Локотош между тем доложил о взятии «языка». Немца усадили на ящик. Локотош даже налил ему вина в чистый стаканчик.
— Что же, и нам не грех выпить за удачу! — как ребенок, радовался капитан.— Сейчас приедут за ним. Вот подлец, а? Будто знал, что нам до зарезу нужен «язык». Выпьем и выясним, что за птица. Апчара, принимаем
у тебя экзамен по немецкому языку...
Апчара не могла отвести глаз от немца. Человек как человек, а сколько страданий несет людям. Ей даже не верилось, что перед ней сидит немец, тот самый фашист, который пришел сюда, чтобы убивать людей, жечь дома, умерщвлять женщин и детей в душегубках. А ему Локо-тош налил вина! Да ведь и она перевязала ему рану. Зачем? Как ее рука могла коснуться его головы?
— Слышишь, экзамен будешь держать!
— Не знаю я немецкого языка. Едва вытягивала на «УД».
Локотош шутил. Он и не собирался терзать Апчару. Он сам достаточно знал язык. Из планшетки офицера он извлек полевую карту Ростовской области, которая из компактной стопочки, развертываясь и развертываясь, превратилась в огромную простыню.
Города, уже взятые войсками рейха, отмечены на ней синими крестиками. Таким же синим крестиком помечен и хуторок, в котором они сейчас находились. Видимо, оперативники из штаба немецкой танковой дивизии поспешили поставить этот крестик, что и сбило с толку пленного офицера.
Немец не поднимал головы. Губы его были плотно сжаты, словно для того, чтобы ничего не сказать. Из-под бинта продолжала сочиться кровь. Немец был уверен, что его расстреляют. Попытаются допросить и — за угол...
— Ты смотри, куда их занесло...— ужасался между тем капитан Локотош.
Синим крестиком помечены были на карте города гораздо южнее Дона. Об оставлении их радио еще не сообщало. Ростов, Батайск, Сальск, Тихорецк — всюду синие крестики. А за Доном — Цимлянская, Морозовская, Калач — излучина Дона.
Локотош слышал, что гитлеровское верховное командование перебросило на этот участок фронта венгерские войска, которые должны оккупировать Калмыкию. Интересно бы узнать, почему именно венгров? Какую историческую связь немцы нашли между венграми и калмыками? Локотош знал немного из истории, что еще при царе Алексее Михайловиче калмыки, обитавшие тогда в Тибете, били челом московскому государю с просьбой позволить занять пустующие земли к западу от Волги и Каспийского моря. Русский царь разрешил. Калмыки пять лет двигались через Сибирь, чтобы занять эти земли. Гитлеровское командование, планируя летнюю кампанию, предусмотрело взятие Калмыкии венгерскими войсками, имея в виду, видимо, исторические события, потрясшие Европу еще задолго до нашей эры. Тогда огромная масса гуннов хлынула с востока по торговым «шелковым» дорогам в Европу. Они подавляли и истребляли народы, оказавшиеся на их пути. В истории это известно под названием нашествия гуннов. Гунны не вернулись на свои исконные земли, они расселились среди покоренных народов, смешались с ними. В нынешних венграх, говорят, есть кровь древних гуннов. Это-то, по мнению Гитлера, и сближает их с калмыками. Но калмыки предали забвению древнюю религию — культ предков. Они приняли иную веру, скрепившую волю всех советских народов.
Но пленный, наверно, в истории разбирался плохо, да и самого Локотоша сейчас интересовало не это.
— В какую часть вы ехали?
Немец зашевелился. Локотош разъяснил свой вопрос:
— Я хочу узнать, вы ехали к немцам или вы хотели попасть к русским? Вы ведь заехали к нам потому, что заплутались... На вашей карте все обозначено точно. Не так ли?
Немец не хотел признавать данные карты неточными. Но, тем более, он не мог сказать, что нарочно приехал к русским.
— Я ехал не к немцам и не к русским.
— К венграм! — весь встрепенулся Локотош.
Пленный горделиво вскинул голову.
— Я не буду отвечать на вопросы, касающиеся военной тайны...
— Какая же это военная тайна. Я же не расспрашиваю вас о сорок четвертой, например, танковой дивизии или о сто шестьдесят восьмой бригаде мотопехоты. Тут действительно военная тайна. А это... Если вы ехали не к немцам и не к русским, то вы могли ехать только в два места: или к богу, или к венграм.
Среди немецких бумаг Локотош заметил листок со свастикой. Текст напечатан убористым шрифтом на русском и на немецком языках — листовка. Самолеты часто разбрасывают такие бумажки, которые служат одновременно и призывом переходить на сторону немцев группами и в одиночку, имея при себе ложку (не кашу ли с маслом есть?), и пропуском в расположение немецких войск.
Но на этот раз это было нечто другое. С одной стороны — обращение к народам Кавказа, а с другой — обращение командующего к солдатам, которым предстоит воевать на Кавказе. Локотош протянул листок Ап-чаре.
— Читай.
Немецкий генерал требовал от своих солдат считаться с тем, что помимо естественных преград (гор) в этих районах придется столкнуться с добровольческими отрядами, организованными из местного горнокавказского населения, их называют еще партизанами. Восстание горных народов имело бы для нас тяжелые последствия, предупреждал генерал, поэтому необходимо... перечислялось, что необходимо для того, чтобы приблизить час, когда германские войска и войска японского императора встретятся в Индии.
— Планируют быть в Баку 25 сентября,— закончила Апчара чтение листовки.
— Выходит, они уже кончают войну? — недоуменно спросил Альбиян.
Локотош вновь обратился к пленному:
— Вопрос, не имеющий отношения к военной тайне: уверены ли вы в победе германского оружия?
Альбиян удивился вопросу Локотоша. Разве не видно из немецких бумаг, что у них нет и тени сомнения в окончательной победе. Назначен срок, когда быть в Баку. А там до Индии — рукой подать. Однако пленный ответил иначе:
— Я не знаю, победим мы или не победим. Война есть война. Но воевать вас научим.
Локотош привскочил и едва сдержал себя, чтобы не заехать пленному по уху.
— Как, как?
— Не сомневаюсь, что мы, немцы, научим вас воевать.
Локотош с нервным смешком перевел слова немца всем остальным.
— Ах ты, гад вислоухий! — вспылил тоже и Альбиян.
— Успокойся, Альбиян. Интересный попался экземпляр. Соображающий. Налей-ка ему вина. Пусть выпьет с «ученичками».
Зазвонил телефон. Апчара взяла трубку. Локотоша требовал «первый».
В трубке клокотал радостный голос комдива. Капитан давно не слышал, чтобы «первый» был так приподнято возбужден.
— Голубчик! Ты, говорят, немца заарканил. Так давай же его ко мне. Я сам хочу с ним поговорить. Приезжай и ты. Говорят, ты в немецком собаку съел. Будешь переводить. Машину за вами я уже послал.
Воспаленными глазами немец тревожно и загнанно следил за каждым движением командиров, за выражением их лиц, как бы стараясь угадать, кто из них его расстреляет.
Локотош положил трубку. Он не мог отправить пленного в штаб, не уточнив, как именно собирается этот наглец учить его умению воевать. Ясно, что эта мысль пришла в голову офицеру не сейчас. Наверняка он слышал это и от других.
— Так ты приехал к нам наниматься в учителя?
У немца дрогнули углы рта. Пленный взглянул на An<japy, потом перевел взгляд на ящик с яствами, сглотнул слюну.
— Отвечай: какую операцию мы сейчас будем разбирать, чтобы извлечь из нее уроки? — Локотош — участник войны с первых дней, ему интересно было взглянуть на бои глазами немца, узнать, как он рассматривает свои успехи и наши неудачи? Да, фактор внезапности вначале принес немцам немалый успех. Но молниеносной войны все же не получилось. Мало того, под Москвой развеялся миф о непобедимости германской армии. Если немец взял на себя роль учителя, пусть ответит.— Так какую операцию мы разберем?
— Что он там кудахчет про Керчь? — насторожился Альбиян, разобрав из всей немецкой тарабарщины одно только слово «Керчь».
Локотошу не хотелось переводить слова пленного.
— Ничего он не толкует. Мы с ним еще поговорим. А теперь мне приказано сопровождать его к «первому».
Тотчас и зашумела машина, присланная комдивом. Из «эмки», разукрашенной самым причудливым образом, вышел Якуб. Он был так важен и деловит, словно он-то и поймал немцев. Впрочем, для важности были у Якуба основательные причины. Новая форма поскрипывала на нем ремнями. Пистолет на животе — на немецкий манер. В петлицах по шпале. Кроме шпал, никаких на форме эмблем: не поймешь — политработник, юрист или строевой командир. «Неужели сразу получил капитана,— подивилась про себя Апчара.— Круто в гору пошел».
— А, вот ты где! — Якуб увидел Апчару.— А твои друзья-делегаты едва ноги унесли. Еще бы двадцать минут, и влипли...
Апчара протянула Якубу руку:
— Поздравляю.
Якуб сначала словно не понял, словно отмахнулся от поздравления.
— А... Ты об этом. Спасибо.
Локотош и Альбиян тоже поздравили новопроизве-денного капитана. Они-то знали, правда, что Якуб не капитан, а военюрист третьего ранга. Но не будет же Якуб поправлять каждого, кто назовет его товарищем капитаном. Шпала говорит сама за себя.
— За «учителем»? — спросил Локотош.
— За каким учителем?— не понял Якуб.
— Да вот «учитель» перед тобой сидит. Хочет научить нас воевать. Говорит — плохо сопротивляемся. Измотали, говорит, их отступлениями. Говорит, отступаем, не исчерпав всех возможностей. А надо стоять и не отступать. Стратег.
— Может, он знает о последнем приказе Сталина? Очень важный приказ.
— О каком приказе? И как он может знать о секретных приказах Ставки?
— Не такой уж он и секретный. Поедем к комдиву — прочитаешь. Первый ждет с нетерпением. У меня в машине как раз два места свободных.
Локотош и Якуб Бештоев забрали пленного со всеми его бумагами, укатили. Брат и сестра наконец-то остались одни. Но только они присели, чтобы наговориться, с улицы послышался голос:
— Где тут девушка? Та, что из Нальчика?
Апчара, поняв, что ищут ее, вышла.
— Кто меня?
— А, привет. Это ты мою жену чуть не завезла к немцам в плен?
Тут вышел и Альбиян. Он узнал комиссара полка Доти Кошрокова и перехватил разговор:
— Так точно, товарищ комиссар. Апчара моя сестра. Познакомьтесь. Я сам только сегодня узнал, что она здесь.
Комиссар полка был уже немолод на вид. Морщины успели прочно обосноваться на его лице. Худой, с большими серыми глазами, светловолосый, он мало походил на кабардинца. Апчаре он показался очень суровым.
Они вошли в избушку и все трое сели к ящику, накрытому вместо стола, к вину и к еде. Было о чем поговорить.
ДОТИ КОШРОКОВ — КОМИССАР ПОЛКА
Альбиян заторопился, пошел к себе — дела на батарее.
Апчара рассказывала комиссару, что пережила за эти дни, но, по правде, ей было интереснее слушать, чем рассказывать. Оказывается, Узиза действительно едва не попала в руки немцев.
Сначала Хатали Чоров — глава горемычной делегации и Узиза терпеливо ждали возвращения Апчары. Но потом началась суматоха. Откуда ни возьмись, появилось на полустанке с десяток машин. Бойцы поспешно погрузили на них, что было возможно, и стали готовиться к взрыву складов. Хатали тоже засуетился. Он нашел какого-то лейтенанта с машиной, отвалил ему тридцать посылок, чтобы доехать до Армавира. Но все еще ждали Апчару. Лейтенант нервничал. Посылки его уже не прельщали. Да он и без Хатали мог взять их сколько угодно. В конце концов он решительно сказал Хатали, что уезжает. Бой гремел совсем близко. Выбора не было. Хатали и Узиза уехали с лейтенантом, когда начали рваться склады с боеприпасами.
Доти рассказал Апчаре и подробности гибели Солта-на Хуламбаева. Со всем своим политотдельским имуществом Солтан ехал к месту сосредоточения дивизии. Наверно, он доехал бы благополучно, если бы на дороге не попалась ему беженка, казачка с двумя огромными меш-
7 А. Кешоков
ками, набитыми разным скарбом. Она плакала, хватала Солтана за руки, умоляла довезти ее до станции, что в пяти километрах. Получался крюк, но у батальонного комиссара не хватило духу и совести бросить женщину посреди дороги. Будто бы на станции ждет казачку вся ее родня, и уж дальше она будет эвакуироваться вместе со всеми.
Инструктор политотдела не советовал Хуламбаеву сворачивать с прямого пути, тем более что в стороне станции погромыхивало, но Хуламбаев, как известно, не выносил женских слез.
— Ладно,— сказал он, чтобы успокоить не то политотдельского инструктора, не то себя.— Пять километров — чепуха. Может быть, оттуда дорога к дивизии не так забита. Отвезем бедную женщину.
Погрузили мешки. Солтан посадил женщину в кабину, чтобы она показывала дорогу, поехали. По карте действительно было не больше пяти километров, но ехали тревожно и долго. Перед самой станцией шофер резко затормозил: навстречу шел бронетранспортер с белым крестом на борту.
— Немцы!
Шофер свернул влево и тотчас попал в глубокий кювет. Немцы дали очередь по колесам. Женщина закричала. Шофер выскочил и побежал в пшеничное поле. Немцы были в ста шагах от машины, когда он оглянулся в последний раз. Несколько автоматных очередей раскатилось у него за спиной, но он уже не понял, по нему это стреляли или расстреливали начальника политотдела и его инструктора. Вечером шофер вышел к своим.
Пока Доти и Апчара мирно беседовали, вернулся и Локотош.
— Доставили благополучно?
— Все в порядке.
— Говорливый немец попался или молчун?
Локотош махнул рукой.
— Заговорит! А мы с Апчарой славно беседуем. Она мне все рассказала. Бедняжка, сколько пережила за эти дни!
— Еще удивляюсь, как вынесла. Хрупкая девушка...
— На войне все выносят, кроме смерти. Правильно сделал, что пристроил ее в полку. Пока пусть побудет. Выпадет случай — отправим домой.
— Я уж ее зачислил на довольствие. Беда только — юбок нет и обуви подходящего размера.
— Скажи спасибо — сама дела.
— Конечно. «Эх, чарочка — вино красное...»
— Откуда ты это знаешь? — встрепенулась Апчара.
— Альбиян рассказал. Жалко твоего поэта, глупо погиб. Но, считай, мы за него расплатились. Вон лежит мертвый немец.
Доти возразил:
— Фашисты еще долго будут расплачиваться. Всех солдат перебьем, и то еще большой долг останется...
В тот день, когда Кошроков узнал, что к нему едет жена, его Узиза, был получен приказ о выступлении дивизии. Однако начальство не возражало, чтобы батальонный комиссар задержался на два дня и повстречался с женой. Но Доти сам не захотел оставаться. Он боялся, что полк пойдет в бой и комиссар упустит возможность хоть немного поквитаться с немцами. Он должен быть каждую минуту с полком.
— Ты знаешь, что сказал немец? Научим, говорит, вас воевать... А ты толкуешь про долг. Если так пойдет дело и дальше, боюсь, что должок будет расти и расти. Сталинский приказ ты читал?
— Читал. И не только сам. Я читал его во всех подразделениях. Я ведь сюда пришел с переднего края. Бойцы полны решимости стоять насмерть. Вот Альбиян здесь недавно был, брат Апчары. Он выступил и сказал: «Немцер много, но мин у нас больше. Хватит на всех немцев». Так же думают и другие. Трусов нет. Уверен, быть нам гвардейской дивизией. Я попросил редактора дивизконки напечатать нам побольше наградных бланков. Воевали всего два дня, а к наградам представлены уже десятки отличившихся бойцов и командиров. Через неделю их будут сотни...
— А продержимся мы неделю?
Кошроков опешил от такого прямого вопроса.
— Есть приказ...
— Если бы приказ заменял все, чего нам не хватает... Кавалеристы с саблями против танков... Пленный грозится, что завтра нас смешают с землей. Они подтягивают танки, артиллерию, тяжелые минометы. Они же закованы в броню. Миной их не возьмешь. Мужества у
7*
нас много, но броня не помешала бы нам. Где прикрытие с воздуха? Где защита?
— В приказе сказано все...
— Немцы уже подходят к Армавиру. Окопы... Ростов был весь в окопах. И Дон — немалая водная преграда... Не удалось остановить немца. Дайте нам немецкую кавалерию, чтобы был бой равных с равными, чтобы мог быть только один перевес — мужество, умение...