Суббота, 4 июня 1994 года
14.28
Летний солнечный день. Мы с Джимом прогуливаемся вокруг озера в Кэннон-Хилл-парке. Теплая погода позвала всех из дома на воздух, и в парке множество молодых папаш и мамаш с колясками, малышей, разъезжающих на велосипедах, мальчишек постарше, гоняющих футбольные мячи. Кажется, что все жители Бирмингема пришли в парк отдохнуть и развлечься.
— Я хочу спросить тебя кое о чем, — говорит Джим, — но прошу тебя, не делай пока никаких выводов и умозаключений, идет?
— Идет, — соглашаюсь я. — Спрашивай.
— Как ты думаешь, можно ли любить одного человека всю жизнь, до скончания дней?
— Да, — отвечаю я без колебаний. — Следующий вопрос?
— В общем-то, я только об этом и хотел спросить, правда, надеялся получить более обстоятельный ответ, а не краткое «да». Мне просто хотелось поговорить об этом.
— Все мужчины одинаковы. Они любят спорить на разные темы ради самого процесса. Дело в том, Джим, что я и в самом деле думаю, что можно любить одного человека всю жизнь. Но в то же самое время отдаю себе отчет в том, что это весьма трудно.
— Я думаю точно так же.
Мы долго идем молча.
— Так это все, о чем ты хотел меня спросить? — нарушаю я молчание. — Час вопросов и ответов закончен?
— Не совсем. Хочу задать тебе еще один вопрос. Ты говорила кому-нибудь, что любишь его?
— Ну, наконец-то началось то, что я называю разговором по существу. Первым человеком, которому я сказала это, был Майкл Пембертон. Мне тогда было пятнадцать лет, и мы провели вместе три дня.
— Майкл Пембертон? Звучная фамилия, — улыбается Джим.
— Он был очень хорошим. Мы ездили со школой на экскурсию в Кембридж, и Майкл делился своими бутербродами со мной, а не с приятелями. Я думаю, что это и вскружило мне голову, потому что тогда тот, с кем ты делился своими бутербродами во время школьных поездок, многое для тебя значил. Я помню, мы иногда уединялись и целовались, и как-то между поцелуями я сказала ему, что люблю его. Он посмотрел на меня пустыми глазами, а потом снова принялся целовать меня.
— Ты знаешь, в чем была причина, верно?
— Конечно, мне хотелось, чтобы он как-то отреагировал на мое признание, и то, что я не услышала ничего в ответ, не повергло меня в уныние, потому что мне настолько нравился сам факт моего признания в любви, что отсутствие ответного признания не имело для меня практически никакого значения. В тот день я была на седьмом небе от счастья. Да, именно так все и было. На следующий день он меня бросил.
— Ты, должно быть, сильно страдала.
— Да. Тем более что он даже не объяснил почему. Он просто сказал: «Я больше не хочу тебя видеть».
— В закодированном виде это означало: «Ты оказалась неуступчивой».
— Именно так.
— Несчастная пятнадцатилетняя девочка.
— Спасибо за сочувствие. Некоторое время я жутко переживала, ведь то, что я безответно объяснилась, сделало меня как бы покинутой. А само признание в любви было равносильно утрате невинности. Конечно же, не самый лучший опыт, приобретенный в жизни, но я надеялась, что, когда стану старше, все будет обстоять лучше. К тому же реакция Майкла сделала всю ситуацию более тягостной, а именно этого мне и хотелось тогда от жизни — немного драмы и даже трагедии.
— И кто был следующим?
— После него, я думаю, был Эндрю Джаррет, с которым я встречалась, когда мне было семнадцать лет.
— Имя Эндрю Джаррет кажется мне совсем неблагозвучным.
— Почему?
— В нем слышится какая-то двусмысленность. Он таким и был?
— Ну нет, чем-чем, но двусмысленностью он не отличался. Он был просто потрясным парнем, и, мне кажется, я влюбилась в него еще до того, как мы начали встречаться. Это не было ни одержимостью, ни навязчивой идеей. Я просто по уши влюбилась в него. Это смешно, и сейчас мне трудно удержаться от смеха, но помню, как каждую ночь навзрыд ревела только лишь потому, что не была его подружкой. Я в то время даже и не говорила с ним ни разу. Но, знаешь — и я не шучу, — я была готова для него на все. Понимаешь, на все. Мы познакомились с ним на вечеринке, и после того, как три часа мы обнимались и целовались, сказала ему, что люблю его. После этой встречи я почти не видела его, поскольку он бегал от меня как от чумы. Со временем я поняла, что это не такая уж хорошая идея признаваться парню в любви прежде, чем он сам скажет, что любит тебя.
— И когда же нашелся тот парень, который сделал это?
— Летом, перед тем как приехала в университет. Я встретила Стивена Сандерсона, когда отдыхала в Ланцароте[34]. Он был фантастически симпатичным, привлекательным и одевался по последней моде. Мы очень хорошо проводили время. Я была очень довольна собой, к тому же мой приятель отснял целую бобину пленки, на которой запечатлел нас со Стивеном, так что я могла рассылать потом фотографии всем своим друзьям по школе и по колледжу. Глупо, я понимаю, но он был поистине великолепен. Но даже и великолепие со временем приедается. Думаю, у тебя против этого есть иммунитет. Я не была в него влюблена, но, к стыду своему, признаюсь, что мне смерть как хотелось, чтобы он влюбился в меня, лишь для того, чтобы показать, что и я способна воздействовать на него. Он сделал мне признание примерно через полтора месяца после нашего знакомства. Он пригласил меня в городской итальянский ресторан, где мы ели то, что тогда казалось нам романтической пищей. На самом деле блюда, которые нам подавали, были ужасными, официантам было на все плевать, а попытки Стивена выглядеть умудренным опытом знатоком жизни были, мягко говоря, неуклюжими. Он взял мою руку, потянувшуюся к вазе с хлебными палочками, и сказал, что любит меня. Позабыв уроки прошлого, я ощутила неловкость оттого, что вынудила его сказать это, и объявила ему, что тоже люблю его, отчего мы оба, казалось, почувствовали себя счастливыми. После этого мы довольно быстро утратили интерес друг к другу, и наши отношения без явного разрыва просто сошли на нет.
— Ну а кто был четвертым?
— Им был…
— Постой, я попробую угадать… Деймон?
— Да.
— Занятно. Я имею в виду, что он таки стал в конце концов твоим бойфрендом. — Джим делает паузу. — А как ему это удалось? Он, наверное, добился успеха, предприняв массированное наступление по всем фронтам? Объяснился в любви под звуки всего ансамбля?
— Честно говоря, он действовал не совсем благородно и даже немного коварно. То, что случилось, буквально застало меня врасплох. Мы были вместе всего шесть недель.
— Шесть недель?
— Да, представь себе. Мы шли на спектакль в «Колибри» и как раз проходили по Бул-стрит, когда он вдруг остановился, повернулся ко мне и сказал: «Я уже давно думаю об этом. И прямо сейчас хочу сказать, что влюблен в тебя». Мне тогда и в голову не приходило влюбиться в Деймона, но я не могла себе позволить быть с ним грубой, да и перспектива всю ночь выслушивать его жалобы на то, что не ответила ему взаимностью, не грела. Поэтому я улыбнулась и сказала: «Я тоже тебя люблю». Его лицо осветилось радостной улыбкой, и хорошее настроение не покидало его весь вечер. Я же чувствовала себя ужасно, потому что то, что я сказала ему, было неправдой, хотя потом все-таки стало правдой.
— Так ты все же любила его по-настоящему?
— Да. Это было совершенно не то, что было раньше. Это была любовь взрослых людей.
— И как это было?
— Словами этого не описать. Но когда ты чувствуешь это, ты знаешь, что это именно оно, и ничто другое. — Я смеюсь, мобилизовав все свое самообладание и пытаясь сменить настроение. — Теперь твой черед. Я рассказала тебе обо всем, как на исповеди. Теперь ты расскажи о себе. Сколько раз ты говорил «Я тебя люблю»?
— Ни разу.
— Ни разу?
— Да, представь себе большой жирный ноль.
— Не понимаю. Как ты дожил до двадцати трех лет и ни разу не сказал ни одной девушке, что любишь ее.
— Да я никогда и не думал о том, чтобы сказать «Я люблю тебя», — отвечает Джим. — Я имею в виду то, что до двадцати трех лет на долю любого парня выпадает не так уж много случаев, когда необходимо произнести эти слова.
— Как ты можешь говорить такое? — недоверчиво спрашиваю я.
— Но это правда.
— Но ведь до меня у тебя были подружки. И ты что, никогда не говорил им, что любишь их?
— Признаюсь, что я действительно со многими встречался, но ни одна из них не вдохнула в меня желания, которое, по моему мнению, должно быть в твоей душе для того, чтобы произнести эти три слова.
— Ни одна из них?
— Ни одна.
— И ты никогда не был близок к тому, чтобы их произнести?
— В общем-то, никогда. Хотя некоторые из девушек говорили, что любят меня.
— А что ты отвечал им на это?
— Я отвечал: «Рад слышать, спасибо».
Я со страхом посмотрела на Джима:
— Признайся, ты меня разыгрываешь?
— Оглядываясь на прошлое, сегодня могу признать, что это были не самые лучшие ответы, какие я мог придумать для тех случаев, но, что поделаешь, именно так все и было. Мне кажется, я не был невежлив по отношению к девушкам.
— Позволь мне уточнить кое-что, чтобы понять тебя правильно. Они говорят: «Джим, я думаю, что люблю тебя», а ты отвечаешь: «Рад слышать, дружище, спасибо»?
— Я не говорил им «дружище», это было бы глупо. Но, в общем-то, мой ответ был кратким и звучал примерно так.
— Ты, наверное, был кем-то вроде чародея. Полагаю, мне повезло, как это следует из твоего рассказа, что я не стала бы единственной в мире девушкой, сказавшей «Я тебя люблю» и получившей ничего не значащий ответ.
— Самое смешное, — говорит Джим, — что чем меньше таких слов ты произносишь, тем значительнее они для тебя становятся.
— Что-то не могу врубиться в то, о чем ты говоришь.
— Ну смотри, все происходит так: дело не в том, что я не верю в любовь. Я верю. Просто мне кажется, что я отношусь к ней серьезнее и с большим благоговением, чем те, кто попросту постоянно и чуть ли не ежедневно бросаются такими словами.
— Ты имеешь в виду меня? — как бы шутя спрашиваю я.
— Конечно. Пойми, для меня эти слова «Я люблю тебя» подобны одной из тех красных кнопок подачи тревожного сигнала за стеклом, на котором написано: «Разбить стекло и нажать в случае чрезвычайной ситуации», а в любом другом случае, не связанном с чрезвычайной ситуацией, то есть обычном, тривиальном, я не намерен разбивать стекло.
— Теперь мне ясно, что может иметь для тебя смысл.
— А что я еще могу сказать? Если я этого не чувствую, я не буду произносить эти слова того лишь ради, чтобы кто-то почувствовал себя лучше.
— Нет конечно, — говорю я с саркастической усмешкой. — Это было бы чудовищно.
— Тем не менее, — продолжает Джим, поднимая вверх палец, чтобы привлечь к своим словам особое внимание, — сейчас я дошел до точки.
— И что это за точка?
— Помнишь, я просил тебя не делать никаких выводов и умозаключений из этого разговора?
— Да.
— Понимаешь, обдумав все тщательно и подробно, считаю, что ты можешь делать из него любые выводы, которые подсказывает тебе интуиция.
— Но ведь ты велел мне не делать никаких выводов.
— А сейчас говорю, что ты можешь делать какие захочешь выводы.
— А что произошло? Ведь ты все время твердил мне, чтобы я не искала какого-либо смысла в том, что ты говоришь.
— Послушай же, наконец, — говорит Джим, жестикулируя, — я как раз и пытаюсь втолковать тебе, что, по-моему, тот момент, когда надо разбить стекло, настал.
— Я не могу взять в толк, о чем ты говоришь.
Джим смеется:
— Я знаю, к чему вы клоните, мисс Смит.
— Что вы говорите?
— Вы пытаетесь заставить меня сказать эти слова.
— Я?
— Да, ты.
— Ну а почему бы тебе их не сказать?
— Хорошо, я…
— Скажешь, когда будешь готов. — Я концентрирую всю свою физическую энергию, мысленно заставляя его произнести эти слова.
Говори их.
Произносится первое слово.
Говори их.
Произносится второе слово.
Говори их.
Наконец произносится третье слово.
Вот так все и получилось. Он произнес эти слова. «Я тебя люблю». Ошибки здесь нет. И он уже ни за что не сможет взять их обратно.
Я смотрю на Джима, он смотрит на меня, стараясь прочитать на моем лице реакцию на свои слова. Я придаю своему лицу бесстрастное, ни о чем не говорящее выражение.
— Ты слышала, что я сейчас сказал?
Я киваю и смотрю на него с идиотской улыбкой.
— Каков же будет твой ответ на эти слова, которые я произнес впервые в жизни, если не считать тех случаев, когда говорил их своей маме?
— Рада слышать, спасибо, — говорю я безразличным тоном, а потом буквально взрываюсь от хохота.
Воскресенье, 5 июня 1994 года
22.45
Мы с Джимом сидим в «Кувшине эля». Прозвучал сигнал приема последних заказов. Джим вывалил на стол содержимое своих карманов: три автобусных билета, скомканные бумажные носовые платки, обертка от жевательной резинки, старые театральные билеты, немного мелочи. Я проделала то же самое с содержимым моей сумочки, и к кучке предметов на столе добавились несколько чеков, наше с Джимом фото, сделанное в фотобудке универмага «Вулворт», гигиенические салфетки, губная помада, ароматизатор для губ и немного мелочи.
— Все выглядит настолько по-студенчески, что не может не угнетать, — говорю я, тщательно пересчитывая медные монеты на столе и пытаясь набрать необходимую сумму, чтобы мы могли заказать еще по стаканчику. Я беру пачку сигарет и заглядываю внутрь. Там всего одна сигарета. — И сигарета всего одна осталась! — восклицаю я в отчаянии.
— Зато избыток патетики в твоих словах, — добавляет Джим.
— Я чувствую, как уходит время, — говорю я, зажигая сигарету. — Мои подруги, которые сразу же пошли на курсы подготовки преподавателей, только что закончили обучение; все те, кто записался на прохождение дополнительных послеуниверситетских программ, уже заканчивают первый год работы. Даже Джейн работает в одном из подразделений Би-би-си.
— Ник бросил свою временную работу и перешел в строительную фирму, которая сейчас сооружает новый торговый центр, — произносит Джим, поднимая два двухпенсовика со стола.
— А мы что? Я все еще корплю в компании «Кенуэйс», ты пыхтишь в своем «Революшн». — Я поднимаю со стола несколько двадцатипенсовиков. — Кажется, все ушли далеко вперед и только мы с тобой так и застыли на месте. А знаешь, что во всем этом хуже всего?
— И что же?
— То, что мы уже не считаемся молодыми специалистами.
— А кто же мы тогда?
— Старые новички.
Джим смеется:
— Ты слишком склонна к мелодраме, деточка. Честно говоря, у нас еще есть время, чтобы не волноваться из-за того, что кто-то обошел нас в карьерной гонке.
— Этим летом на горизонте появятся специалисты нового выпуска. Целая куча новых выпускников начнет охоту за рабочими местами, которые нужны нам. Это в добавление к тем, что закончили до нас. По правде сказать, годовое кругосветное путешествие или работа в книжном магазине или в магазине грамзаписей после окончания учебы будет положительным фактором, который может заинтересовать работодателя, который прочтет об этом в твоем или моем заявлении о приеме на работу. Фактически, это даже нам на руку. Но если мы упустим еще и следующий год… это уже будет выглядеть совсем не так хорошо, согласен? — Я смотрю на горсть серебряных монет, которые стараюсь и все еще никак не могу сложить в стопку и сосчитать. Получилось, что у нас один фунт и сорок пять пенсов. — У тебя есть какие-нибудь мысли о том, что нам делать дальше?
— Ну… если у нас достаточно денег, то, может, закажем еще по кружке «Карлинга», — отвечает Джим.
— Ты же знаешь, что я имею в виду совершенно не это. Я говорю… ты же знаешь о чем… о твоей жизни.