Второй способ был проще - спрятать письменное сообщение на месте будущей археологической раскопки в надежде на то, что в свое время оно будет обнаружено. Послание должно привлечь внимание среди прочих находок, но не в той степени, чтобы разрушать сложившиеся в археологии стереотипы - иначе оно рискует быть похороненным в тиши археологических кладовых. Кроме того, как нужно написать, чтобы дошло до адресата и было понято должным образом? Очень долго в голову Романа не приходило ничего кроме фразы "Привет из средневековья:", но постепенно текст сложился: "Писано Романом из града Курска в году 6532 боярину Василию (так звали отца): Отче, за меня не тревожься, пребываю в здравии и вам с матушкой того же у Господа прошу. Высылаю тебе хартию со словесами повести о походе Игоря Святославича на половцев. Песнь сия сложена по былям нашего времени курским гражданином, зело в грамоте преуспевшим".
Такая находка наверняка будет расценена, как сенсация и станет достоянием не только ученой братии - вопрос об авторстве "Слова о полку Игореве" к моменту отбытия Романа из двадцатого века так и не был решен. Но надо было дописать нечто, что будет понято только его близкими и не вызовет сомнения ученых в подлинности находки: "Кланяйся учителям моим, отцам Владимиру и Андрею - науки их зело полезны для меня, грешного".
Под "отцами" Роман имел в виду своих преподавателей боевых искусств и истории, хорошо знакомых его родителям.
Четыре неслучайных совпадения имен дадут хотя бы смутную надежду: Впрочем, ни отец ни мать фантастикой не увлекались, а стало быть, мысль о перемещении во времени может просто не прийти им в голову. Но шанс все-таки был:
Воплощать свою идею в реальность Роман начал в апреле, перед Пасхой. Он записал текст на хартии - куске выделанной телячьей кожи. Материал стоил не дешево, но соответствовал тому образу писавшего, который должен будет сложиться у историков. Итак, он - боярский сын, посланный отцом за какой-то надобностью в Курск из: Киева или Чернигова, а может быть, из Трубчевска. Он передает родителям весточку, а заодно и текст "Слова":
А почему письмо осталось в Курске, а не ушло в тот же самый Чернигов? Стало быть, это был черновик, неудачный экземпляр, замаранный кляксами, который был выброшен на помойку. Чернила с испорченной хартии обычно смывали и использовали её снова, но боярич-то богатенький - денег батькиных не считал:
Роман понаставил на хартии жирных клякс и как бы в сердцах перечеркнул написанное. Теперь надо было придумать так, чтобы выброшенная на помойку телячья кожа с посланием не сгнила, как и другие предметы их этого материала за восемьсот лет... К примеру: переполненный горшок, который использовался, как емкость для мусора, выбрасывают вместе с содержимым: Горшок с трещиной - стало быть, не жалко: Уже на свалке горшок "случайно" попадает горлышком вниз в расплавленную смолу и сам собой наглухо запечатывается - рядом ведь подновляют крепостной частокол, а при этом без смолы не обходится: Вроде правдоподобно: Ну там уж придумают, как это получилось, главное, хартия не истлела бы:
Место для захоронения послания Роман выбрал над изрезанным оврагами склоном, рядом с крепостной стеной. Место было не самое бойкое в Курске, но именно здесь в конце двадцатого века начнутся археологические раскопки. Чуть выше будет стоять дом №4/2 по Красной площади, который умудрятся поставить как раз на засыпанном крепостном рве - это здание долго будет числиться в аварийных из-за трещин в стенах.
Когда Роман пару лет назад в качестве археолога-волонтера прислушивался, не звякнет ли его лопата о какое-либо сокровище, картина далекого прошлого представлялась ему иначе. Наверное, потому, что на раскопе некогда деревянного города нет зданий, давно канувших в Лету, а лишь их неясные проекции на земле в виде пятен другого оттенка: здесь был частокол, здесь небольшой погреб, здесь колодец. Не зная азов археологии, ничего не разглядишь. Кроме того, "тени" могут сосуществовать на раскопе бок о бок, тогда как в реальности их разделяли целые столетия:
То, что через много лет станет очередным местом стоянки археологического кочевья, в "культурном слое" 1184 года представляло из себя пригороженный к основной крепостной стене осадный двор. Так селились многие знатные бояре - что побогаче и ближе к князю.
Терем в "два жилья" еще строится - от него и пятен на земле не останется, потому как поставлен он без фундамента - разве что от углубленных в землю затейливо-резных столбов крыльца. Двор полон свежеошкуренных дубовых бревен и пахучей сосновой щепой. Уже готовые хозяйственные постройки скрывают то, что потом отпечатается на срезах археологического раскопа. Вон в том амбаре наверняка круглый погребок, а там - летняя печь: Столбы частокола поставлены только вчера - вокруг них еще хлопочут городники с тяжелыми трамбовками:
Профессор Енуков дорого бы отдал, чтобы заглянуть сюда на несколько секунд:
- Эй, паря, ты чего тут? - Вопрос был адресован Роману - старшина плотников, очевидно, не терпел бездельников. - Иди-ка восвояси.
Ниже осадного двора крутой овраг, контуры которого (вернее, разрез одной его части) были Роману хорошо знакомы по раскопу. Овраг уходил далеко вниз, почти до самого Кура. Часть оврага под частоколом уже сейчас использовалась как свалка строительного мусора, сюда же будут сбрасывать и бытовой мусор. Именно это место и выбрал Роман как "саркофаг" для своего послания:
Весточка в будущее, как бутылка, брошенная с затерянного в океане корабля, начала свое неторопливое плавание, имея небольшие шансы быть найденной и совсем призрачные быть правильно понятой теми, кому она была адресована:
Размышления Романа прервал Алешка. Его рожица с многозначительной улыбкой просунулась в калитку:
- Поклон тебе от Анюты. Ждать будет в полдень в лавке, где прошлый раз виделись.
Роман не видел боярышню месяц - навалились учеба воинская, княжьи заказы. Думал, забыла боярская дочка кузнеца чумазого, прошла её блажь.
- Пойдешь? - поинтересовался Алешка.
- А чего робеть-то?
- Дворовые у Седоватых дюже злые - намнут шею.
- Это мы еще глянем.
Роман оделся почище: рубашка с яркой вышивкой, сапоги шевровые, шапка с лисьей опушкой.
- А знаешь, - продолжил Алешка, - сколько молодцев богатеньких по Анюте сохнут и глотки за нее друг другу перегрызть готовы? А уж тебе-то...
Предостережения приятеля не подействовали - очень уж захотелось Роману заглянуть в те синие глаза:
Словарь:
борзо - быстро
гридень - молодой дружинник
наруч - защитная металлическая накладка для левой руки - от
локтя до запястья
сулица - короткое копье
онуча - длинная полоса из холста, которой обматывали ногу выше лаптя
безотный - без отца
дол - канавка посередине клинка
половый (цвет) - светло-желтый
"Людота - коваль" - клеймо мастера на одном из найденных археологами
мечей русской работы 11-12 веков.
Глава десятая
КАЛИКА ПЕРЕХОЖИЙ
(начало сентября 1184 года)
Возле Рыльских ворот напротив того места, которое Роман использовал, как межвременной почтовый ящик, стояла покосившаяся деревянная церковь Николая-Угодника. И через много лет здесь, сменяя друг друга по ветхости, будут стоять храмы в честь все того же святого. Последний из них снесут в 1939-м году, соорудив на его месте неуклюжий монумент с серпом и молотом.
Рядом с Николаевской церковью, где потом на Красной площади станет известный всем курянам дом-"шестерка", расположилась странноприимная хоромина - своего рода туристическая гостиница для паломников и прочих путешественников.
Вся эта братия скапливалась в Курске - кто из ближних городов и весей, а кто издалека - сбивалась в ватаги и с попутными купеческими обозами брела в Киев поклониться святыням. Делились они на две категории: "калики перехожие" - странствующие нищие, среди которых было немало гусляров, сказочников, - и "ходебщики" - люд разного чина и звания, перемещавшийся по просторам Руси по своей надобности. Народ бывалый - и украсть и покараулить. Бывших разбойников среди них было никак не меньше половины - грехи замаливали на старости лет. Но с чем бы ни брели, каждый говорил, что идет в Киев помолиться в Лавре святым мощам. Так было проще получить приют в дороге и кусок хлеба. И одевались они одинаково во вретища*, чтобы у лихих людей было меньше соблазна.
Странники все знали: какой князь чего натворил, где напал голод, а где урожай, как люди живут и там и сям. И радио, и телевизор, и газета.
Купеческой оказии иной раз приходилось ждать неделями. За это время у бывалого разговорчивого странника появлялась своя ватажка благодарных слушателей - то хлебушка принесут, то репку. Один из таких, седой как лунь калика перехожий по прозвищу Смага*, заинтересовал и Романа, воинские уроки которого уже оставляли время для других дел. По всему было видно, что за плечами старика судьба не из простых. Судя по шрамам на лице и руках, пришлось хлебнуть ему воинского лиха, что подтверждали и его рассказы о походах, войнах и битвах. Казалось, не было на Руси города, где Смага не побывал то ли на службе у очередного князя, то ли странствуя. Был в плену у половцев, хорошо говорил по-ихнему и знал степные обычаи. Даже в Царьграде смолоду побывал старый вояка - гвардейцем при императорском дворе - и немного владел греческим. Несколько греческих слов в запасе Романа помогли ему проверить достоверность повествований Смаги.
- Я еще по-фряжски* могу, - обидевшись на учиненную Романом проверку, сказал Смага и бойко произнес что-то на певучем языке. - В плену года три маялся, да сбег вовремя, а то продали бы за море.
Старик отделил Романа от других слушателей-завсегдатаев:
- На что уж ваши до баек охочи, но ты отрок особо въедливый. Все норовишь баснь от правды отличить - соврать не даешь. Разумом хочешь необъятное охватить. Зачем тебе это? Сказано в Писании: "Много знаешь - много печалишься".
Они сдружились на короткий срок ожидания купеческого обоза. А когда Роман попотчевал странника медовухой, тот и вовсе к нему потеплел.
- Много горя на земле, внучек, а на Руси более всего. А самое лютое горе для русича - полон. Сколько я в странах дальних полоняников русских видел: бабы молодые, девки, ребятишки: Вспоминать тошно. В полон ведь абы кого не берут: здоровых и крепких - чтобы путь неблизкий осилили, и красивых - чтобы продать подороже... Как ребятишек от мамок отрывать начнут - крик, плач: А продает кто? Да христианин, с таким же крестом на шее, как и у тебя. Но они-то русских за христиан не считают, говорят - как вы были дикие, так и остались. Я мыслю, что они там свою латинскую веру от православной отделили нарочно, чтобы ничто не мешало им на нашем горе жиреть:
Смага время от времени прихлебывал из принесенной Романом корчаги* и закусывал сухарем.
- Пусть богатеют - не в злате дело. Куда хуже, что девки эти и бабы начнут на чужбине детей рожать здоровых да крепких, из которых мужи вырастут на всякие дела гожие - что в бой, что в ремесло. Счет здесь простой: сколько там прибавится, столько в русской земле убавится. Но того мало...
Последняя капля медовухи была выпита, Смага крякнул с сожалением и отдал пустой горшок Роману.
- Но того мало, в иной русской деревне после половецкого набега из девок только хворые остаются, которых в иное время замуж никто не возьмет. Стало быть, детишки в мамок пойдут - больные да глупые. Вот в этом для Руси главная беда и есть... Да ты, Ромша, младень еще - понимаешь ли, что говорю-то?
Что уж было не понять? Генофонд нации. Можно было дополнить мысль Смаги - сильная кровь северных красавиц где-нибудь в Корсуни* даст куда более крепкое потомство, чем в той же русской деревне, где все были родственниками, что сказывается неизбежно отрицательно на их потомстве.
- А мужики русские? Молодых парней покрепче да посмелее уже в дружину зовут или ратником в поход. Покрасуется отрок в шлеме и в кольчуге до первой сечи, а там, глядь, и нет его, как и не было. Сколько таких на веку своем я видел. Стало быть, ни дети его - в отца крепкие - ни внуки света белого не увидят... Войны, смуты, распри только к тому ведут, что уходит сила русская, что со времен изначальных в народе нашем была...
- И без войн нельзя, - вставил из-за спины Романа один из слушателей. - Вовсе изведут Русь - хоть те же половцы. С запада ляхи* попрут и угры*, с севера свеи*.
- Да если бы князья наши, отцы родные, распри бросили, да объединились бы разумно, то на окружных врагов четверти теперешних воев хватило бы, - ответил Смага. - А такого доброго младня, как Ромша, и поберечь можно.
- Хорош младень, - засмеялись слушатели. - Да он любому шею свернет.
- Уж известно, - кивнул старик, - вы, куряне, лютостью боевой по всей Руси знамениты. Недаром пуповины вам на железе воинском обрезают, а чуть старше, так с острия кормят, а шелом дедовский вместо шапки: Вам бы вождя разумного.
- Наш-то Всеволод чем плох?
- Да вроде и не плох - как раз курянам подстать. Да только родился он поздно, ему бы во времена былинные со Святославом Игоревичем, князем киевским, Царьград воевать.
- А ты, Смага, коли тебе силу и власть княжью, как дело бы повел? - спросил Роман.
- Я бы жизнь положил на то, чтобы князей в кучу сбить и купно пойти походом на города полуденные*, что на русском полоне богатеют. Крестовый поход - как латиняне против сарацин. - Руки старца сжались в кулаки, шрамы на лице налились кровью. - И города эти конями своими в землю втоптал бы, чтобы народы западные тысячу лет гнев Господний помнили.