— Соберите и сложите мои вещи обратно. Я к вам еще вернусь. — И в который раз он потерял сознание.
У-2 взмыл в небо, а оставшиеся на земле товарищи с радостью складывали в чемодан Фару кто рубашку, кто бритву, кто носовой платок. Сам ритуал «дешевой распродажи вещей», как его называли, уже никого особо не волновал. Появилась даже шутка, так сказать, висельного свойства: «Черт возьми! Мои подтяжки совсем износились. Быстренько слетай к фрицам, попроси, чтобы тебя сбили».
В госпитале Ив Фару был окружен заботой и вниманием Люсетт. Она некоторое время сама болела, лечилась в Новосибирске, а вернувшись в Москву, первым делом поинтересовалась, где лечатся раненые французские летчики. Вместе с Жинетт Люси как бы стала сестрой милосердия. Тем самым девушки немало способствовали выздоровлению «нормандцев». Тем из них, кто поднимался на ноги, они устраивали маленькие развлечения — водили в цирк, театр, кино. Благодаря этому Ив Фару смог сделать для себя крайне удивившее его открытие одной из причин поражения Наполеона. Они смотрели спектакль «Давным-давно». Когда по ходу действия на сцене появился мужик с подковой в руках и стал рассказывать что-то, в зале все начали смеяться. Ив никак не мог сообразить, что смешного нашли люди в обыкновенной подкове. А когда Люси объяснила, сам залился смехом. Оказывается, что французская подкова была совершенно стерта, а такого никогда не случалось с русскими: они имели специальные шипы.
Фару и Фуко выписались из госпиталя вместе. Вместе возвратились в свой полк, который находился уже в Туле.
От Люси они знали: генерал Пети недавно побывал в полку, убедился, что дух французов высок, сражаются как львы. С одобрения де Голля он возбудил перед советским командованием вопрос о создании авиационной дивизии «Нормандия» с русским техническим персоналом.
— Я воздаю должное советским механикам, — заявил он. — Без преувеличения могу сказать, что эти люди благодаря самоотверженности, опыту, любви к делу стали лучшими друзьями французских летчиков. Они дороги им, как братья.
В штабе Советских ВВС отнеслись к идее генерала Пети одобрительно и обещали доложить о ней Сталину.
Фару и Фуко были уверены, что в Туле уже происходит переформирование полка в дивизию. Однако «Нормандию» пока отвели с фронта по другой причине. Она понесла слишком большие потери. Не стало Андре Бальку, Лео Барбье, Мориса Бона, Поля де Форжа, Жеральда Леона, Жака Матиса, Андре Ларжо, Роже Дени, Жана де Сибура… Все погибли в районе Ельня — Смоленск.
Особенно непредвиденной была смерть Жана Рея. Пуйяд поручил ему вместе с Астье доставить на У-2 в штаб дивизии срочное донесение. Часть маршрута пролегала над линией фронта. И тут Рея подстерегла вражеская… автоматная очередь. Его тело было буквально изрешечено пулями.
В середине октября накал сражения достиг высшего предела. Многие летчики увеличили свой боевой счет сбил пятого «фоккера» сам командир полка. Вместе с тем сказывалось нервное и физическое перенапряжение летного состава. К вечеру пилоты валились с ног. А тут еще приближалась русская зима. Такая же, как та, которую французам уже пришлось пережить; и они с тревогой думали о предстоящих холодах.
Французская военная миссия, тщательно взвесив ситуацию, решила сохранить костяк «Нормандии» для будущей авиадивизии и попросила советское командование временно снять полк с фронта, отвести его на зимние квартиры.
Оснований удовлетворить эту просьбу было более чем предостаточно. За девять месяцев боев «нормандцы» сбили 75 вражеских самолетов, выполнили ряд других ответственных заданий. Потери французов составили семнадцать человек, в том числе девять из первых добровольцев. Из состава ветеранов остались, в живых только Альбер, Беген, Лефевр, де ля Пуап, Риссо. Беген был трижды сбит; он очень сдал, начали пошаливать нервы, и пришлось отправить его в кратковременный отпуск с поездкой в Москву.
Хуже обстояло дело у Луи Астье. После похорон Рея у него произошел психологический надлом. Он нигде не находил себе места, у всех на глазах худел и бледнел. По состоянию здоровья его отправили на Ближний Восток.
Вот такую картину застали в полку Фару и Фуко, прибыв в Тулу для дальнейшего прохождения службы — теперь уже в качестве летчиков-истребителей авиации ПВО.
Тульские самовары
Крест Освобождения вручается группе истребительной авиации по следующим мотивам: занятая на Восточном фронте под командованием майора Тюляна, пропавшего без вести в воздушном бою 17 июля, группа внесла в свой список с 1 апреля по 4 сентября 1943 года 75 безусловных побед, 4 возможных победы и 14 уничтоженных на земле самолетов противника.
Группа потеряла 17 пилотов — половину своего личного состава.
Для получения высокой награды Пьер Пуйяд с некоторыми летчиками был вызван из Тулы в Москву. К тому времени там приземлился французский самолет с полковником Мармье на борту — бывшим личным пилотом генерала де Голля.
Волнующе проходила церемония награждения Крестом Освобождения. Все с обостренным вниманием прислушивались к тому, что говорил полковник. Боялись, что с вручением высокой награды будет объявлено о завершении боевой деятельности «Нормандии» и отзыве ее на Ближний Восток. Разбросанные по русской земле многочисленные могильные холмики с лотарингскими крестами были серьезным основанием к такому решению.
И вот в приветственной речи Мармье подошел к теме дальнейшей судьбы «Нормандии»:
— Генерал де Голль просил передать вам свою признательность и благодарность за героизм, мужество и самоотверженность, проявленные в первой кампании. Он пожелал с такой же доблестью выполнять свой долг в последующих операциях, которые начнутся после передышки в Туле.
Пьер Пуйяд сиял, Альбер, Лефевр, де ля Пуап, Риссо, Беген заулыбались. «Нормандия» живет! Ее ждут новые славные дела! Остановка лишь за пополнением, которое, по словам полковника, вскоре должно прибыть.
Много радости доставил Мармье «нормандцам». Мало того, что вручил награды, привез хорошие вести. Кроме того, на борту его самолета оказалось 800 килограммов багажа для полка — вещевое имущество, продовольствие. Французы уже не знали ни в чём особой нужды, но кто не испытывает счастья от сознания, что ты не забыт в далеком крае, о тебе помнят, заботятся соотечественники?
Пуйяд распорядился все доставленное вещевое довольствие распределить между «нормандцами», а продуктами питания поделиться и с русскими механиками. Так многие наши ребята впервые попробовали любимые французами лакомства.
Вместе с полковником Пуйяд отправился в Алжир, где предстояло обсудить многие вопросы дальнейшей деятельности «Нормандии»: повышение летчиков в должностях и званиях, проблема сохранения имущества и документов погибших — для передачи их впоследствии родственникам и так далее.
Особенно задевало «нормандцев» то, что до сих пор не отмечались их личные заслуги. Об этом больше заботилось советское командование, нежели французское. Причины такого, мягко сказать, невнимания давно хотел выяснить Пьер Пуйяд, но не представлялось возможности побывать там, где формировалась политика отношения к полку «Нормандия».
И вот он в Алжире. Здесь с первых же шагов почувствовал, что в высших кругах руководства «Сражающейся Франции» кое-кто смотрит на «Нормандию», как на сборище беглецов, переметнувшихся в Советский Союз по политическим мотивам. Как ни странно, но пришлось многих убеждать, что «Нормандия» — чисто национальное формирование, лишенное какого бы то ни было идеологического влияния со стороны русских; формирование, борющееся за освобождение своей родины.
Пуйяд встретился с генералом Буска — начальником штаба воздушной армии, затем — с командующим этой армией генералом Жиро. Оба, наконец, из первых уст услышали истинную правду о «Нормандии», об условиях, в которых она сражается, о ее победах и потерях. Беседы кончились тем, что Жиро лично вручил Пуйяду награду — орден Почетного легиона, а Буска распорядился, чтобы он посетил близлежащие авиационные части и в каждой из них повторил свой рассказ о французах, действующих на советско-германском фронте. Начальник штаба дал указание не чинить никаких препятствий вербовке летчиков в Россию, устранить все препоны и проволочки, из-за которых задерживалось решение дел о наградах и присвоении званий личному составу эскадрильи. Пьера попросили составить список вещевого имущества и продовольственных товаров, которые предполагалось немедленно отправить в Россию.
Миссия Пуйяда завершилась приемом у главы Временного правительства Французской Республики. Высокий, худой, с желтой кожей лица Шарль де Голль пригласил гостя сесть. Когда генерал уселся за стол, Пьер почему-то подумал: «Куда девались ноги генерала?» Длинные, как бамбуковые побеги, они, казалось, никак не могли согнуться и спрятаться под столом.
Генерал самым подробным образом расспросил о «Нормандии», о каждом из погибших, многих из которых хорошо знал.
— Они более чем выполнили свой долг, — сказал де Голль. Затем поинтересовался: — Кто составляет ядро полка сейчас? Назовите и кратко охарактеризуйте их.
Пуйяд начал загибать пальцы:
— Марсель Альбер — невообразимое хладнокровие и точный глаз; Марсель Лефевр — неистовство и высокий профессионализм; Ролан де ля Пуап — бесстрашие и добрая улыбка; Жозеф Риссо — мастерство и спокойствие; Дидье Беген — мужественность и душевная мягкость.
— И все?
— Да, эти пятеро — ветераны. Они прошли большую школу, на них можно всегда и во всем положиться.
— Маловато, — заключил де Голль и вдруг решительно спросил: — Командиры полков из них выйдут?
— Отлично будут командовать, мой генерал!
— В таком случае понапрасну ими не рискуйте, впереди для них найдется более перспективная работа.
Де Голль встал из-за стола и подошел к поднявшемуся Пуйяду.
— Возвращайтесь в полк, командуйте им, — протянул он Пьеру тонкую костлявую руку. — Передайте своим товарищам мои наилучшие пожелания. Им предстоит выполнить большие, трудные задачи. Заранее поблагодарите их за это от моего имени.
— Спасибо, мой генерал!
Пьер Пуйяд возвратился в Тулу. Там застал добровольцев из прибывшего пополнения: младшего лейтенанта Жака Андре — сына авиатора, широко известного в первую мировую войну; братьев Шалль — Рене и Мориса (двух из четырех летчиков этой семьи); первоклассного истребителя Мориса де Сейна; сражавшегося за республиканскую Испанию Леона Кюффо; инспектора летных школ Робера Марки и других пилотов, имевших достаточный летный и боевой опыт. Вот что значило командиру полка самому побывать в Алжире!
Прибыл также новый переводчик — младший лейтенант Игорь Эйхенбаум.
Мишель Шик перед этим уговорил Пуйяда перевести его на летную работу. Замена появилась как по щучьему велению. К слову, Шик должен был сразу признать, что сменщик гораздо более подготовлен к переводческой работе.
— Откуда ты так хорошо знаешь русский язык? — не удержался Мишель.
— От папы с мамой, — улыбнулся Игорь.
— Выходит, ты из России?
— Я — нет, а родители — да.
— Откуда именно?
— Из Ельца.
— Чем занимались?
— Революцией. Были сосланы в Сибирь. Бежали за границу. Поселились сначала в Германии, потом во Франции; в общем — длинная история.
— Короче говоря, ты рад, что прибыл на землю предков.
— Не то слово. Я просто счастлив.
Эйхенбаум привлек к себе внимание «нормандцев» большой эрудицией, оптимистичностью характера, хорошо развитым чувством юмора.
Самое любопытное то, что Игорь никогда не думал быть переводчиком. Высококвалифицированный авиамеханик, он после побега из лагеря вишистов на «Потезе-25», который пилотировал другой механик, предстал перед майором Мирле.
— «Нормандии» нужен переводчик. Вы согласны? — спросил тот.
— Из-за недостатка зрения я не смог стать летчиком, а из-за избыточного знания языков должен отказаться от своей профессии?
— Наших механиков в «Нормандии» нет, их заменили русскими. Сейчас особая нужда в переводчике с хорошим знанием авиационной техники. Пойдете?
— Ну что ж, согласен. Хотя и не о том мечтал.
Позже последнюю фразу Игорь постарается забыть: совершенно не представлял характера новой работы, не предполагал, что найдет в ней истинное призвание. Неожиданные заботы лавиной навалились на его плечи, увлекли своей важностью, серьезностью, необычностью. И первая из них — перевод с русского инструкций по эксплуатации нового модифицированного истребителя — Як-9Т, которыми стал перевооружаться полк.
Полк «Нормандия» располагался не в самой Туле, а в нескольких километрах от нее — в большом здании строившегося аэровокзала. На первом этаже находилась столовая, на втором — общие и отдельные спальные комнаты.
Летчики быстро освоились, и всех потянуло в город, о самоварах и самопалах которого шла молва по всему миру. Кстати, Ролан де ля Пуап утверждал, что в его родительском доме самой ценной семейной реликвией является тульский серебряный самовар.
— Небось твой прадед унес в восемьсот двенадцатом году, — не преминул поддеть Альбер.
— Не знаю, не знаю, но самовар отменный.
— Вы в самом деле чай из него пили? — снова спросил Марсель.
— Нет. Ром цедили.
За разговором не заметили, как во двор въехала видавшая виды эмка блеклого цвета. Из нее вышел майор Красной Армии.
— Как найти вашего командира? — обратился он к Альберу.
Марсель вопрос понял, но ответить не смог, и поманил рукой: следуйте, мол, за мной.
— Майор Ефремов, начальник тульского Дома Красной Армии, — представился гость Пуйяду.
— Очень рад, — пожал руку Пьер. — С чем к нам пожаловали?
— Мы задумали провести вечер интернациональной дружбы. Просим и ваших летчиков принять в нем участие.
Пуйяд с ответом нашелся не сразу. Он помнил условия статуса «Нормандии» в СССР, свежи были и впечатления от пребывания в Алжире, где почти все побаивались, как бы летчики полка не стали коммунистами. Выходит, с вечером интернациональной дружбы вопрос щекотливый, неизвестно, как дело обернется. Но и отказывать любезному майору не пристало: Дом Красной Армии — заведение солидное, в нем смогут хорошо отдыхать «нормандцы». Следовательно, есть прямой резон устанавливать и укреплять контакты.
— Что наши летчики должны делать на вечере?
— Только рассказывать о своих боях.
— Кому?
— Молодежи города.
— Будут и девушки?
— Обязательно. Больше, чем парней.
— В таком случае, ждите нас, — дал согласие Пуйяд. И тут же, вспомнив что-то важное, спохватился — А мастерицы по пошиву одежды будут?
— Можем пригласить.
— Обязательно пригласите, есть к ним дело.
На том разговор и закончился.
А в очередную субботу «нормандцы» отправились в Тулу. Этот старинный промышленный город особого впечатления на них не произвел. Только в центре — кирпичные в несколько этажей здания, все остальные — деревянные, почерневшие, покосившиеся, не радующие глаз.
Зато Дом Красной Армии вызвал у всех восторг. Кинозал, бильярдная, библиотека, ресторан — все напоминало добрые старые времена, а также дни сравнительно беззаботной жизни на базе Раяк.
С нескрываемым удовольствием французы сдавали гардеробщику головные уборы, верхнюю одежду, перед огромными, во всю стену, зеркалами приводили себя в порядок. Затем приступили к осмотру Дома, который закончился посещением ресторана.
Потом начался сам вечер. «Нормандцы» никогда не думали, что именно они окажутся в центре внимания битком набитого людьми зала. Их засыпали вопросами. Эйхенбаум и Шик едва справлялись со своими обязанностями. Русских интересовали малейшие подробности довоенной и военной жизни французских летчиков. У девушек особое оживление вызвало сообщение, что почти все они — холостяки. Представители разных предприятий приглашали гостей к себе на экскурсии, на встречи с молодежью.
Так ли все получилось, как задумывал майор Ефремов, неизвестно, но только вечер всем очень понравился. А когда объявили о танцах под духовой оркестр, — все пришли в движение. Поэтому Пуйяду с большим трудом удалось объявить, что он хочет поговорить с кем-либо из швейников, если таковые в зале имеются.
Тут же на сцену к нему поднялись три совсем юных создания. С помощью Шика и офицера связи Кунина Пьер выяснил, что это лучшие мастера пошива одежды, заслужившие право быть приглашенными на вечер интернациональной дружбы.