Я огляделся вокруг. В углу сидела забытая пара. Всеми.
— Я скажу, что у вас ночная работа и вам нужен массаж.
— Алексей…
Она впервые назвала меня по имени.
— Вы не выпили до дна, я пила за вас. И налейте мне еще, я никак не могу… согреться.
Я выполнил указ, мы подняли бокалы.
— За ваши успехи — в кино!
— Спасибо, я не очень хочу быть актрисой.
И она выпила — опять до дна. Мне нравилась грациозность питья. Я последовал ее примеру. У меня в голове начало согреваться. Как вдруг она сказала:
— Вы встречаетесь с кем-нибудь, Алексей?
Я поперхнулся последним глотком. Она смотрела мне прямо в глаза.
— Нет. А почему вас это интересует?
— Мне стало любопытно, какие девушки вам нравятся.
— Актрисы!
— А если серьезно?
— В последнее время никакие.
— Набили оскомину?! — Она улыбалась.
Я оценил ее жемчужину.
— Что вы, я не очень популярен у дам.
— Ну уж не прибедняйтесь.
Я начал медленно наливать оставшееся вино в бокалы: ей — полный, себе — наполовину.
— Могу доказать.
— Доказывайте. — Она обняла полный бокал ладонями.
— Возьмем вас, например…
— Неудачный пример: вы мне нравитесь. У вас красивый профиль. И видна порода — в лице.
Я слегка погрузился в кресло.
— Вы всегда так свободно и раскованно выражаете свои чувства?
— А вы хотите, чтобы я краснела и смущалась, когда говорю правду? То, что думаю?
— Все всё скрывают. Не принято говорить откровенно…
— Я не все. И потом, это невинный дружеский разговор.
— А что же из себя представляет «винный вражеский» разговор?
— Такого слова нет. Вы все-таки любите играть словами?
— Я люблю играть в слова. Хорошо, вернемся вспять.
На подносе нам принесли чай.
— Что такое «невинный» в вашем понимании?
— Это когда мужчина и женщина не идут в кровать.
Прямая девочка, интересно, кто были учителя.
— А в чем здесь вина?
Она задумалась, на минуту.
— Не могу с вами не согласиться. Я согласна.
— Тогда почему невинный?
— Это фразеологизм такой.
— А что такое фразеологизм?
— Устойчивое словосочетание. Алеша! Вы меня сейчас запутаете. С вашей игрой в слова.
— Со словами.
— А какая разница?
— Никакой.
— Ай! — Она махнула рукой. — Опять играете. Давайте лучше выпьем. А то чай…
— Как оригинал не греет душу и нужны вариации! Разница вообще-то есть, чисто стилистическая. Но она незаметна тем, кто…
— Не любит русского языка!
— Что-то в этом роде.
— Выпьем за это кафе. Где тихо и уютно, — странным голосом сказала она.
— Я вижу, вам все время тишины не хватает. А почему за кафе?
— Я всегда буду помнить его. Здесь мы провели наш первый вечер.
— Почему провели? Мы проводим. Я не знал, что вы можете быть сентиментальной.
— Это не сентименты. Это, скорее, предчувствия. Из области предчувствий… — и добавила: — Я многое могу. Нужен только правильный дирижер.
Она выпила, изящно держа бокал. Я заметил то, на что не обратил внимание сначала: у нее были красивые деликатные руки. Как выточенные. Я представил, как эти руки, как она берет в эти руки…
И вздрогнул. Невероятно стесняющаяся официантка подошла к столу:
— Простите, вы мне дадите свой автограф?
Я наблюдал, молча, за ее руками. Виктория взяла протянутую ручку и быстро привычно расписалась.
— Вы моя любимая актриса! Спасибо.
— Пожалуйста.
Официантка переступила невидимую нить в обратно и спросила:
— Вам открыть вторую бутылку?
— Мы возьмем с собой, — сказала Вика и посмотрела мне в глаза.
— Желание дамы…
— Я согрелась.
— Счет, — попросил я.
Позже я подаю ей дубленку с капюшоном, она закутывается в шарф, и мы выходим на воздух. Я иду расстегнутый, как всегда.
— Вам не холодно? — Она передергивает плечами, глядя на мою фигуру.
Я провожаю ее домой. Их дом рядом с гостиницей «Украина». Большой подъезд, высокие ступени.
— Хотите подняться?
Я смотрю на свои плоские японские часы.
— Уже поздно.
— У нас не спят допоздна.
Я протягиваю ей завернутый пакет. Она смотрит вопросительно.
— Передайте это вашей маме.
— От кого?..
— От старого поклонника.
Она берет пакет в руки и благодарно наклоняет голову.
— Когда вы мне позвоните?
Я слегка обалдеваю от ее sancta simplicitas![1]
— Я не хотел навязываться…
— Тогда завтра, в шесть. Спасибо за… Мне очень понравился этот вечер.
И она, взглянув на меня, повернулась, поднялась, опять повернулась и скрылась за массивной дверью подъезда.
Я в раздумье бреду по набережной. Холодина, надо купить зимние сапоги. Я все хожу в осенних. С прошлого сезона. А сезоны меняются…
Я просыпаюсь поздно и удивляюсь, что мне дали выспаться. Вспоминаю… Хорошее название: «Дамы на сезон». В доме никого нет. Холодно, выбираться из-под пледа совсем не хочется. Я погружаюсь в глубину и думаю и вдруг вспоминаю, что не помню, где у меня номер ее телефона.
Встаю, ищу, но не нахожу. Звоню Максиму, но его нет на работе. Ровно в шесть вечера я стою перед консьержкой и говорю:
— Вы не могли бы позвонить и попросить Викторию Богданову спуститься.
— Ходют тут всякие, — ворчит консьержка.
— Я не всякий, — говорю я, — я — разный.
Ей это нравится, и она, спустившись с «высоты», звонит наверх.
Вика снисходит в длинной юбке и черной гарусной кофте.
— У вас еще и дар: вы предчувствуете события?! — Она совершенно не удивлена, что видит меня в своем подъезде. Как будто я там стою скульптурой, к которой она привыкла.
— Это как?
— Мамуля хочет вас пригласить. Она готовит одно из двух коронных блюд — большие чебуреки.
— За что такая милость?
— Сказала, что «сто лет не пила такого вкусного вина».
Хотя я догадываюсь, что причина совсем другая.
— Но она совершенно не понимает в винах!
(Подтверждает, не понимая, Вика мое «непонимание».)
— Я не одет.
Она осматривает меня с ног до головы, спокойно.
— На вас модные джинсы. По-моему, вы одеты. Голый мне представляется несколько иначе.
— Надо купить цветы, шампанское.
— Цветы сейчас даже вы нигде не купите. Шампанское она не пьет. Зато — сюрприз — есть две бутылки токайского вина. Вас всегда так долго надо уговаривать?
— Да, — честно признаюсь я.
Она берет меня трогательно за руку и заводит в лифт.
— Куда идет молодой человек? — раздается скрипучий голос. Как из подвала.
— На крышу, — смеется Вика, — поправлять цветные гирлянды на транспаранте.
— Это полезное дело, — соглашается консьержка, — хоть один рабочий парень появился.
— О вашей личной жизни касательно вас — она сказала «ходют тут всякие»…
— Она это абсолютно всем говорит. Пуля просвистела мимо, — шутит, улыбаясь, Виктория.
— А что на транспаранте написано?
— «Коммунизм был, есть и будет!»
«Как мудро, — думаю я. — Как просто и мудро!»
Мы поднимаемся на девятый этаж, и она звонит в массивную обитую дверь. Нам открывает женщина, улыбку которой знает вся страна. Мы стоим в коридоре, залитом ярким светом и уставленном стеллажами.
Она рассматривает меня в упор и говорит:
— Я — Зоя Богданова. А вас как зовут, молодой человек?
— Алексей.
Она переглядывается с Викой. И что-то они там читают в глазах друг у друга. У меня плывет в голове, что я рядом с такой актрисой.
Наконец, они кончают чтение глаз и обращают свои взгляды ко мне.
— Раздевайтесь!
— Раздевайтесь.
— Заходите!
— Простите — что раньше?
Знаменитая актриса поворачивается и говорит:
— Я вас хочу поблагодарить за замечательное вино.
— Вам понравилось?
— Я еще не пробовала, но уверена, что оно замечательное.
Я гляжу на Вику.
(Он скромно улыбнулся: это была старая классическая московская интеллигенция, в лексическом словаре которой не было отрицательных слов или понятий. Для гостей. Интеллигенция, которой уже не осталось: ее либо уничтожили, либо она вымерла. И он почувствовал себя уютно. Совсем тепло, как давно не чувствовал себя дома, и расслабленно.)
— Викуля, где гостю будет удобней — в зале или на кухне, она же столовая?
Квартира была большая. Это определялось по длинному просторному коридору и широкому холлу.
— На кухне, конечно, — ответил я за «Викулю».
— Я там жарю чебуреки. Вы любите их? У меня особенные… А Вика будет мне помогать и вас развлекать!
Мы прошли на кухню, хотя это действительно напоминало столовую — с финским гарнитуром. Раскатанное тесто, ароматно пахнущее, лежало на вспомогательном столике. Мы сели за большой округлый стол.
— Голубушка, ты рано села. А обслуживать гостя, ладно уж меня?! Желаете аперитив? — Она смотрела добрым взглядом мне в глаза.
— Это что такое?
— Аперитив — это…
— Алеша! Мамуля, он прекрасно знает, — Виктория укоризненно-насмешливо смотрела на меня.
— Простите… — Я склонил голову.
— Что вы, я люблю шутников!
— А что есть на «аперитив»?
— Это Викуля у нас заведует баром, я в этом не понимаю ничего. Знаю, что есть все!
«Заведующая баром» улыбнулась.
— Я не знал, что вы распоряжаетесь спиртным…
— Есть деликатес: водка, настоянная на красной калине.
— Стопку, пожалуйста.
— Большую или маленькую, хрустальную или серебряную?
— По вашему усмотрению. — Я был поражен.
— Мамуля, а тебе?
— Если Алексей откроет бутылку, я с удовольствием попробую вина, о котором столько наслышана.
Я посмотрел смущенно на Вику. Юная наследница уже подавала мне штопор.
— Алеша, я не знала, что вы такой стеснительный. Не робейте! Это моя мама. Она такая же живая, как и все.
— Вот тут я не уверена! Вы давно знакомы?
— Двадцать четыре часа.
— Ну-у для сегодняшней молодежи это много!
Я осторожно открыл вино и налил в принесенный хрусталь. Виктория наполнила мне стопку водки и поставила бутылку на стол. Мне понравилось, что никто не дрожал над лакировкой стола. Не покрывал скатертью…
— За встречу! — без церемоний сказала известная актриса и пригубила вино.
Я выпил стопку до дна. Водка была классная.
— У вас хороший вкус, Алексей.
— Мамуля, ему даже ты нравишься на экране, — шутит Вика.
— Даже я? Тогда у него помимо хорошего — изысканный вкус!
Мы дружно смеемся.
— Викуля, а мы гостя так и будем принимать за ликеро-водочным «столом» или ты поставишь закуски?
— Одну секунду, мамочка!
Я обращаюсь к актрисе:
— Простите, как мне вас называть?
— Родители меня назвали Зоя, но если вам это почему-либо не нравится, то зовите меня, как вам будет удобно.
— А отчество?
— Я так старо выгляжу?
— Что вы! Просто это форма вежливости.
— Я даже не знала, что у Вики есть вежливые друзья. Обычно…
Она ждет, пока утихнет смех.
— Отчество у меня в честь Петра Великого — Зоя Петровна. А ваше, простите, как?
Я смутился неожиданно.
— Мамуля, ну ты совсем засмущала Алексея, — говорит наблюдающая, накрывающая на стол Вика.
— Он тоже меня смутил — с моим отчеством… Вспомнили?
— Что? — не понимаю я.
Вика хохочет.
— Имя вашего батюшки?
— Кажется, Александр.
— Алексей Александрович, очень приятное сочетание. А теперь, Викуля, ты не хочешь гостю налить еще, чтобы мы выпили на брудершафт. И не тратили время на выяснение формальностей.
Я думаю: может, сразу в спальню перейти, но не решаюсь предложить вслух.
Стол сервирован, и Вика садится рядом. Теперь я понимаю, откуда она так воспитана. Я наливаю ей водки после утвердительного взгляда на вопросительный, и говорю:
— Зоя Петровна…
— Зоечка — сойдет.
Мы смеемся. Она классная актриса.
— Я видел вас много на экране…
— Тост, кажется, будет долгим, а мне еще готовить сегодня…
— Мамуля, дай Алеше сказать.
— А я разве…
— Еще как! — говорит Вика.
— Ну я же шучу, — произносит актриса. — Алеша, я надеюсь, вы понимаете?
Ее бровь изогнулась в ожидании ответа.
— Нет, — говорю я.
— А с виду вы такой понятливый…
Вика смеется, не удержавшись.
— Поэтому я хочу выпить за мою любимую актрису.
— У нас в доме только одна актриса — дочь.
— И ваш талант!
— Спасибо, Алеша. Я говорила, что тост будет длинный! Хотя он был короткий.
Я выпиваю до дна, Вика следует моему примеру. Я не знал, что она умеет пить… водку. Водка, водка, что это мне напоминает… Я ставлю заслонку в своих мозгах. Сразу.
На столе стоят огурцы, помидоры, салат. Свежие овощи зимой, откуда? И тут я вспоминаю, в каком я доме.
— А вот теперь я хочу спросить: вы любите чебуреки острые или нет?
— Как Вика.
— О, Вика избалована до того, что вообще ничего не ест, а только…
— Ма-му-ля! — произнесла дочь по слогам.
— А к чебурекам, если вы одобряете, Алексей, у нас есть громадные соленые грузди, бабушка прислала с Урала.
— Соленое обожаю. Родину предам!
— Вот и прекрасно, помимо Викули у нас еще есть нечто общее.
Я рассмеялся. Она начала печь чебуреки в чугунной черной сковородке.
— Мамуля, ты меня так Алексею навязываешь, что можно подумать…
— Так ведь иначе и не возьмет!.. О тебе пекусь.
Мы рассмеялись все одновременно. Она пекла большие чебуреки, напоминающие скорее тонкие пироги, и сразу клала их на тарелки, они были сочные, хрустящие и горячие. Грузди же, действительно огромные, закрывали собой всю тарелку. На третьем чебуреке размером с пирог я сдался, несмотря на все уговоры гостеприимной актрисы.
— А как насчет чая с вишневым вареньем?
— С удовольствием.
— У нас есть английский рассыпной чай, а Викуля специалист по заваркам.
Она все продолжала печь чебуреки, складывая их горкой на большое блюдо. Вика стала расставлять чайный сервиз. На чашках амур целовал пастушку. Такая пастораль…
Варенье было необыкновенного вкуса. Я слегка разошелся. Мы пили с Викой водку (которую заедал вишневым вареньем) в унисон, мама же не осилила даже второго бокала наполовину.
Мы пьем чай, на столе стоят разнообразные наборы шоколадных конфет. После получаса светской беседы я благодарю гостеприимную хозяйку (и хозяюшку) и поднимаюсь.
— Благодарю вас за чудесный обед и вечер.
— Что так рано? У вас еще свидание?! — спрашивает Зоя Петровна.
Я не могу больше смеяться.
— Окончилось, — говорю я.
— А я думала, вы до конца расправитесь с вишневым вареньем!
— У варенья изумительный вкус.
— Тогда я вас приглашаю на пироги с чаем — в субботу.
— Благодарю. А это удобно?
— Вика вам пришлет формальное приглашение. Но мне нравится ваш такт.
Виктория накидывает длинную кофту и собирается проводить меня к лифту. Мать смотрит на дочь и говорит:
— Так что ваше свидание еще не окончилось, оно продолжается.
— Я имел в виду с вами…
— Вы мне льстите…
Я целую руку известной актрисы, и она нечаянно касается пальцами моего виска.
— Викуля, накинь шаль, вдруг выйдешь на улицу.
Она накидывает расписную шаль и сразу становится похожа на… впрочем, она — актриса.
Раскланиваясь и прощаясь, мы выходим из большой квартиры.
— Как вам мамуля? — спрашивает Вика.
— Чудесная.
— О, она кладезь.
— Столько тепла и доброты. Море радушия.
— Это она еще не разошлась!
Мы спускаемся вниз, консьержки нет, и стоим в теплом предбаннике.
— Я не смогу вас проводить, у меня завтра рано с утра съемки.
— Ничего страшного. Я не помню, куда записал ваш телефон…
Она повторяет, и я записываю.
Большие глаза смотрят вопросительно в мои, не мигая.
— Да, конечно. Я разве…