Как же отчаянно ему хотелось согласиться, если бы она только знала… Его одолевал страх, одолевало желание на кого-то положиться.
— Это слишком большая жертва, — сказал он наконец. — Я не хочу, чтобы получилось, как в прошлый раз, когда ты впала в депрессию, стоило болезни уйти, а мне вернуться к работе.
— Я не впадала в депрессию. Просто не сразу обрела себя заново.
— Все равно, это слишком большая жертва.
Джейн больше не сказала ничего, потому что втайне вздохнула с облегчением.
12
На пороге кабинета возник Майк Крониш. Даже на таком расстоянии казалось, что он нависает прямо над тобой, а уж вблизи — ни дать ни взять медведь гризли, вставший на задние лапы. Внушительная фигура, упакованная в костюм, являла собой воплощенную мечту кукурузных штатов. В коридорах при виде его жался к стенкам младший персонал, который Майк гонял в хвост и в гриву.
Крониш занимал выборную должность управляющего партнера, главы отдела судебной работы. Именно он распределял нагрузку между остальными партнерами, диктовал политику отдела, председательствовал в совещательных и судебно-правовых комиссиях. А еще он считался внутренним голосом фирмы. Официальная иерархия среди партнеров «Тройер и Барр» отсутствовала, однако на управляющего партнера возлагались определенные политические обязанности, подразумевающие в том числе урегулирование важных вопросов.
— Тук-тук… — произнес Крониш.
— Да-да, — ответил Тим.
Крониш вошел и сел напротив, закинув ногу на ногу. В воздухе запоздало повеяло ароматом лосьона после бритья, маскирующим даже намек на осечку.
— Я сразу к делу, — заявил Крониш. — Звонил Хоббс. Жаловался.
— Тебе звонил?
— Ты пропустил вчерашнюю встречу.
— Погоди, — нахмурился Тим. — Я ведь договаривался с Питером. Питер должен был приехать на слушание. Где, черт дери, его носило?
— Скажи-ка мне, Тим…
— Что?
— Кто ведет это дело? Кто из вас партнер? Питер?
— Вот именно, Майк, кто ведет дело? Я не могу послать Питера на заседание?
— Ведешь ты, допустим. Но если мне — мне! — звонит недовольный клиент…
— А если веду я, то я и решаю, самому идти или отправить Питера.
Крониш потер переносицу и уронил руку обратно на колено, откидываясь в кресле. Повисло молчание.
Среди прочего Крониш прославился в компании тем, что однажды выставил счет за двадцатисемичасовой рабочий день. Если прыгать по разным часовым поясам, такое вполне возможно, — проработав сутки без перерыва, Крониш сел на самолет до Лос-Анджелеса, где продолжил трудиться уже по западному времени. Соответственно, заполняя табель нагрузки за ту неделю, он с полным правом увеличил астрономические сутки на несколько часов. С каким удовольствием Тим сейчас перемахнул бы через стол и сожрал бычье сердце незаслуженного баловня судьбы, сидящего напротив…
— Нянька этому дерганому нужна, — произнес он, прерывая молчание.
— Этому дерганому нужен оправдательный приговор, — ответил Крониш.
— Вот именно. И именно поэтому меня не было на слушании. Зачем, спрашивается, я тут носом землю рою? Это ведь даже не заседание, а просто так, за руку его подержать. Вот что, Майк, при всем уважении — не лезь, а? Я со своим клиентом сам разберусь.
— Не забывай, насколько он нам выгоден.
— По-твоему, я нуждаюсь в напоминаниях?
— Значит, ты пропустил встречу, чтобы поработать над материалами?
— Майк, ради бога, отстань.
Секунду двое партнеров буравили друг друга взглядом. Потом Крониш скосил глаза, и Тим, проследив, куда он смотрит, увидел стоящий в углу рюкзак.
— А это зачем?
— Что?
— Рюкзак, — указал подбородком Крониш.
— Обычный рюкзак.
— Ты ведь с ним, кажется, и по кабинетам ходишь?
Вот сейчас возьму и признаюсь, мелькнуло у Тима.
Покажу Майку статью в «Новоанглийском медицинском вестнике» и подробно обрисую, каково это — из последних сил бороться с клеймом чокнутого. «Понимаешь, Майк, пока неизвестно, физическое это расстройство или психическое». Выложу все как есть, и Майк откликнется с несвойственным ему сочувствием и пониманием, потому что, в конце концов, все мы люди, и каждый может вдруг заболеть или даже умереть.
— Ладно, слушай… — Он выдержал паузу. — Перспективы у нас неважные.
— У кого это «у нас»?
Тим вздохнул поглубже.
— У Джейн рецидив рака.
Крониш тут же подобрался. Подавшись вперед, он сложил ладони домиком, словно в молитве, и впился в Тима взглядом. Между бровей залегла надлежащая страдальческая складка.
— Вот черт… — проговорил он.
— Да.
— Это ужасно.
Воцарилось почтительное молчание.
— Чем мы можем помочь?
Именно этого вопроса он и ждал. Но сначала выдержать еще одну паузу…
— Просто дайте мне спокойно заниматься делом.
Крониш поднял обе ладони вверх.
— Пожалуйста, занимайся.
Вскоре он удалился. Только после его ухода Тим сообразил, что мнимый рак Джейн все равно не объясняет, зачем ходить по кабинетам с рюкзаком. Крониш с его цепким юридическим умом вряд ли упустит эту нестыковку. Наверное, уже обратил внимание и подозревает, что вся история шита белыми нитками. Однако пока у него отложилось только одно слово — «рак». Все остальное пролетело мимо. Таково преимущество — завидное и печальное преимущество — знакомой всем смертельной болезни.
13
Небо окрасилось в свинцово-серый, словно борта линкора. Тротуар Бруклинского моста и паутина металлических тросов идеально гармонировали с угрюмым фоном. Тим поднялся на мост и миновал первую арку. Внизу пенилась фестончатыми узорами бегущая в гавань Ист-Ривер. Решив, что он здесь один, Тим попытался выплеснуть душившую его ярость, завопив во все горло под свист налетающего ветра, но сразу за аркой обнаружил слившуюся в объятиях парочку, фотографирующую себя с вытянутой руки. Парень с девушкой отпрянули в испуге, прижимаясь к кирпичной опоре.
Подъем кончился, между первой и второй арками парапет шел горизонтально. Тим почувствовал, что его кто-то нагоняет, но не обратил внимания, пока прохожий, поравнявшись с ним, не спросил:
— Не вы, часом, защищаете Хоббса?
Тим обернулся. А этот откуда вынырнул? На мосту никого, парочка у арки уже исчезла.
— Что, простите?
— Вы адвокат Хоббса, так ведь?
Когда тебя ни с того ни с сего окликают посреди Бруклинского моста — это неожиданно. Когда тебя окликают прицельно — это неспроста. Убийство упоминалось в газетах всего раз или два, и то лишь поначалу — не хватало звездной составляющей, — поэтому Тим и предположить не мог, что кто-то посторонний узнает адвокатов в лицо.
— Мы знакомы?
— О, вряд ли.
Прохожий был примерно одного с Тимом роста, под слоями зимней одежды угадывалась худощавая фигура. На поднятый воротник верблюжьего пальто ложился мягкими складками черный кашемировый шарф, закрывающий шею, а макушку грела огромная соболья шапка. Мех колыхался под ветром, словно поле черной пшеницы. У прохожего было вытянутое бледное лицо — слишком бескровное для усов, не порозовевшее даже на холоде, с ямочкой на выступающем круглом подбородке — и длинный хрящеватый нос с заметной, похожей на костяшку пальца, горбинкой.
— Откуда вы меня знаете?
— Шел за вами из центра города, — ответил незнакомец. — Вы ведь там работаете?
— Это не ответ. Вы шли за мной из самого центра до Бруклинского моста?
— А что? Погода располагает к прогулкам.
— Вовсе нет. Температура минусовая. Так зачем вы за мной шли?
Незнакомец не отставал ни на шаг, прижимаясь чуть не вплотную.
— Жуткое убийство, — протянул он. — Раскромсать собственную жену на лоскуты… Произведение искусства, почти шедевр в каком-то смысле, — но ведь отвратительный. Как вы можете защищать такого отморозка?
— Вы кто? Я вызову полицию!
— Вы видели фотографии с места преступления? Порезы весьма обдуманные. Он не просто колол куда попало — по крайней мере, после первой пары ударов. Маньяк он, ваш подзащитный!
— Я вызову полицию.
Однако доставать телефон Тим не спешил — из опасений, что незнакомец выбьет трубку из рук. Он не хотел терять новый «блэкберри» сразу вслед за прежним, тем более что нужно будет позвонить Джейн, когда прогулка закончится.
— И почему вдруг Стейтен-Айленд? — не унимался приставала. — Зачем сбрасывать тело на заброшенной стейтен-айлендской свалке?
— Кто вы такой?
— Ваш клиент живет в Рае. Зачем тащиться в такую даль, на Стейтен-Айленд?
— Откуда вам все это известно?
— Хотите знать, что мне на самом деле известно?
Незнакомец резко остановился. Тим вынужденно шагал дальше, и через пару секунд незнакомец уже прилично отстал. Обернувшись, он увидел удивление на лице приставалы.
— Вам разве неинтересно?
— Выкладывайте! — проревел Тим.
— Ваш подзащитный невиновен, мистер Фарнсуорт! — заорал незнакомец, перекрикивая вой ветра. — Хоббс — невиновен!
Он вытащил из-под пальто запаивающийся пластиковый пакет. Внутри виднелся мясницкий нож. Покачав пакетом в воздухе туда-сюда, незнакомец развернулся и пошел прочь.
14
Кладбище покоилось под белым саваном, на который, словно облако праха, опускались сумерки. Черный «Мерседес» пробирался по лабиринту извилистых улочек.
Джейн, ехавшая следом, остановилась у обочины и, увязая в снегу, поспешила к надгробиям.
Тим лежал на расчищенной гранитной плите. От прикосновения Джейн он вздрогнул всем телом, словно она выдернула его из параллельного мира. Глаза в прорезях лыжной маски лихорадочно заметались. Сон под открытым небом опять вынудил его сдаться на милость неизвестности. Чувствовалось приближение какой-то жесткой расплаты.
— Я встретил человека на мосту…
— Что за человек?
— Он знал меня.
Донесся звук захлопывающейся автомобильной дверцы. Хрустя коркой наста, к ним неторопливо шел мужчина в длинном темно-сером пальто. Даже издалека Тим различил знакомые, словно с портрета Пикассо, черты — рубленый нос, пухлые губы, разного размера глаза.
— А он что здесь делает?
Джейн тоже обернулась на скрип снега.
— Это я ему позвонила.
— Я же говорил, никаких врачей!
— Говорил.
— Он мне не поможет, Джейн.
— Откуда ты знаешь?
— От них от всех никакого толка.
— Добрый вечер, Тим, — приветствовал его доктор Багдасарян.
Они сидели в прогретом салоне «Мерседеса», снаружи проступали из сумрака расплывчатые пятна галогеновых фонарей. Из всех своих врачей к Багдасаряну Тим испытывал наименьшую неприязнь. За прошедшие годы ему досталось немало косых взглядов, и только один Багдасарян косился из-за природных особенностей, а не из-за сомнений в душевном здоровье Тима или серьезности его заболевания. При первом же взгляде на Багдасаряна возникала мысль, что Господь лишил его мало-мальской привлекательности и тщеславия умышленно, вынуждая целиком посвятить себя разгадкам тайн человеческих недугов. При этом доктор подкупал своей интеллигентностью, красноречием, певучим голосом и общим обликом эрудита и энциклопедиста.
И все же Тим не обрадовался. До болезни ему казалось, что стоит лишь обратиться к медицинской братии, и гений американской передовой науки вернет ему неотъемлемое право на здоровье. По крайней мере, считал он, найдется хотя бы один врач, один узкий специалист, который утешит, направит и распишет план действий. Однако поиски чудо-специалиста давно прекратились. Чудо-специалист умер, чудо-специалист — это сам Господь, чудо-специалист — плод отчаявшегося разума, которому нужно хоть во что-то верить. Тим устал искать, устал раз за разом переживать крушение надежд. Уповать на неизвестного гения он больше себе не позволит.
Да и на кой черт, в конце концов, сдался этот гений? Ведь он, Тим, не умирает? Он ведь победит свою непонятную болезнь? Так пошел он лесом, ваш гений, вместе со своими разгадками и рецептами. Тим еще поборется, у него еще остался порох в пороховницах!
Битых полчаса Багдасарян разглагольствовал о новейших достижениях томографии. Рассказывал о радиоизотопах, о сглаживании и атомных магнитометрах. Со времен последнего обследования Тима наука, по его словам, успела шагнуть далеко вперед, появились технологии, позволяющие получить четкий снимок мозга in situ[2].
— Иными словами, — заявил доктор восторженно, — отпадает необходимость в обездвиживании! Теперь мы можем сделать томографию прямо во время вашей прогулки, в движении, в момент изменения сигналов. Для неврологии это огромный прорыв. Никто и представить себе не мог, что такие возможности появятся уже сейчас, а не через пятьдесят-шестьдесят лет. Некоторые вообще не верили, что мы к этому придем. Однако мы пришли. Теперь вас не придется запихивать в томограф, чтобы увидеть, какие процессы происходят в мозге.
Тим, к своему ужасу, почувствовал, как шевельнулась глубоко внутри похороненная надежда.
— И какой мне от этого толк?
— Толк?
— Что мне с того? Мне поставят диагноз? Выпишут лекарство?
— Ну-у… — протянул доктор, — лекарство-то вряд ли. Это просто метод, инструмент, но гораздо более точный, чем все наши прежние…
— Не интересует.
— Не интересует? — опешила Джейн.
Она перегнулась вперед с заднего сиденья, и Тим посмотрел ей в глаза.
— Зачем мне измываться над собой, Джейни?
— Почему измываться?
— Изводить себя напрасными надеждами, а в итоге — очередное разочарование.
— Откуда ты знаешь, если даже не пробовал?
— Ты ведь слышала. Лекарства нет, диагноза тоже.
— И все-таки, Тим, определенная перспектива просматривается, — возразил Багдасарян.
Тим перехватил его взгляд в тусклом свете потолочного фонаря.
— Я помню, как отчаянно вы боролись за идентификацию своего состояния, — начал доктор. — Помню, как впадали в депрессию от отсутствия данных, способных освободить вас — это ваши собственные слова, они врезались мне в память — освободить от подозрений в психическом расстройстве. Вы и слушать не хотите, когда говорят, будто у вас что-то с головой. Вам важно, чтобы ваши приступы официально признали соматическим нарушением, от которого медицина уже не сможет отмахнуться. Без официального признания болезнь не будет считаться «настоящей». И теперь у нас появились способы его добиться. Возможно. Неужели не хочется доказать наконец миру, что ваш уникальный недуг есть именно органическое заболевание, а не мания, не психоз, которых вы, Тим, — и это вполне естественно и объяснимо — склонны стыдиться? Неужели это не станет для вас пусть скромным, но шагом вперед?
Багдасарян умел убеждать. Тим буквально почувствовал, как его затягивает.
— И что от меня требуется?
Как следовало из объяснений доктора, прибор можно изготовить только в виде прототипа, на заказ. Что, конечно, обойдется недешево. Тут ничего не поделать, случай уникальный, готовых аналогов не существует. Не страшно, заверил Тим, деньги не проблема. У Багдасаряна уже имелись на примете две частные фирмы, занимающиеся медицинским оборудованием, которым под силу сконструировать требуемое устройство — подобие шлема с датчиками. Этот шлем будет делать что-то вроде моментальных снимков мозга — до хождения, во время и после. И уже по ним появится возможность восстановить полную картину происходящего в мозге во время типичного приступа.
— Мне нужно будет надевать прибор до прогулки?
— Да, — ответил доктор. — Чтобы отследить изменения, вам придется носить его круглосуточно.
Доводы Багдасаряна били в цель. Тим и сам не знал, почему так жаждет подтверждения, что болезнь имеет именно физическую, а не психическую природу. Почему-то избежать компании чокнутых и симулянтов стало для него вопросом жизни и смерти. Он хотел обелить себя и перед Джейн, не нуждавшейся в доказательствах, и перед Беккой, смотревшей с подозрением, и перед медицинской братией, навострившейся перекидывать его из рук в руки, и перед коллегами, от которых только и жди фирменной скептической усмешки. Однако больше всего он хотел оправдаться перед самим собой.