Делать было нечего, идти некуда.
— Пойдем.
Мы заходим в темный зал, когда кино уже началось. Садимся на последний ряд. Впереди лишь несколько разбросанных голов. Она касается нечаянно, я уверен, плечом моего плеча. Над нами два луча, проекция сливания которых изображает действие на экране. Как просто! И не нужны актеры на сцене.
Она опускает мне руку выше колена, и я чувствую, как дико, неимоверно возбуждаюсь. Бешеное желание вдруг разрывает меня. Где-то вдали мерцает экран и мелькают актеры на нем. Лита скользит вверх рукой плавно к бедру, ощущая под тонкой тканью мою кожу.
— У меня цикл, — шепчет она, — но я безумно хочу тебя.
Она опускается бесшумно между кресел. Поворачивается ко мне лицом и целует руку. Потом гладит внизу. Все напрягается внутри, все напряжено, как тетива. Она чувствует это и ласково, но призывно давит на эту тетиву. Гладит тетиву… Гладит ее, ласкает.
— Пожалуйста, Алеша…
Я не совсем понимаю, что она хочет, и лишь упираю голову назад.
— Я тебя умоляю…
Она расстегивает мой пояс и опускает молнию. Не верит и, боясь, судорожно обхватывает мои бедра. Все выскакивает наружу, как выпущенная стрела.
Я уже понял и представляю, через что мне сейчас предстоит переступить (обломком подкорки, скорее), и уже не в силах сдерживать безумное желание. Воздух раскаляет мою ртутную плоть. Никак не защищая, а лишь поднимая.
Она медленно с чуть раскрытым ртом приближается к нему и мягко и в то же время страстно накрывает его. Ее губы, которые я так и не целовал, в истоме сходятся на головке, скользя. Она делает всего лишь несколько взмахов головой. Я неимоверно выгибаюсь, как лук, как дуга, и начинаю дико биться в ее рту. Агонии сотрясают меня волнами, я дергаюсь вверх… и удивляюсь, как она выдерживает, как она не задыхается. Как я не протыкаю насквозь ее нёба…
Она нежно и медленно ласкает его языком и облизывает, как конфету. Карамельную палочку. Наконец, отпускает, кладет голову на него, зарывшись в мой пах, и удовлетворенно вздыхает.
Кино продолжалось, но мне было не до кино, я хотел скорее уйти отсюда. И только выйдя на свет из темноты, я соображаю, что произошло.
Я не мог поверить, что мы сделали это в кинотеатре… Среди бела дня, на дневном сеансе.
Она идет рядом и касается губ своим пальцем.
— Алеша, тебе понравилось?.. — вкрадчиво спрашивает Лита.
Я молчу.
— Пойдем еще в кино…
Я не могу сдержаться и улыбаюсь.
Она берет меня осторожно под руку.
— Это было самое необыкновенное кино в моей жизни, — мечтательно говорит она.
Я так и иду в легком изумлении и… возбуждении.
— Алешенька, можно мне съесть мороженое?..
Я невольно улыбаюсь.
— Ты не возражаешь?
— Я думал, ты уже съела…
Как сказал капризный поэт, в России существует два бесплатных развлечения: кино и секс. Мы их соединили. Я не представлял, что они могут слиться воедино. И составить третье развлечение. Комбинированное…
Вечером мы едем в ресторан, но, несмотря на ее взгляд, я с ней не танцую. Я и так переступил…
Ночью нас опять выручает Марек, и мы остаемся ночевать в его жилище.
Она опять опускается вниз, и у меня все там разрывается. Мгновенно научившись дышать через нос, она больше не задыхается.
Утром, лежа в трусиках, без лифчика, рядом со мной, она говорит:
— Алеша, моя сестра хотела бы провести с тобой время и выйти куда-нибудь.
— Без тебя? — шучу я.
Как близко я бью, по касательной. Она улыбается, целуя мою щеку.
— Со мной.
— Она темпераментная?
— Саша говорит, что очень.
— Он большой ценитель? А ты как думаешь?
— Не знаю, я с ней не пробовала.
Меня удивляет такое построение фразы. Она как чувствует:
— Алешенька, это была шутка. Может, ее с кем-нибудь познакомить?..
Я задумываюсь.
— Хорошо. Тогда давай познакомим ее с моим братом и поедем пообедать в «Архангельское».
— Я так хотела туда попасть еще раз!..
Мы договариваемся на вечер на воскресенье. Лита вся сияет.
— Что ты такая радостная? Чему ты так сияешь?
— Я так давно мечтала, чтобы Вера узнала тебя. Какой ты на самом деле.
— А тебя не смущает, что у нее есть кавалер?
— Он гораздо старше ее, и она всегда хотела встречаться с современником.
— Ровесником, ты имеешь в виду.
— Да, Алешенька, как ты чувствуешь…
— Толку только от этого мало.
— Почему?
— Ты лежишь в постели рядом со мной!..
Она обнимает меня и вжимается голой грудью. Раньше у нее была привычка спать в лифчике. Пока я не объяснил, что это стесняет дыхание, не дает отдыха груди и оставляет след на коже.
Я занимаю машину у Марека, мы заезжаем за Верой и по пути забираем Максима.
— Здравствуй, Лита, — говорит он.
Я представляю брата Вере, а ее — ему.
— Здравствуйте, Максим, — говорит Лита.
Лита едет самая радостная и гарцует на сиденье. Ей очень нравится, когда я веду машину, и особенно эту.
— Откуда такое чудо? — спрашивает Максим.
— Приятеля.
— А если остановят?
— На ней консульский номер. И потом, если бы у моей бабушки были… то она была бы дедушкой.
Он смеется и напоминает, кто меня этому научил.
— Ты же ничему хорошему не научишь, — шучу я.
Он одет в серебристо-голубой пиджак, галстук в тон к нему и свежо выглядит.
Максим заводит какой-то эзотерический разговор с Верой о космической медицине, и я выключаюсь из необходимости вести «светскую беседу» и наслаждаюсь скоростью.
В уютной части ресторана нас ждет сервированный стол. Ресторан еще пуст, мы приехали к шести. Музыка начинается в семь.
Максим, как примерный мужчина, начинает разливать, предлагать, ухаживать — словом, ведет себя как джентльмен. Мне далеко до его лоска. До его класса.
Лита спрашивает взглядом, можно ли ей несколько глотков шампанского, остальные делают вид, что ничего не замечают. Я смотрю вопросительно на ее сестру, которая через все это с ней проходила и прошла. Вера просто говорит:
— Алеша, она так долго мечтала с вами встретиться, что я думаю — немножко можно.
— За встречу! За великолепную четверку! — подытоживает Максим, и мы поднимаем бокалы. Начинают все с шампанского. Разговеваются. А есть ли такое слово? Вернее, такая форма глагола?
Максим рассказывает анекдоты, и мы все смеемся. У него это великолепно получается. В ролях. Вообще он может быть весьма очаровывающим, когда хочет.
Лита незаметно, украдкой, рассматривает его. Я столько ей рассказывал о Максиме, что ей интересно, какой же он наяву?
Лите нравится и стол, и шампанское, и то, что они — наши гости. Мои гости, утверждает ее восхищенный взгляд.
— Вы знаете, Алексей, — говорит Вера, — я никогда не каталась в иностранной машине. Это так приятно.
Я не знаю, что сказать.
— Я тоже, — говорит Максим. — По этому случаю позвольте пригласить вас на танец.
Мы все смеемся. Они уходят танцевать. Музыка началась, вечер был пущен.
Лита с нежностью смотрит на меня:
— Алеша, а ты когда-нибудь пригласишь меня танцевать?
— Когда решусь…
Она не говорит: а мы никогда не будем танцевать? Мне нравится ее выборность в словах и избирательность — в этот раз. Синтаксис фразы…
— Не знаю, — говорю я.
— А что я должна сделать, чтоб ты узнал? — очень мягко и вкрадчиво спрашивает она.
Я смотрю на нее долгим и внимательным взглядом.
— Не задавать мне таких вопросов, — отвечаю я.
— Хорошо, Алешенька, извини меня, пожалуйста.
Максим с Верой возвращаются. И Вера, не подозревая, начинает предлагать мне пригласить Литу танцевать. Лита обрывает ее взглядом, делая страшные глаза.
И Максим предлагает новый тост. Мы выпиваем водку, дамы шампанское, и они уходят привести… прически в порядок.
(Хотя у них и так все в порядке.)
— Я что-то недопонял, — говорит Максим, — или не понимаю — а как же помолвка?
— Помолвка расстроилась, — отвечаю я.
— А Вика тоже расстроилась?
— Она в Прибалтике.
— Мы так торжественно праздновали тогда в ресторане!.. Она уже знает?
— Естественно. Я не играю в игры.
— Чья идея была?
— Не помню, общая.
— Общих идей не бывает. Она была в тебя влюблена.
— Понимаешь, жизнь такая штука, что никогда не знаешь…
— Ты мне не рассказывай, какая жизнь штука. Кто тебя ей учил?!
— Я же говорю, что ничему хорошему не научишь. Может, я поэтому и несчастлив, что ты учил?
— Я тебя, кстати, познакомил с Викой.
— Очень приятно. Максим, ты будешь бороться сейчас за равные права с Викой или нальешь и мы выпьем?
— Выпить — с удовольствием, а закусить — с еще большим.
— Узнаю брата!
— Брата — узнаю!
Я запиваю водку шампанским.
— Ты единственный, кого я видел, кто так делает. Как ты можешь?!
— Легко, — говорю я и вспоминаю оригинал.
Дамы возвращаются. Я вижу у Веры свежую помаду на губах. У нее красивая прическа. И вся она расцветшая, зрелая женщина. Но Максим себя ведет настолько дружески и отдаленно, что вызывает у меня сомнения в успехе знакомства и нашего предприятия.
Подходит метрдотель и, почтительно склонившись, тихо спрашивает: «Что будем заказывать?» (Только врачи и метрдотели обращаются к вам в третьем лице. Надо будет провести эту аналогию Максу.) Под общие крики болельщиков и одобрения я заказываю жареных куропаток. Хотя уверен, что их никто из них никогда не ел. Но как звучит!
Лита на вершине счастья и смотрит на меня восторженными глазами. Я задумчиво закуриваю «Мальборо», Максим предлагает Вере, и они следуют моему примеру.
— Чем молодые собираются заняться летом? — задает джентльменский вопрос брат. Джентльмены говорят только о пустяках.
— Не представляю.
— А Лита? — продолжает галантно он.
Она вдруг смущается.
— Я, как Алеша…
— Моему брату можно только позавидовать, — стандартную фразу-клише говорит он. Как напрасно я не вник в ее смысл…
Остаток вечера мы проводим в приятном: в разговорах, выпиваниях, улыбках, восклицаниях. А некоторые… Однако что-то я пропустил. Но понял это довольно поздно.
Наутро я просыпаюсь с новой женщиной: головной болью, которой у меня никогда в жизни не было. Теперь мне придется неделю расчищать «закрома» Марека за банкетный стол в «Архангельском». Я даже не знал, что это считалось, как банкет. Работать, чтобы оправдать…
Лита была счастлива, что я нуждаюсь в ее помощи. Хотя на данном этапе я мог все сделать один.
За неделю мы заработали кучу денег, и я заставил ее какую-то часть взять себе. У нее был абсолютный дар к коммерции. Она из воздуха создавала деньги.
— Это потому, что ты рядом, Алешенька, — говорит она.
Она готова была отдать за меня и жизнь, и душу. Я готовы был отдать жизнь, что бы в моей душе не было всего того, что связывалось с именем Лита.
(Отдать душу — дьяволу. За это…)
Я виделся с Литой крайне редко. Я почему-то всегда уворачивался, оттягивал, откладывая свидание с ней. Как будто была какая-то преграда. О, она была. Было страшное препятствие, которое я не мог никогда переступить.
Суд, который никогда не состоялся, месть, которая не была осуществлена, насильники, которые ходили на свежем воздухе. Возмездие не было воздано.
Я часто думал о следователях, следствии, несостоявшемся наказании, я не мог понять, как все это получилось. Как такое произошло. Где же правда, истина? Где честь? Все испохаблено, испорчено, порушено, разломано, исковеркано — и с этим жить всю оставшуюся жизнь. В этом. Нести на сердце и на душе. А дальше? Что дальше?
Она сидела и — целыми днями — ждала моего звонка. Лита всегда готова была вылететь навстречу в любое место, в любую минуту, в любое время дня и ночи. Она всегда была накрашена и одета. Она ждала…
Чаще мы встречались обменяться пакетами, вещами. Я старался находить причины, которые как-то оправдывали мои свидания с ней. Мне казалось, это не так преступно. Встречаясь с ней, я чувствовал, что совершаю преступление. Я не мог избавиться от этой мысли.
Иногда, когда родители были на работе, она заезжала ко мне домой. Заходила и замирала, вся затянутая, тщательно одетая, изумительно накрашенная. И ждала моего взгляда — моей оценки.
Я запирал дверь, надевал цепочку. До прихода родителей оставалось три часа. Я раздевал ее механически. Невозможно неделями было жить без женщины. Летом гормоны выделяли много лишнего… Гормоны «играли». Все било в голову. Раздев ее, я рассматривал ее тело, кожу, грудь, живот, лобок.
Я представлял, как тот член с залупой влезает в нее. Вталкивается, сминает ее половые губы сначала, а потом они разминаются и обхватывают его. Скользя… И как этот член устраивается, начинает двигаться, разбухает, вгоняясь в ее…
Вот о чем я думал, глядя на прекрасное в — изгибах тело. Разве об этом думают в такой момент?.. Это была патология. Во всем была одна патология.
У нее была высокая выточенная шея. Она протягивала руки к моим плечам и подставляла мне губы. Я никогда не целовал ее рот. Моим избавлением — была ее прекрасная шея, к которой я прикасался губами, как будто целуя. Лита целовала мое лицо, грудь, живот. Сжимала судорожно руками. Мы не ложились на диван, а шли в ванную. Я избегал ложиться на диван… Я был возбужден, но не ею, а вообще. Это было преступное возбуждение. Она садилась на меня. И делала какие-то движения. И делала летательные или летающие движения. Я научил ее. А может, и не я… Происходил оргазм, который затрагивал только низ, но не верх: не тело, не мозг. Мозг мой не мог выключиться. И отключиться. Он все время обдумывал, как она была с другими.
Но это была только одна из причин, по которой я избегал встреч и сексуальной близости с ней. А с другой стороны — опять патология, — меня тянуло увидеть, услышать ее, когда ее не было. Когда я был один. Но только она появлялась, я не хотел, я не желал, чтобы она была рядом. Я психовал, желая, чтобы она исчезла.
Иногда, вспылив и наорав (я теперь орал на нее, терпения не хватало) из-за какой-то принадлежности в туалете, тут же отправлял ее домой. Она плакала, умоляла простить, клялась, что этого не повторится, но повиновалась. И медленно уходила, задумчиво переставляя свои стройные ноги. И в этот момент я не хотел, чтобы она уходила.
Я не мог ей объяснить, что эта деталь или штрих напомнили мне о ее поездке, танцах, курении, езде на коленях — изнасиловании. Что-то мне всегда напоминало. И естественно — она сама. Ее манеры и поведение. Хотя она старалась вести себя идеально. В ней была скрыта и спрятана моя патология. Я хотел ее видеть, но, как только она приезжала, уже не хотел. Я одновременно желал и не желал, чтобы она уходила. Это сводило с ума. Я реагировал на ее тон, слова, интонации, манеру, походку, взгляд, лицо, косметику, платье, туфли, шаг, постановку ноги, движение бедра. Меня могло взбесить, как она держит мороженое. Что-то это мне напоминало… Или распечатывает плитку шоколада. Внутри затаилось и сидело дичайшее раздражение, с которым я не мог справиться: на нее, на весь мир, на себя. Я бесился, что не могу от нее избавиться. Это было какое-то сумасшествие.
Я разрушался, каждую встречу переступая через себя, ненавидя себя. Ох, как я ненавидел себя. За свою слабость, инертность, безволие, беспринципность — сдачу. Я проклинал себя…
Видела ли она, как я мучился, понимала ли — не знаю. Она была счастлива даже пятиминутными встречами, даже когда я кричал на нее, лишь на мгновение увидеть меня. Чтобы быть, как правило, прогнанной…
И в довершение к этому примешивался другой парадокс: я чувствовал себя виноватым. Я понимал, что она не во всем виновата. Я дарил ей подарки. Она была одета, как картинка. Стильная одежда лишь подчеркивала ее классную фигуру. На нее все оборачивались. Я привык. Невозможно было не обернуться, когда она шла на высоких каблуках с тонкими щиколотками, голыми пальчиками, налакированными красным лаком. Все ее движения, взгляд, шея, поворот головы, рот притягивали как магнит внимание. Я был доволен внутри этой малостью, я наслаждался и ненавидел творца за это. За то, что хотел, чтобы она была незаметной и неброской, а сам наряжал ее модно и броско.