— Было жалко. Но, честно говоря, Сушков это заслуживал — он был самым разухабистым и недисциплинированным. Но Владислав не такой. А может быть, мне, действительно, сходить к командиру?
— Ещё чего! — рассердился Лукшин. — Вы этим своему Пивовару не поможете, только разозлите Андреева и на себя самого гнев накличете. Зарубите себе на носу — если вас не вызывает к себе начальство, то не суньтесь туда. Я попробую сам всё объяснить Андрееву, но, честно говоря, сомневаюсь, что из этого получится что-нибудь хорошее. Андреев не из тех людей, которые пойдут на попятную. Он предупредил всех о дисциплине и теперь показательно накажет любого хотя бы потому, чтобы сдержать своё слово и чтобы не повадно было другим. — Он ненадолго замолчал, а затем добавил, — так, быстро в свои хозяйства и постарайтесь побольше разузнать об этой драке, свидетели должны быть. Только быстро, — Лукшин глянул на часы. — Через 45 минут опять быть у меня. А уж потом я иду к командиру.
Андрей и Виктор мигом выскочили из кабинета зам. командира батальона по тылу. В назначенное время они вновь были у Лукшина. Картина, с которой они оба соглашались, вкратце выглядела так: Пивовар, проходя в кафе мимо столика, за которым сидел Горбунов, посторонился, пропуская кого-то из встречных посетителей и случайно задел Горбунова. Тот как раз закусывал бутербродом со шпротами — промасленная рыбинка слетела и попала Горбунову на костюм. Тот вскочил и с кулаками набросился на Пивовара. Владислав оттолкнул его от себя, и Горбунов, видимо, уже не очень крепко стоящий на ногах, рухнул на столик, опрокинув его вместе с посудой. Далее собутыльники обеих сторон не дали продолжиться стычке, но самое худшее то уже свершилось. Андрей подумал о более чем годичной давности эпизоде стычки Александрова со старшим лейтенантом. Картина была очень похожа, только искрой тогда явилась обыкновенная слетевшая фуражка, не причинившая вообще никому вреда. До чего же выпившие люди теряют контроль над собой. Хорошо ещё, что Александров и старлей тогда додумались выяснять отношения не в кафе, а на улице.
— Дело труба, — угрюмо произнёс Лукшин после рассказа. — Они оба вылетят из гарнизона.
— Но почему? — это уже удивился и Карамушко.
— Горбунов как зачинщик драки, а вот Пивовар…
— А что Пивовар? — хмуро спросил Андрей. — Он ведь просто оборонялся.
— Кто кого толкнул? — не менее хмуро спросил Лукшин.
— Пивовар, — тихо ответил Морозевич.
— Столик опрокинулся?
— Да, — ещё тише произнёс собеседник Лукшина.
— Посуда была побита?
— Была, — уже еле выдавил из себя Андрей.
— Тогда что ещё не ясно?
— Товарищ майор, — робко заступился за чужого работника и Виктор. — Но Пивовар, действительно мало виноват. Он же это сделал без умысла. И свидетели это подтвердят. Может быть…
— Какие ещё свидетели!? — чуть ли не криком перебил его Лукшин. — вы оба порой мыслите как пара идиотов. Один собрался сам к командиру лезть, а второй — ещё собирается притянуть с собой ораву пьяных свидетелей. Не сегодня пьяных, но вчера в кафе вряд ли мог находиться хоть один трезвый. До вас это доходит?
Оба начальника хозяйств, опустив головы, удручённо молчали.
— Я сейчас иду к командиру, — уже спокойнее сказал майор. — И постараюсь как-то сгладить ситуацию. Но боюсь, что это бесполезно. Надежды на хороший исход призрачны.
Он ушёл, а Морозевич с Карамушко остались в его кабинете и до самого возвращения Лукшина сидели молча, боясь обронить хоть слово. Майора не было относительно долго, но когда он вошёл, то всё стало понятно и без слов. Никто не задавал ему вопросов. Лукшин молча сел за стол, ещё долго молчал, а затем произнёс:
— Ничего не получилось. Он только ещё больше разозлился. В общем, послезавтра оба будут отправлены в Союз. Идите, вы свободны, — обратился он к Карамушко и Морозевичу, видя, что те вроде бы приклеились к стульям. — Ничего вы уже не высидите, — совсем тихо добавил он.
— Слушай, Виктор Петрович, — сказал Андрей, выходя из штаба. — Давай сделаем вот что. Приходи завтра с утра со своими слесарями — с теми, кто будет под рукой, всех собирать не нужно — ко мне в мастерскую. И мы постараемся сообща разъяснить ребятам ситуацию. А то по отдельности слухов, небылиц и, как следствие, необоснованных возмущений не оберёмся. А до утра всем будем говорить, что пока сами ничего конкретного не знаем — я имею в виду решение командира. А с майором я сегодня постараюсь коротко поговорить на эту тему. Как тебе моё предложение?
— А что, нормально, я согласен. Так, действительно, будет лучше.
Перед планёркой Андрей попросил Лукшина на этой планёрке не упоминать об инциденте, а сделать это завтра. Тот удивился, но согласился.
Назавтра утром, когда Андрей сообщил всем собравшимся в мастерской о решении командира ОБАТО, действительно, нареканий и упрёков оба начальника служб услышали предостаточно. Досталось заочно и Лукшину с Андреевым, особенно последнему. Практически никто, как ранее и Андрей с Виктором, не мог понять, как можно выгонять двух человек за такое незначительное и отчасти случайное нарушение дисциплины. К тому же драки как таковой не было — это была роковая неосторожность со стороны Пивовара и не очень обоснованная вспышка гнева со стороны Горбунова. Они могли, как говориться, столкнуться лбами, но, сдержи они себя, далее ничего бы не последовало. Да, на костюме Горбунова оказалось небольшое пятно, которое не так уж сложно было вывести. Цена этого пятна, случайного причём, была совершенно не соизмерима с такими вот последствиями.
И Виктор, и Андрей как могли, пытались растолковать подчинённым сложившуюся ситуацию. Они не защищали провинившихся, но и не особенно осуждали их. Они постарались довести до сведения всех собравшихся, что делалось всё возможное, в том числе и со стороны Лукшина, чтобы уменьшить степень наказания. Но они не дали возможность катить бочку и на командира — с его распоряжением все были ознакомлены ещё два месяца назад, и не следовало о нём забывать в любом ситуации, нужно было просто сдерживать себя. Постепенно страсти улеглись, все поняли, что произошедшего не воротишь. Что бы там не говорили, но вина была обоих. Хотя ситуация, конечно, возникла случайно, и её можно и нужно было контролировать. Обычно говорят, что вот кто-то вовремя не оказался в нужном месте. А здесь всё наоборот — оба провинившихся оказались в одно и то же время совсем в не нужном для них месте. Роковая случайность, которая может произойти с каждым. В заключение Андрей сказал:
— Я скажу честно. Мне в своё время было жалко и Николая Сушкова. Пусть простит меня он, а может быть, и Анатолий Громов, как его друг, но Сушков всё же такого наказания заслуживал, а вот Владислав — нет. Но так уж его карта выпала. Он, вероятно, сейчас проклинает ту минуту, когда он решил зайти в кафе, но ничего сейчас уже не изменишь. Мы собрали вас сегодня для того, чтобы объяснить вам всё, чтобы по гарнизону не распространялись разные слухи, обиды и недовольства. Этим можно только навредить самим себе. Вы должны не осуждать кого-либо, а сделать для себя выводы. Вы прекрасно понимали за что выдворен в Союз Сушков, но вам всё же казалось, что ваше личное время принадлежит только вам. А его у вас никто и не отнимает, но важно как вы распоряжаетесь им, как вы ведёте себя, особенно в общественных местах, на людях. Но предупреждений командира в отношении этого вы как-то недооценивали. Вам казалось, что эти распоряжения отдаются просто с целью немного припугнуть вас, так сказать, на всякий случай. Вы надеялись на русское "авось" — авось меня минует чаша сия. Вас то она миновала, а вот Пивовара и Горбунова, увы…. Именно поэтому не хочется, чтобы повторилось что-либо подобное в дальнейшем. Я думаю, что вы и остальным вашим коллегам всё правильно объясните, мы ведь не собирались проводить по этому поводу специальных собраний, нет необходимости шуметь на весь гарнизон. Просто нелишне ещё раз напомнить о том, чтобы вы постоянно прогнозировали свои действия, и они не довели бы до того, чтобы и вас в будущем тоже могла бы постигнуть такая же участь. Да, ситуация у провинившихся была не простая, но её можно и нужно было контролировать, а вот её последствия, повторю вновь, уже никто изменить не мог. Пока случайно опрокинутый стакан катится по столу — его можно остановить, но упади он на пол, на жёсткий пол, — подчёркнул начальник теплохозяйства, — вы соберёте только осколки. Что и произошло позавчера.
Этот его пример все поняли прекрасно, и больше никто ничего не говорил. Начали потихоньку расходиться по рабочим местам, но выводы, очевидно, были сделаны. В течение следующих двух ближайших месяцев никаких нареканий на служащих не было. Их даже не видели в городке в выпившем состоянии. Трезвенниками они, конечно, не стали, но, выпивши, по гарнизону не разгуливали. В средине того же дня к Морозевичу подошёл Пивовар. Они спокойно поговорили. Владислав, конечно, был здорово удручён, но держался достойно. В заключение разговора Морозевич сказал:
— Ты извини меня, Влад, что не удалось отстоять тебя, но это было невозможно.
— Да ну что вы. Чего вы ещё извиняетесь. Я сам во всём виноват. А то, что вы старались меня защитить, я прекрасно понимаю. Я знаю вас уже полтора года и понимаю, что вы не могли молчать. А, — он махнул рукой. — Так уж получилось. Я вот о чём хотел с вами посоветоваться, Андрей Николаевич, может быть, мне, пока ещё не поздно, попробовать пробиться к командиру и поговорить с ним? Как вы думаете?
— В твоём положении, на первый взгляд, вроде бы, хуже от этого не будет, — размышлял Андрей. — Но я думаю, что всё же не стоит.
— Почему?
— Во-первых, уже всё-таки поздно, не изменит Андреев своего решения. А, во-вторых, ты к нему не пробьёшься, тебя не пустят. Если же начнёшь к нему ломиться, то ещё хуже будет.
— А что может быть хуже?
— Запись в трудовой книжке. Сейчас что там могут написать: ну, "уволен за несоблюдение дисциплины", причём, я думаю, даже без слова "трудовой", ты ведь трудовой дисциплины не нарушал — так что, в общем-то, не такая уж и страшная запись. Не могут они написать ничего другого, да и Андреев, хотя и суров, но, всё же, человек. А вот если пробиваться к нему, как говориться, с боем, то представь себе, что тогда там могут написать. Да всё что угодно, особенно со зла, и ничего ты не докажешь. А тебе ведь небезразлично с какой трудовой книжкой ты продолжишь свою трудовую деятельность уже в Союзе.
— Да, вы, наверное, правы, — уныло протянул Владислав, и они стали прощаться.
Вечером на планёрке Лукшин сообщил о решении командира, а уже завтра утром Пивовар и Горбунов покинули пределы гарнизона. В тот же день перед очередной планёркой майор отозвал в сторонку Карамушко и Морозевича и с удивлением отметил:
— А вы оба оказались хорошими дипломатами. Неплохо вы придумали с этим импровизированным собранием — и людей успокоили, и не дали поводов для различных разговоров. Хорошо сработали.
ГЛАВА 17. Новые потери городка
То ли в силу того, что в городке наступило некоторое затишье, а случай со служащими повлиял и на военнослужащих (никто не хотел оказаться в подобной ситуации, хотя последним высылка в Союз грозила не так часто), то ли по другим причинам, но Андрею дальше январь мало чем запомнился. А вот февраль запомнился не только ему, но и многим другим. Наиболее он запомнился, начиная со второй декады месяца.
Андрей за делами совсем забыл о разговоре в декабре с Лукшиным по вопросу о приёме в партию, а точнее фразы майора о скором расставании. Но вот в начале февраля прошёл слух, вернее, даже, точнее сказать, не слух, а вполне реальное сообщение о том, что Лукшин по замене вот-вот уедет в Союз. И вот сейчас Андрей всерьёз загрустил. Он как-то раньше не замечал, что рядом с ним всё время находился этот человек. Они не были, да и, вероятно, не могли быть друзьями. Приятелями их тоже нельзя было назвать в силу их положения, социального статуса, возраста и прочего. Они просто вместе работали, плечо о плечо — именно так. И Лукшин как старший и более умудрённый жизнью с самого начала бескорыстно подставлял своё плечо, чтобы Андрей не завалился в сторону. Делал он это незаметно, ненавязчиво. Он поддерживал Андрея в его начинаниях, понимал его и, хотя знал Морозевича недостаточно, доверял ему. И это доверие помогало Андрею стать на ноги самостоятельно, а ведь до того опыта такой работы у него совсем не было. Лукшин порой мог довольно жёстко отчитать Морозевича (когда тот в чём-либо ошибался), но эта жёсткость была продиктована желанием недопущения серьёзных промахов. Лукшин защищал и выгораживал его в непростых ситуациях, а ведь мог этого и не делать — пусть бы тот набивал себе шишки и учился на собственных ошибках. Андрей интуитивно, а порой и осознанно со своей стороны старался отплатить зам. командира ОБАТО по тылу той же монетой. Просто дело было в том, что они понимали друг друга и верили друг другу. Это было так мало и, одновремённо, так много. Они в любых ситуациях не хитрили друг перед другом и не врали. Ранее Андрей как-то и не замечал, что бок о бок с ним находится такой бескорыстный наставник. Он ощутил это только тогда, когда понял, что теряет его. А ведь они никогда не встречались в неформальной обстановке, никто никогда не был в доме другого, за исключением того случая, когда Андрей поднял майора при аварии с котлом (и то Андрей был только в прихожей квартиры Лукшина). Да и была это производственная необходимость. Их ранги не предусматривали таких тесных контактов.
Конечно, отъезд Лукшина — это была та неизбежность, отменить которую не в силах никто. И сейчас стоял вопрос о том, кто заменит его. Конечно, заменить его, не по работе, а в плане в человеческих отношениях не сможет никто. Правильно вопрос следует ставить так — кто будет работать на его месте? Никто из начальников служб не решался в последние дни работы Лукшина в Борстеле задавать какие-нибудь вопросы. Все даже по виду майора видели, что он тоже огорчён отъездом из ГСВГ. Захочет человек что-то сказать — скажет сам, без лишних расспросов. Тем более никто не задавал вопросов о том, кто заменит его здесь в гарнизоне. Но, когда Лукшину оставалось проработать в гарнизоне дня три, Кирзонян сообщил коллегам новость, которая ошеломила всех — поговаривают, что приемником Лукшина будет назначен старший лейтенант Коридзе. Коридзе в гарнизоне не любили и боялись. Он был в батальоне командиром хозяйственного взвода, подразделения в ОБАТО немалого и прославился своим довольно жёстким отношением к солдатам. Не жестоким, но жёстким. Он цеплялся к любой мелочи и требовал безукоризненного выполнения устава. В любую жару он заставлял солдат ходить в застёгнутом на все пуговицы обмундировании, был щедр на наряды вне очереди. Его самого никто никогда не видел в городке в гражданской одежде, даже в выходные дни и праздники. Складывалось такое впечатление, что старший лейтенант и дома ходит только в военной форме. Военная форма, нужно признать, была ему к лицу, но Андрею казалось, что грузинская национальная одежда Коридзе подходила бы ещё лучше. Он был худощав, высок, строен, он так и виделся в этой национальной одежде с газырями, с кинжалом, танцующим лезгинку. Правда, как он танцует, никто не знал, на танцах он не появлялся. Но какой грузин не умеет танцевать. Он не имел никакого отношения к служащим, но и тем мог делать замечания. И вот такого человека прочили на должность зам. командира ОБАТО по тылу. Конечно, Коридзе давно уже перерос должность взводного. Правда, говорили, что со дня на день у него появятся и четвёртые звёздочки на погонах. А новая должность была майорской и, вероятно, для Коридзе было уготовлено успешное продвижение по службе. Кроме того, из единственной беседы с командиром батальона Андрей понял, что Андрееву нравятся решительность и жёсткость. Пока что неизвестно было, как обстоят у Коридзе дела с решительностью, но вот второго качества у него хватало с лихвой.
Видно было, что известие о возможном новом назначении даже бесшабашному Кирзоняну радости не доставило, он ведь тоже был наслышан о старшем лейтенанте. И это сообщение полностью подтвердилось в последующие два дня, когда Лукшина и Коридзе вместе часто можно было увидеть на территории гарнизона — майор, очевидно, знакомил своего приемника с объектами его будущего подчинения. В пятницу 10 февраля на планёрке они присутствовали уже тоже оба. Выслушав буквально в двух словах рассказы начальников служб о плановых и экстренных работах (а таких не было) на понедельник, Лукшин оставшееся время посвятил теме своего отъезда. Он поблагодарил всех за плодотворную совместную работу, пожелал всем дальнейших успехов не только в работе, но и в личной жизни и, наконец-то, представил своего приемника. Он сказал: