Княжий воин - Крюков Виктор Васильевич "краевед" 18 стр.


- Ну? - не отставал Алешка. - Подсобишь? А то сам убегу в поход.

Кому из друзей повезло больше? Тому, кто останется, или тому, кто разделит участь курского воинства, какой бы она ни была?

- Навоюешься еще, - ответил он словами Срезня и со смехом надвинул ему шапку по самый нос. - На твой век хватит.

Множество войн междоусобных и войн с внешним врагом выпадут на долю южной Руси, а с ней - и на долю любого из курян, кто не ляжет от половецкой сабли в предстоящем походе. Алешка вполне может дожить и до страшной татарской грозы с Востока. Одним словом, всем воинской участи хлебнуть придется...

- Надолго ли приехал, сынку? - обрадовался Людота. - До утра хоть?

К удовольствию кузнецкого большака слободичи, осмотрев с ног до головы и Романа и его рослого боевого жеребца, дружно одобрили и того и другого:

- Хорош молодец, а по ездоку и конь.

Марфа прикрикнула на мужиков:

- Да разве парня перед походом расхваливают?

Слободичи, принялись смачно плеваться через левое плечо и поругивать Романа. В конце концов утвердились во мнении, что ни воин, ни его конь никуда не годятся.

...После ужина, Роман вытащил из сундука свою "парадную" рубаху - мягкая, пропахшая ароматными травами ткань ласково легла на привыкшие к доспехам плечи.

- Зря красоту наводишь, - грустно сказала Марфа. - Боярышню твою батька в вотчину отправил, в Римов-город. Харатью тебе мужик передал от неё.

На кусочке выделанной телячьей кожи нетвердым, почти детским почерком было написано: "Буду Богу за тебя молиться, чтобы из сечи живым вышел. Жду тебя, суженый мой".

...Знать, не судьба повидаться с синеглазой боярышней. Поздно отговаривать ее отца от усылки дочери в Римов - страшная судьба ждала этот город в ближнее время. Да и что он сказал бы Седоватому?

Скрипнула дверь, в избу, опираясь на клюку, вошла Кокора, поклонилась на иконы, перекрестила Романа:

- Недосуг тебе божатку свою навестить, так я сама приплелась.

У Марфы с Кокорой было сговорено - прихватив доспех и оружие Романа, женщины вышли во двор.

- В баню пошли, колдовать от лихого железа, - пояснил Людота. - Кольчуга твоя хоть и не простая, а заветное слово ей не помешает... А об Анюте не тужи - сладится. На войну надо с легким сердцем идти:

Людоте князь Всеволод в поход идти не велел, оставил в тылу:

- Твое дело мечи ковать, а не мечом махать. Крестный повоюет.

Кузнец расстроился чуть не до слез, едва не запил. Жаловался каждому встречному, вспоминая о боевой молодости:

- А в те разы я разве не кузнец был?

Роман поднялся чуть свет. Вроде и не спал - всю ночь снилась ему Анюта, звала в город Римов, коему через восемьсот лет и места на картах не найдут: "Делай, что должен, - думал Роман, седлая коня и тщетно отгоняя грустные мысли, - и будь, что будет".

- Рубаху дедову надеть перед битвой не забудь, - напомнил Людота, провожая с женой Романа за ворота.

Когда Роман встал в стремя, Марфа сквозь слезы начала шепотом заговаривать его материнским словом. Так на Руси провожали сыновей на войну:

- Будь ты, мое дитятко, цел-невредим. Стрелой каленой тебя не язвить, рогатиной и копьем не колоть, топором не сечь, обухом не убить, старожилым людям в обман не вводить, молодым парням ничем не вредить, а быть тебе перед ними соколом, а им дроздами. Будь твое тело крепче камня, а рубаха крепче железа, а грудь крепче камня-Алатыря. Будь ты во поле молодцом, во рати удальцом, в миру на любованье:Рать могуча, мое сердце ретиво, мой заговор крепок и долог, как камень-Алатырь и всему превозмог:

Свежим апрельским утром, 23-го числа, едва только небо за Тускарем окрасилось розовым, курское ратное воинство потянулось к месту сбора - большой поляне за северными городскими воротами. Всяк держался своих: послободно, поулично, посотенно. Оружны и бронны были кто не хуже княжьего дружинника, а кто с одним топором, которым вчера еще дрова рубил, и с самодельным дубовым щитом.

Все ратники пешие, зато телег с впряженными лошадками-трудниками вдоволь - у каждого "взвода" свои. На телегах в поход повезут продовольствие, тяжелые щиты кучей навалят, да и прочее оружие, чтобы в пути рук попусту не оттягивало. Это в ту сторону, а обратно как Бог даст - то ли добычу, на рати взятую, то ли раненых и убиенных.

Провожающих не было. Отпрощались раньше и, приодевшись покраше, потянулись в город, выбирая по Княжьей улице удобные места, чтобы посмотреть, может, в последний раз на своих и на чужих, когда те будут проходить через Курск. Так было принято...

Воинство дисциплиной не отличалось - в предвкушении близкого приключения галдели, смеялись, молодежь задирала "чужих". Это больше напоминало торжище, чем собрание людей, выступающих в нелегкий поход.

От дружины всего несколько человек - в том числе и Роман - поддерживали порядок, осаживая без лишнего усердия особо задиристых.

- Покуда в Поле не выйдем, - пошучивал над забияками старый дружинник. - А уж там ни слобод, ни улиц - все свои.

На рослом соловом жеребце из городских ворот выехал князь Всеволод в сопровождении десятка дружинников и отца Федора, который статно восседал на рыжей кобыле - такой же гривастой, как и всадник. Ратники сбились в плотный боевой строй, впереди которого встал, спешившись, князь. Он снял золоченый шлем, остальные тоже посдергивали разношерстные головные уборы, обнажив кто кудри, а кто и солидные лысины.

Отец Федор начал походный молебен, воспрошая у Бога удачи. Истово, не жалея святой воды, окропил курян и благословил воинство на подвиги земли русской ради.

- Не в простой поход идем, куряне мои, - трубно произнес князь. - Вглубь Степи идем, самого Дона шеломами испить, как наши славные предки хаживали, страха не ведая. Чтобы надолго забыли нехристи дорогу в наши края. Крепко надеюсь на вас... Ну, с Богом, братья...

Через город по истертым плахам мостовой шли под музыку бодро и весело. Перед своими и чужими любушками и женами красовались, кто чем горазд: оружием и доспехом, начищенными до ярого блеска, а кто и лихо заломленной шапкой.

Из девок и баб, что провожали воев в дальнюю дорогу, печали, тревоги, и уж тем паче слез никто не показывал - как и не в поход провожали. Так было принято, чтобы не накликать беду. Смеялись, обсуждая своих и чужих, не стесняясь в выражениях и не делая различия между простым ратником и знатным боярином - нечистая сила смеха бежит.

- Эй, воевода, - кричала удалая молодка. - Ты брюхо-то подвяжи уздой, а то растрясешь в седле.

- Погодь, приду назад, тебе такое же спроворю, - не остался в долгу Сиверга.

- Да который раз обещаешь...

- Гля-кось, бабы, кузнецы хваленые, бороды паленые поперли: Небось, у каждого молоток за пазухой. Хоть бы рожи свои закопченные умыли: А вон гончары, горшки ходячие, а старшой-то их, глиняна его голова, на макитру* смахивает - хоть сейчас ухватом, и в печь... А от кожемяк-то духом кожаным шибает - и как их бабы терпят?.. Городники, деревянны их головы, лезут - эти степняков в щепки порубят...

Ратники должны были отвечать на насмешки без обиды, но чтобы последнее слово обязательно осталось за ними. За словом в котомку они не лезли и в выражениях не церемонились, но обходились без мата - он только для боя или для лютой драки. Шум и смех до небес, чтобы Богу слышно было. Досталось и князю:

- Эй, Святославич, коль мужиков наших от половецких баб не убережешь, то мы тебе бороду твою кудрявую враз проредим, и из шлема твоего золоченого горшок для младней сделаем... Да и сам не балуй - знаем мы тебя...

- За мной отец Федор приглядит, - отвечал князь. - У него не побалуешь.

- А за ним кто? - не унимались бабы.

Ратное войско выходило в Рыльские ворота. Здесь узкая, подновляемая каждую весну дорога, обжатая крутыми осыпями, вела к мосту через Кур.

Выходили не оборачиваясь на провожавших, и так, не оглядываясь, пойдут долго, пока городские башни не скроются за холмами. Рыльские ворота до самой ночи простоят нараспашку, и городские мальчишки в который раз будут разглядывать древние вражеские доспехи, прибитые для устрашения недобрых пришельцев и нечистой силы к воротам с наружной стороны. Кольчуги драные, под дождями проржавевшие, щиты разной формы, материала и ухватки, ветхие брони из кожи, из конских копыт: Не уберегли они своих владельцев под стенами Курска. Да и нет таких доспехов, которые спасут от каленой стрелы, от копья и от много чего еще, если нет на то воли богов. Отец Федор и его предшественники так и не смогли заставить курян снять древние брони с городских ворот. Пусть уж догнивает сама собой ересь языческая... Ратники ушли, город, обреченный на тревожное ожидание, разом приумолк и опустел...

Еще долго с городского забрала женщины будут всматриваться в полуденную сторону, ловя веселые отблески начищенных шлемов и наконечников копий. Отойдут вои от города на версту-другую, поснимают тяжелый, жаркий доспех, побросают в телеги обоза и пойдут налегке, оставив при себе только ножи-засапожники - пока, стеречься некого.

Дружина с князем без лишнего шума выйдет из Казачьей заставы, дав пешим опередить себя верст на двадцать. С ратью уйдут только наворопники - боевое охранение, разведчики во главе со Срезнем. С ними и Роман...

Мало кто из ушедших на войну знал, что минувшей ночью тихо помер дед Рожно. Сбывалось старое пророчество - пока жив былинный витязь, никакой враг не страшен курскому воинству:

Словарь:

 клепало - металлическая полоса, заменяющая колокол

 било - деревянная доска, подвешенная на веревке

 остатний - последний

 макитра - горшок

 наворопники - разведчики

Глава шестнадцатая

НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ

( начало мая 1185-го года)

Холмистая степь с редким перелеском сменялась плоской равниной. Зоркий глаз здесь далеко достанет, особенно половецкий, привычный к просторам. Солнышко радовало приятным теплом - наверное, для того, чтобы эти люди забыли про войну, кровь и смерть. Но вопреки стараниям весенних богов, русское войско в ожидании битв все сильнее сжималось в один кулак, ощетинивалось оружием.

Наворопникам работы много - как у любой разведки во всякой войне. Срезень и не спал вовсе: меняя за день несколько лошадей, он мотался по степи от одного дозора к другому - чтобы молодежь смотрела не своим беспечным, а его, Срезня, опытным недоверчивым взглядом, слушала степь чутким ухом. Он все более мрачнел, не скрывая от тревоги:

- Думали скрытно идти, чтобы как снег на голову. Давно уж степняки про нас ведают...

Воинский старшина стал передоверять Роману часть своей работы:

- Смотри, чтобы не проспали младни.

Доверие особо упрочилось после одного ночного происшествия. В безлунную темень, заглушенную шумом дождя - единственного с начала похода - Романов дозор схлестнулся с половцами. Тех было больше, но они пережидали непогоду под войлочными кошмами, стреножив лошадей. Хотя и почуяли русский отряд, но поздно - мало кто успел вскочить в седло. Половцы бились отчаянно, но к пешему бою против конных они были непривычны. Полегли все, за исключением одного - его скрутили и, перекинув, как мешок, через круп коня, отправили к Срезню.

После боя Романа снова трясло и мутило - в быстротечной схватке он уложил троих - но скоро прошло и, к его радости, слабость никто из товарищей не заметил. "На войне, как на войне, - думал Роман утром, начищая помутневшее от чужой крови лезвие меча и рассматривая появившиеся на нем зарубины. - Не ты его, так он тебя... Взялся за гуж, не говори, что не дюж". Предстояли настоящие бои и, похоже, надежды на удачу было мало. Впрочем, молодой воин не находил в своей душе ощущения обреченности, и вопреки его знаниям о будущем, это самое будущее его не очень-то пугало. "Молодой, глупый еще".

Роман чаще общался со Срезнем, отчитываясь ему о выполнении поручений. Старшина на похвалы был по-прежнему скуп, но иногда давал понять своему ученику, что тот в его глазах поднялся на следующую ступеньку.

- Зря ополчение взяли, - ворчал он на коротких привалах, обращаясь к Роману и сетуя на низкую скорость продвижения. - В былые годы, еще при батюшке нашего князя, не так воевали - ни тебе пешаков безлошадных, ни тебе телег скрипучих. За день собрались, на коней сели и - в Степь, как волки серые. А это разве война - за зипунами идут, не за победой...

В минуты таких разговоров в холодных глазах Срезня что-то показывалось необычное, всплывая из глубин его суровой души.

- Вернемся из похода, соберу курян-молодцев с десяток, коли князь Всеволод дозволит, и двинем с князем Галицким в заморские края, святые земли освобождать. Охота свет Божий поглядеть, как дед Смага смолоду. Прокис я в этой Степи:

Речь шла о третьем Крестовом походе, в котором будут принимать участие войска тестя князя Игоря. Если бы не плен Буй-тура, он наверняка и сам принял бы участие в этом походе.

- Пойдешь со мной сарацин воевать, Ромша? - по доброму прищурился Срезень.

В тяготах воинской работы Роман не забывал следить за календарем, и по его подсчетам выходило, что первая битва с половцами должна была состояться на следующий день. Впрочем, этого ничто не предвещало: все те же пустынные, залитые солнцем горизонты, все то же монотонное движение полков...

Но к первой вечерней звезде, когда уставшие люди и лошади предвкушали ночной отдых, все вдруг изменилось. От авангардного дозора прискакал вестовой:

Назад Дальше