикл взрывом приподняло на дыбы и ударило о землю. Водитель запрокинулся назад, боец добил его выстрелом из винтовки. Альбиян в мгновение ока оказался около мотоцикла и навалился на немца в коляске, выбил из его рук автомат. На помощь Альби-яну подскочил Локотош. Отовсюду сбегались люди, не понимая, что происходит.
Апчара пожалела, что у нее нет оружия. Локотош и Альбиян скрутили раненого немца. Другого они положили рядом с мотоциклом, осмотрели, нельзя ли его привести в чувство. Но пуля попала в позвонок. Голова мотоциклиста моталась, словно была привязана веревочкой. Он был мертв.
Локотош торжествовал. «Язык»! Апчара помнила, как ночью комдив проводил совещание по телефонной связи. Апчара удивлялась. Ей приходилось сидеть на многих совещаниях, но в таком, чтобы каждый сидел на своем месте и слушал оратора по телефону, она участвовала впервые. Впрочем, не участвовала, а невольно подслушивала.
Комдив никого не называл ни по фамилии, ни по воинскому званию, а только: «Товарищ первый! Товарищ второй! Товарищ третий!» От всех он требовал одного — во что бы то ни стало добыть «языка».
— Мы действуем вслепую, поймите, а мы должны знать, с кем имеем дело. Пехота, мотопехота, и сколько, какие части?
Товарищ «третий» пошутил в ответ на комдивовы слова:
— Мы фамилии не спрашиваем. Бьем их — и все!
— Надо спрашивать,— не принял шутки комдив.— Тогда и бить будет лучше. Ну, кого же я буду представлять к награде за «языка»? Срок — сутки.
И вот — «язык» уже есть. Неужели Альбиян получит награду? А Локотош? И тот боец? Дадут один орден «а троих?
— Перевяжи ему рану,— сказал Альбиян сестре.
Долговязый и чернявый, похожий на кавказца, немец был ранен в скулу. Осколок гранаты впился в челюсть. Кровь текла обильно, проливалась за воротник, залила погоны. Апчара разорвала индивидуальный пакет и стала перевязывать рану.