- Я ухожу в Медину через два часа, - сказал Осман- бек.
Он был спокоен, и Мехмед ничего не понял.
“Почему грубые люди смеют грозить Осман-беку, почему Осман-бек зовет их с собой? Зачем он их лечит?”
Нет, лучше было не думать. Великому муфти видней.
Порошин и пятеро турок ушли с этим же караваном.
*
Ехали на верблюдах, в шуртуфах. Шуртуф сооружался из двух корзин, над которыми поднимали шалаш. Все время в тени - при желании можно вытянуться и поспать. Удобно.
Мехмед ехал вслед за Элиф: он все поглядывал, не сбились ли корзины набок, но скоро стало очень темно, и Мехмед уснул.
Под утро мукавим остановил караван. Мехмед подошел к Элиф и сел возле нее, облокотись на ружье.
Мукавим ходил вдоль каравана и давал лежащим верблюдам сено. Увидал Мехмеда, обнявшегося с ружьем, серьезно сказал:
- Сегодня будет спокойно. Ружье может пригодиться завтра.
*
Наступило время утренней молитвы во славу аллаха.
“О верующие! - призывает Коран, - Когда располагаете совершить молитву, вымойте лицо и руки до локтя, вытрите голову и ноги до пяток, а если не найдете воды - отрите лицо и руки мелким и чистым песком”.
Пустыня вокруг, и Мехмед старательно посыпается песком.
Помолились - в путь. Вокруг серая каменная пустыня. В небе ныряет тяжелый жаворонок. Они здесь большие и непевучие.
И тут калфа заметил: Элиф машет ему из своей корзины: “Господи, ей, должно быть, скучно. Как было хорошо на корабле”.
Мехмед тоже замахал руками, высунулся из шалаша и не заметил, как обе его ноги очутились в корзине справа.
Вся эта махина, называемая шуртуф, в тот же миг поехала направо и с треском ухнула на камни.
Элиф от страха за Мехмеда завизжала. Грохнул выстрел. И караван встал.
Мехмед весело выбрался из-под обломков шуртуфа, придумывая историю падения, но встать не успел. Он вдруг увидал, что все, даже Элиф, смотрят не на него, а совсем в другую сторону. Значит, это не его ружье пальнуло.
На высоком камне стоял бедуин с ружьем в руках.
Он крикнул сначала по-арабски, а потом по-турецки:
- Кто хочет жить, пусть заплатит пять золотых монет!
Мехмед вцепился в ружье, насыпал на полку пороха.
Бедуин его не видел. Мехмед сидел под брюхом верблюда и высекал искру. Ружье больно стукнуло калфу в плечо, но бедуин, стоящий на камне, вдруг подпрыгнул и нырнул головой вниз.
И стало тихо. Но только на одно мгновение. В следующее из-за камней сверкнули молнии. Заревел и повалился верблюд, на котором ехала Элиф. Элиф завизжала. Крича, пригнувшись, побежал вдоль каравана мукавим, сажая верблюдов на землю.
А на Мехмеда нашло спокойствие. Он видел, что Элиф жива, что она кричит от страха.
- Ничего, - шептал он, словно она могла его слышать, - я сейчас с ними разделаюсь.
Но зарядить ружье через ствол было мудрено. Мехмед старался, а дело подвигалось медленно.
Со стороны каравана раздалось еще три выстрела. Это стреляли грубые люди.
“Значит, они всю дорогу прятали свои ружья”, - подумал Мехмед.
Теперь стреляли бедуины. Вскрикнул мукавим. Мехмед узнал его голос. Еще кто-то охнул. Но Элиф уже не кричала. Она прижалась лицом к убитому верблюду и молилась.
- Я сейчас! - торопился Мехмед. - Вот засуну в ствол пулю - и готово дело.
Ружье наконец заряжено. Теперь нужно найти врага.
- Подожди! - обрадовался Мехмед, увидев, как из-за камней выдвигается черный хоботок вражеского ружья. - А вот и голова! Платок-то какой белый!
Ружье снова трахнуло Мехмеда в плечо, но бедуин взмахнул руками и распластался на камнях.
- Прекратите стрельбу! - закричали бедуины. - Вы отдадите нам все деньги и все оружие. Или мы перебьем вас.
Опять засвистели пули. Закричал человек, захрапел верблюд. Брызнула фонтанчиками вода из кожаных бурдюков.
Мехмед заряжал свое ружье, ругался.
К нему подполз один из грубых людей.
- Возьми мое ружье, а я твое заряжу.
Мехмед послушался. Он опять искал врага и нашел.
- Ага, я тебя вижу, - сказал он себе, и ружье в третий раз обломало ему плечо, и третий враг сложил голову.
- О-о-о! - завопили бедуины.
Мехмеду опять вложили в руки заряженное ружье, он и в четвертый раз не промахнулся.
За камнями пошло движение, вой, цокот удаляющихся копыт. Бедуины отступили.
Мехмед отбросил ружье и подбежал к Элиф. Она все еще лежала, прислонясь к убитому верблюду, и беззвучно плакала.
- Все! - сказал Мехмед. - Они ушли.
К нему приблизились трое грубых людей. Разглядывали с удивлением, и он не понимал почему.
Пришел и мукавим. Рука у него была на перевязи.
- Я тысячу раз прошел этой дорогой, но такого, как ты, вижу впервые.
Мехмеду говорили какие-то слова, что-то давали, но он не видел Осман-бека и встревожился. Осман-бек был жив, караван потерял двух людей и четырех верблюдов. Судьба была немилостивой к слуге Осман-бека и еще к одному неизвестному. Их похоронили среди камней.
Порошин во время стрельбы закопался в песок. Его хватились. Нашли. Он долго отплевывался, вытаскивал песчинки из ушей, из гдаз, из бороды.
“Не дал мне бог храброго сердца! - признался с горечью себе. - Не дал”.
***
Мертвые ничьи камни остались позади.
В зеленой долине, среди зеленых садов за каменной стеной лежала благословенная Медина.
- Муневвира!126 - закричали паломники.
- Муневвира! - закричал Мехмед, Осман-бек подошел к ликующему калфе.
- Эту гору видишь? Это Охоу! Здесь пророк одержал победу над врагами.
- А это Айра?
- Да, это гора Айра. В день Страшного суда она пойдет в ад.
- Поделом! Пророк чуть не погиб от жажды на этой Айре, правда?
- Правда.
К Осман-беку, отстранив Мехмеда, подошли трое грубых людей. Один из них показал пальцем на солнце. Осман-бек послушно достал три золотых алтуна. Грубые люди взяли свое и отошли.
- О эфенди, позволь… - воскликнул Мехмед.
Осман-бек закрыл ему рукой рот.
- Это моя судьба, Мехмед. Пусть будет то, что будет.
Мехмед опустил руки.
- Не сокрушайся! Ты отважный человек, Мехмед. Ты рожден воином. Если бы у Турции воины были такие, как ты, бескорыстные и радостные, была бы другая Турция.
- Мы бы уже завоевали весь мир.
Завоевать весь мир можно, Мехмед! Такое бывало, но никому не удалось, никакой силы не хватило на то, чтобы удержать завоеванное.
- Эфенди! Осман-бек, но ведь ты был… Почему же ты не прогнал плохих, когда был.. А кто же тогда прогонит плохих? Сами себя плохие не прогонят!
- Мехмед, запомни: властелин может казнить сто тысяч воров, но если в государстве все воры, то остается молить господа и ждать лучших времен. Перед лицом этого святого города я скажу тебе, Мехмед, горькую правду: Турция погибла.
- Нет! - рассердился Мехмед.
Ткнул пальцем в сторону Медины и туда, в каменную пустыню.
- Мы, турки, даже здесь хозяева. И там, где никого нет.
- Мехмед, нам только чудится, что мы владеем государствами и народами. Мы ничем не владеем. Мы только грабители. А грабителей в конце концов бьют и выгоняют вон.
Они шли последними в караване.
Мехмед был гневен. Он впервые в жизни чувствовал, что он, калфа, не глупей великих мира сего.
В Медину караван вошел через западные ворота. Широкая улица с большими красивыми домами упиралась в просторную площадь. Сюда приходят караваны, здесь они размещаются, здесь идет торговля. На трех рынках торговали хлебом, дровами и скотом.
У ног крутились мальчишки, назойливо предлагали воду и финики.
Мехмед купил воды для себя и Элиф.
Вода была вкусная. Мехмед выпил много и вдруг почувствовал, что устал. Захотелось лечь и заснуть, не дожидаясь ночи. Но нужно было искать пристанище. Осман-бек выбрал дом-дворец, с фонтаном и двумя садами. Когда Осман-бек отсчитывал деньги, у Мехмеда дрожали руки.
- Эфенди! - Мехмед грохнулся перед великим муфти на колени. - Эфенди, зачем нам дворец, пойдемте в караван-сарай… Эфенди! Я не знаю, почему вы не хотите освободиться от своих трех теней, но, Осман-бек, эфенди! Поберегите свое золото! Они берут три золотых за один день жизни… А вдруг деньги кончатся!..
- Мехмед! - Осман-бек положил ему на плечи свои узкие руки. - Благодарю тебя, Мехмед! Аллах воздаст тебе за твое сердце. Ты прав. У меня осталось немного, но осталось… Я хочу отдохнуть в городе пророка и подумать… Я запрещаю тебе враждовать с моими тенями… Так должно быть. И чтобы ты никогда не заговаривал об этом, я открою тебе: жизнь моя в руках падишаха. Пусть ничто тебя не мучит, Мехмед! Погляди, разве я отчаиваюсь? Сходи на базар. В Медине самые сладкие в мире финики!
Глава четвертая
Они ели финики лучших сортов: джаляби, хильва, берни, джады, байд, лобана…
*
В мечеть Эль-Харам они вступили, как и положено, через двери Баб-эс-Салям с правой ноги.
Впервые за весь хадж в Мехмеде затрепетала таинственно живущая в нем птица. Он готов был хоть сейчас же лечь лицом на мраморные плиты пола и умереть от восторга.
Золотые украшения на порфирных колоннах отмечали место, где находилась мечеть пророка. Слева от этих отметок - место бывшего дома Магомета Роуда-э-Мотаххара. Теперь это высокая бронзовая решетка с шелковыми завесами, увенчанная высоким зеленым куполом. За решеткой гробница пророка и первых двух халифов, Абу-Бекра и Омара.
Забыв об эфенди и об Элиф, Мехмед приблизился к Роу- да-э-Мотаххара и опустился на колени.
Святилище окружали эмиры в зеленых одеждах. Мехмед услышал слова молитвы и стал повторять их, веруя в силу каждого из этих слов.
- “О пророк! Да будет с тобою мир аллаха, милость аллаха и его благодать. Мы, твои друзья, о пророк аллаха, являемся перед тобою из далеких стран. Мы подверглись опасностям, испытали великие трудности, шли во мраке ночи и днем. Мы желаем воздать тебе должное, испросить благодать твоего посредничества, потому что наши грехи погнули нам спины, а ты испросишь нам милость у того, кто исцелит нас. О пророк аллаха, просим тебя о посредничестве, посредничестве!”
Вдруг Мехмед почувствовал, что его настойчиво подталкивают в спину. Он очнулся и понял, что от него хотят: пришла его очередь посмотреть в окошко Магомета. Он посмотрел. Гробницы Магомета, Абу-Бекра и Омара были закрыты зеленым шелковым полотнищем, сверкающим от изобилия золотого шитья и драгоценных камней.
Они наконец встретились: Осман-бек, Элиф и Мехмед, - каждый молился в одиночестве. Пошли к гробнице дочери Магомета и жены Али - Фатимы. Здесь на открытой площадке размещался крошечный сад Фатимы. В нем росло двенадцать смоковниц, плоды которых дарят султанам и продают богачам.
Они выпили солоноватой воды из колодца пророка и покинули мечеть Эль-Харам, выйдя из мечети с левой ноги.
*
На главной улице было тесно. Верблюды шли в три ряда.
От народа пестро.
- Твоя работа, Мехмед! - сказал Осман-бек, кивнув на скопище людей и животных.
Мехмед удивился:
- Моя?
- А чьи меткие пули отворили дорогу из Ямбога в Медину?
- Мои!
- Нам повезло, - сказал Осман-бек, - в Эль-Харам народа было немного. И теперь, пока паломники не затопили Медину и окрестности, поспешим поклониться и другим святыням.
На лошадях они съездили в мечеть Коабы, где пророк молился по прибытии в Медину, и в мечеть Эль-Киблатеин с двумя алтарями. Один алтарь обращен к Иерусалиму - так пророк молился в начале своего святого прозрения, другой алтарь обращен к Мекке. Лицом к Мекке обратился Магомет, отвернувшись от Иерусалима.
На мединское кладбище, где похоронен третий халиф Осман, они едва протиснулись. Паломники, прибывшие из Ямбога, успели отдохнуть после тяжелой дороги и толпами брели от святыни к святыне. Здесь были и турки, и персы, и бухарцы, и египтяне, и негры, и арабы. Тут были суниты127, для которых основа веры - коран и предание о жизни пророка и святых халифов - Абу-Бекра, Омара, Османа и Али. Тут были и шииты128, которые из четырех халифов святых признают только Али. Троих первых они отвергают как узурпаторов. Тут были и те шииты, которые ставят халифа Али выше пророка Магомета, ибо аллах сказал Магомету: “Если бы не ты, я не создал бы небес, но если бы не Али, я не создал бы тебя”. Здесь были дервиши многих сект, и все верили в аллаха и в Магомета, но по-своему, и никто не хотел примириться друг с другом.
Когда пророк Магомет умирал, он попросил подать перо, чтобы написать завещание. У изголовья пророка стоял Омар, и Омар отказался выполнить просьбу Магомета. Он боялся осложнить веру лжетолкованием.
- Нам довольно божьей книги! - таков был его ответ пророку.
Но коли книга существует, а у книги есть читатели, толкований не избежать.
Халиф Али, ссылаясь на коран, проповедовал: “Кто любит меня, - говорил пророк, - тот должен любить и Али. Я, Али, - живое божье слово”.
Али был сподвижник Магомета, он был женат на его дочери Фатиме, но его так долго отстранялп от власти, и он так долго боролся за власть, так много говорил о своей святости и так истолковывал коран, что в конце концов разодрал ислам надвое.
Мехмед прокладывал дорогу в толпе, стремясь пробиться к могиле Османа, но вдруг толпа отшатнулась, опрокидывая напиравших сзади. Мехмед устоял, толпа разбилась о него, как вода разбивается о камень.
Возле гробницы Османа дервиши избивали четырех персов. Персов повалили на землю, стащили с них башмаки, и дервиши, повернувшись к толпе, показали эти башмаки. Тот, кто умел читать, прочитал на подошвах персидских башмаков: “Осман”, “Омар”.
- Шииты попирают ногами святыни!
И толпа ринулась к лежащим на земле. Взлетели в воздух куски одежды, замелькали окровавленные руки. Рев, смерть, бешенство.
Мехмед пятился назад, прикрывая собой Элиф и Осман-бека. Когда они выбрались из толпы, ноги у Осман-бека подкосились, и он сел возле чьей-то могилы. Элиф стошнило.
На кладбище ворвались турецкие солдаты.
Мехмед одной рукой подхватил Элиф, другой Осман-бека, выволок их с кладбища, и они кое-как добрались до своего дворца.
Их ждал плов, дымящийся, ароматный, но Элиф слегла, п Осман-бек тоже заперся на своей половине.
Мехмед пригласил хозяина дома разделить с ним еду, но хозяин отвесил множество поклонов благодарности, а сесть за трапезу не посмел.
“Гнусные персы, - думал Мехмед, уплетая плов. - До какой подлости докатились в своей злобе на истинно правоверных! Они и своей кровью не искупили вины, а только опоганили святую землю”.
Мехмед был так рассержен, что не заметил, как съел весь плов. И ему захотелось спать. И он заснул.
Глава пятая
В ту ночь Федору Порошину пришлось быть смелым. Пятеро паломников, за которыми ему велено было присматривать, затевали что-то недоброе. Они шептались, исчезали из караван-сарая по двое, по трое. Яростно спорили, подолгу молчали.
Федор испугался было за себя, спрятался, но пятерка ничуть не обеспокоилась. “Нет, не я нужен им!” - обрадовался Порошин и рискнул проследить, куда это бегают разведчики.
Тесные, шумные улицы Медины вечером становились безлюдными. Ему пришлось пугаться даже шороха своих ног. Озираясь, двое разведчиков выбрались в ту часть города, где стояли богатые дома. Один перемахнул через дувал в сад; другой лег у парадного входа. Федор пробрался к дальней стене сада и, сам себе дивясь, полез через стену. Белел мраморный фонтан, тонко звенела струйка воды.
Тишина. Во дворе темно. И вдруг между тонкими тростиночками колонн замелькала быстрая свеча. Раздался голос. На голос кинулась другая свеча.
- Под моим окном кто-то лазит, - сказала первая свеча.
- Чтобы вам было спокойно, Осман-бек, я пойду позову стражу.
Свечи разошлись.
“Осман-бек! - удивился Порошин, - Здесь живет тот важный турок паломник, у которого во время перехода через пустыню убили слугу”.
Порошин перебирался обратно через ограду, когда опять раздались голоса возле дома.
- Не поднимай шума, хозяин! - сказали во тьме. - Говори, когда Осман-бек собирается покинуть Медину?
- Господин со мной не расплачивался! - вскрикнув в испуге, ответил хозяин дворца.
Порошин скатился со стены и побежал в караван-сарай. Он уже лежал и притворялся спящим, когда вернулись те двое. Короткий разговор, и пятеро паломников один за другим ушли в ночь.